Главная » 2017 » Ноябрь » 22 » Мои мужчины часть 1
22:10 Мои мужчины часть 1 | |
Часть 1 Михалков Меня вызвал директор школы и приказал организовать встречу детского писателя с детьми. Я отвечала за культурный отсек воспитания. – А кого? – спросила я. – Кого хочешь, – ответил директор. – Кто согласится. Я тяжело вздохнула и стала узнавать нужные телефоны. Самых знаменитых, на мой взгляд, было трое: Светлов, Твардовский и Михалков. Я позвонила каждому по очереди. Один отказался по причине высокомерия, другой – по причине запоя, а третьим был Сергей Михалков. – А вы кто? – спросил он меня. – Я учительница, – потом подумала и добавила: – И студентка Института кинематографии, сценарный факультет. Я врала, но у меня была причина. Во-первых, я мечтала о сценарном факультете ВГИКа, а во-вторых, мне казалось, что быть учительницей мало. Надо как-то прикасаться к искусству, тогда мы на равных. Сергей Михалков – поэт, я – сценарист. – Ладно, – согласился Сергей Владимирович. – Когда прийти? – Во вторник. В два часа дня. – Позвоните мне во вторник в десять утра и напомните. – Спасибо! – обрадовалась я. – Но учтите: если трубку снимут и будут молчать, это я. Я заикаюсь. – Поняла. Я сразу почувствовала очарование этого человека. Разговаривает с какой-то никому не известной учительницей, при этом шутит тонко, не явно. Голос высоковатый, продвинутый, умный. По голосу так много можно услышать. Во вторник я позвонила, но не в десять, а в десять тридцать. Я почему-то решила, что десять – рано. Надо немножко опоздать. Я набрала номер. Трубку тут же сняли и сразу закричали: – Почему вы не звоните вовремя? Я ведь сижу и жду, а у меня дела. Я поразилась, не ожидала, что сам Сергей Михалков сидит на своем Олимпе и ждет звонка малозначительной учительницы, которая бродит где-то внизу, у подножия и щиплет траву, как коза. Я не сразу сообразила, что точность и обязательность – свойство аристократа. Аристократ не заставляет ждать, поскольку это невежливо. Один и тот же человек может оборачиваться разными сторонами. У моих современников был свой Михалков, а у меня – свой. И я рассказываю о своем, которого запомнила. Сергей Владимирович пришел в школу. Он очень удивился, увидев меня. – Уч-чительница! – воскликнул он. Я действительно мало походила на учительницу. Слишком молодая и модная. Зарабатываю на хлеб честным красивым трудом, хотя могла бы зарабатывать гораздо легче. Сергей Владимирович начал выступать перед детьми, и в это время какая-то девочка в задних рядах потеряла сознание и с грохотом свалилась со стула. Произошла легкая паника. Михалков спросил: – Что там такое? – Тут одна девочка упала! – крикнула я. – Так что, я буду говорить, а они по очереди будут падать? Сергей Владимирович был ровесником моей мамы. Он был старше меня на двадцать четыре года. В наши дни эта разница считается нормой, почти все пятидесятилетние мужчины бросают своих жен-ровесниц и женятся на двадцатипятилетних. Можно понять. А тогда, в мое время, разница в двадцать четыре года казалась мне несовместимой. Я восприняла Сергея Владимировича как папу. И впоследствии стала обращаться к нему с просьбами типа: «Я хочу сниматься в кино». Я устремилась во ВГИК. Стояло лето. Я сдавала экзамены на сценарный факультет, недобрала балл, и меня не приняли. Я, естественно, зарыдала. И позвонила Михалкову. – Так ты же учишься во ВГИКе, – удивился он. – Ты мне сказала, что ты на сценарном. – Я наврала, – созналась я. Михалков помолчал и сказал: – А врать нехорошо. Это твоя ошибка. – Мало ли у меня ошибок? Пусть будет еще одна. Сергей Владимирович подумал и решил: ну что ж, это позиция. Михалков позвонил ректору ВГИКа. Ректор проверил возможности и выяснил, что одно место свободно. Кто-то не приехал или передумал. Это место отдали мне. Я стала студенткой. Что изменилось в моей жизни? Все. Я бросила школу. Меня тут же заменили на другую учительницу. Отряд не заметил потери бойца. Я стала каждый день склоняться над листком бумаги и ставить слово после слова. Творчество – мощный наркотик. Я не люблю слово «творчество», но не знаю, чем его можно заменить. Я сидела, склонив голову над листком, и создавала свой мир. Как Бог. Только что не было ничего, чистый лист, – и вдруг целый обитаемый мир: люди, страсти, заблуждения, любовь. Я слышала отдаленный грохот своего поезда. Я выйду из зала ожидания, сяду в этот поезд и поеду в свою судьбу. Мне впервые за много лет не было скучно. Если бы не Михалков, я продолжала бы работать в школе. Сидела бы за пианино, а первоклассники орали хором: «Вахадили гу-си, кланялись бабу-си». Следовало петь «вЫ-ходили гуси», но буква «ы» неудобна для пения, они заменяли ее на «а». Это был период грубой бедности. Я ходила зимой в летних туфлях. Туфли были белые с розовой вставкой или, наоборот, розовые с белой вставкой. В подошве образовалась дыра, и туда забивался снег. Бедность. Скучная работа. Пропащая жизнь. И никакая любовь не поможет. Одной любви для счастья недостаточно. Необходимо три фактора: здоровье, творческая работа и любовь. Три точки опоры. Из прежней жизни меня выдернул Михалков. Я не хочу сказать, что Сергей Владимирович сделал меня писателем. Писателем сделать невозможно. Им надо родиться. Но… Он поместил меня во ВГИК. А ВГИК – это почва, в которой зерно прорастает. Останься я в школе, мое зерно затоптали бы либо оно замерзло. Ничего бы не проросло. Моей нивой был ВГИК, а привел меня на эту ниву Сергей Владимирович Михалков. Он сэкономил двадцать лет моей жизни. И из сегодняшнего дня я говорю: – Спасибо, Сергей Владимирович, дай вам Бог здоровья и счастья там, где вы находитесь. (Цитата из Зингера.) Я думаю, что эти слова могут сказать со мной сегодня еще тысячи человек. А может, две. Никто не считал. Но я помню, Сергей Михалков был по горло завален чужими поручениями: давал квартиры, устраивал на работу, клал в больницы, извлекал из тюрьмы, останавливал разгромные публикации. И когда однажды приехал в Лондон, то устроил там какого-то англичанина на лондонское телевидение. Однажды я заметила: – Вас просто растаскивают на части. Зачем вам это? – Ус-страиваю свою загробную жизнь. – В каком смысле? – не поняла я. – Там стоят весы. Надо, чтобы добро перевешивало. Вот я и кидаю на весы добрые дела. – Вы и тут хорошо живете, и там хотите устроиться. Хитрый… – К-конечно, – согласился Сергей Владимирович. Я не догадывалась, что Михалков – человек верующий. Он верил в Бога, что не было принято среди членов партии. Михалков был главным редактором сатирического киножурнала «Фитиль». «Фитиль» – острый, смелый, злободневный. Михалков руководил им мастерски. Слушать его замечания было невероятно интересно. Он раздавал сюжеты направо и налево. Сыпал, как крупу птицам. За этим стояла щедрость таланта. Что беречь, еще придумается… Я заметила, что люди с ограниченными способностями берегут свои задумки, прячут. И правильно, еще украдут. А где взять новый замысел? В «Фитиле» работали редакторы. Я помню Валентина Полонского. Это был нежный человек, который тихо спивался. Михалков побывал у него в гостях. Потом сказал мне с грустью: – В полу щели, по ногам дует, с потолка каплет. Ну какую работу я могу с него спрашивать, если он живет в таких условиях… Прежде чем требовать, надо обеспечить человеку нормальную жизнь. И дал Полонскому квартиру. Вернее, помог получить. На киностудии обсуждался фильм «Первый учитель» по сценарию Чингиза Айтматова. Это первая работа в кино Андрея Кончаловского – старшего сына Сергея Михалкова. Фильм замечательный, но время мутное, оттепель на исходе, непонятно, чего ждать. Михалков-отец поднимается и объявляет: – Яблоко от яблони далеко падает. Все смеются. Михалков-старший как бы отодвигает себя от сына. Старший известен как конформист, умеющий приспосабливаться к любой власти. Он не хочет бросать тень на своего прогрессивного сына. Но всем понятно, мне во всяком случае: у яблони прекрасные корни и редкие плоды. Я говорю о родителях и детях. Просто отцу и детям досталось разное время. Однажды я обратила внимание: – У вас в семье у всех большие рты. – Уд-добнее «ура» кричать, – объяснил Михалков. Он не скрывал цинизма. Цинизм в его время – единственное прибежище умного человека. С волками жить – по-волчьи выть. Сергей Владимирович взаимодействовал с волками по-волчьи, а с соловьями по-соловьиному. У всех был свой Михалков. Мой Сергей Михалков протянул мне руку и помог выжить в большом городе. Кому я была нужна? Могла затеряться, как пуговица. Но он поместил меня во ВГИК, поставил на твердую почву, а дальше я уже сама. Он подарил мне книгу с надписью: «Виктории Токаревой, которую я подтолкнул, и с тех пор она катится по наклонной плоскости вверх». Это было именно так. Он сдвинул меня с места, дал направление. Как-то раз мы зашли в ресторан Центрального дома литераторов. К Михалкову подскочил официант, принял заказ. Я помню этот заказ: куриные потрошки и салат с ананасом. Меня поразило, что бывает такой салат с заморским фруктом. И вот я, молодая и голодная, принялась уплетать за обе щеки. Внутри меня пела музыка, и я дирижировала себе вилкой, переполненная счастьем. Михалков сидел, откинувшись на стуле. Наблюдал. – Ешь, – поощрял он. – У меня в семье все время диета. Он соскучился по молодым проявлениям жизни. Жена, прекрасная Наталья Петровна, была старше на десять лет и, как все культурные люди, следила за своим здоровьем. А я ни за чем не следила. Просто жила. Сергей Владимирович немножко выпил и неожиданно сознался: – Думаешь, я кого-нибудь люблю? Я никого не люблю… Я по ним страдаю. Я увидела вдруг, что он одинок. Меня это поразило. Как можно чувствовать одиночество при такой славе, с таким положением в обществе? * * * Сергей Владимирович видел мою жизнь и помогал мне материально. Не деньгами, нет. А тем, что брал в производство мои «Фитили». Я писала короткие сценарии и получала за них гонорар. На гонорар я покупала телевизор, холодильник, зимние сапоги и даже сшила новое пальто в ателье. Я понимала его безмерное благородство и раздумывала: как отблагодарить? Как можно отблагодарить человека, у которого все есть? Кроме любви… Однажды я заехала в «Фитиль» со своей ленинградской подругой Наташкой, моей ровесницей. Познакомила ее с Сергеем Владимировичем. И в небе зажглась звезда любви. У Наташки был талант гейши. Она обтекала любимого мужчину, как река, затекая во все уголки и щели. Они встретились в нужное время. Каждый мог дать другому то, чего ему не хватало. Наташе не хватало всего: любви, денег, жилья. Она была в то время бездомной и несчастной. Сергей Владимирович организовал ей квартиру в центре. Обставляла она сама. У нее был безукоризненный вкус. Когда квартира была готова, она пригласила меня в гости. Я вышла из лифта. Меня встречала Наташа с тапками. Боялась, что я занесу в дом уличную грязь. Наташа стояла передо мной в прозрачной пелерине, под легкой тканью была видна ее грудь – маленькая и совершенная, как две фарфоровые чашки. Далее – изящное углубление пупка и под ним невинный темный треугольничек, как стрелка в рай. Все это наводило на мысли: как прекрасен человек, никаких иных мыслей не возникало. Становилось очевидно: все, что принято прикрывать, совершенно необязательно прикрывать. У природы нет ничего некрасивого. У природы прекрасно все. Наташа ввела меня в квартиру. Стала угощать ужином. И квартира со старинной мебелью, и еда, и сама Наташа – все было безукоризненно. Я подумала: кому нужен мой литературный талант? Люди могут читать книги, могут не читать, а есть надо каждый день по три раза, и хорошо бы есть вкусно. Так что Наташка гораздо лучше снаряжена для жизни, чем я. Она подарила Михалкову белый пуловер и сказала: - Не занашивайте… Его надо стирать каждые три дня. Он ответил: - Вот ты и постирай. Она постирала, покормила, обняла, и звезда любви еще ярче засияла в небе. Жена Наталья Петровна почувствовала опасность и пригласила Наташку в гости. Решила познакомиться, посмотреть, понять: велика ли угроза? Наташка приехала. Предстала перед королевой. Наталья Петровна воскликнула: - О! Так вы высокая. Я думала, что вы маленького роста. Наталья Петровна умела быть очаровательной, притягательной, независимой от возраста. Наташка в нее тут же влюбилась. Рассказывала мне с восторгом: - Она ни в коем случае не тетка. Дама… Сергей Владимирович не принадлежал только себе, и высшее руководство не позволило ему идти на зов любви. Да и сам он не хотел разрушить то, что создавалось годами, десятилетиями. Любовь начала буксовать, как грузовик на разъезженной дороге. Наше неласковое общество не приняло Наташу. И если они появлялись где-то вместе, в спину ей неслось: «Парикмахерша». Когда-то в самом начале своей жизни Наташа действительно работала парикмахершей. Но какой… Сейчас талантливые стилисты наперечет. А тогда эту профессию задвинули в сферу обслуги. У Лермонтова есть слова: «За каждый светлый день иль сладкое мгновенье слезами и тоской заплатишь ты судьбе…» Наташа страдала. И все кончилось тем, что она соскочила на ходу с поезда любви. Быстро вышла замуж и уехала в Америку. Свято место пусто не бывает. Возле Сергея Владимировича возникла другая Наташа, а может, не Наташа. Неважно… * * * Прошло много лет. Я шла в иностранный отдел Союза писателей. Одноэтажное длинное здание, там раньше располагались конюшни. Зима. Снег стоит высоко. К зданию иностранной комиссии протоптана узкая тропинка. Мы встретились с Сергеем Владимировичем на узкой дорожке. - Это ты? – узнал он меня. – Какая ты стала… Ничего от тебя не осталось. - На себя посмотрите, – предложила я. - Богатый мужчина старым не бывает… Ответ замечательный. Разговор зашел о двух Наташах. - А кто вам больше нравился? – спросила я. - У к-каждой свои преимущества. Но обе не то. - А может быть, сделать последний зигзаг и найти ТУ? - Т-тех – НЕТ. Поиск идеала и бессмысленность этого поиска – тема всей мировой литературы. А Михалков сформулировал в двух словах: ТЕХ НЕТ. Каждый человек ищет ТУ или ТОГО, но не находит. Почему? Да потому что ТЕХ НЕТ. И он ищет дальше, и тем самым движет землю. Поиск – это и есть земная ось. Вернее, не так. Земная ось – это любовь. А кружение земного шара – это поиск. Наступила перестройка, своего рода революция. «Кто был ничем, тот станет всем». А кто был всем – должен стать ничем. В моем доме раздался звонок, и я узнала голос Сергея Владимировича, которого не слышала уже лет пятнадцать. - В-виктория! Помоги мне. Меня обижают. - Кто? – выкрикнула я. - Успенский, Остер, жиды проклятые. - А как я могу помочь? - Не знаю. Придумай что-нибудь. Я положила трубку, вошла в другую комнату. Мой муж сидел в кресле и читал газету. - Михалков звонил, – сказала я. – Просит заступиться. Его травят. Муж опустил газету. Сказал: - Я бы не советовал тебе в это влезать. У Михалкова плохая репутация. Ему мстят за Пастернака. - А почему не мстили раньше? Почему раньше не были храбрыми, тряслись по углам. А теперь вдруг осмелели, когда стало можно… - Как хочешь, – сказал муж. – Лучше держись подальше. Значит, когда мне было надо, я бежала к нему со всех ног. А теперь, когда нужна моя поддержка, я буду стоять в стороне, держаться подальше. Неблагодарность – грех. И вообще, отвратительное человеческое свойство. Когда бьют близкого человека, логично кинуться в эпицентр драки, рискуя получить по башке. Я пришла в театр «Современник», увидела там Эдуарда Успенского. - Ты чего Михалкова травишь? – строго спросила я. - А тебе-то что? - Он очень хороший человек. - Это с тобой он хороший человек. Ты не знаешь, как он зажимал детскую литературу, по принципу: топи котят, пока слепые. - Что было, то прошло, – возразила я. – А сейчас ему восемьдесят шесть лет. Не стыдно лягать старого льва? - Подлость возраста не имеет, – сказал Успенский. - А чего тебе не хватает? Ты богат, знаменит, молод. Живи и радуйся. Что в тебе говно кипит? Будь мужчиной. Свет потух. Начался спектакль. Через какое-то время я посмотрела на Успенского. Он сидел и смотрел в пол. Видимо, обдумывал мои слова. Может быть, его и зажимали в кулак, но он брызнул из-под кулака во все стороны. Его Чебурашка обошел весь мир. Успенский талантлив, но ведь и Михалков талантлив. Можно мстить бездарности, но не таланту. Я написала статью в журнал «Огонек». Это была статья о моем Михалкове. Она называлась «А врать нехорошо!». Журнал вышел. Сергей Владимирович позвонил мне и поблагодарил: - Спасибо, Викочка. Я смутилась и спросила: - Как ваши дети? - Ты «Ургу» смотрела? – в свою очередь спросил он. - Смотрела. - А «Ближний круг» смотрела? - Смотрела. - Ну так что ты спрашиваешь? Мои дети известны всем на свете… Это правда. Дети унаследовали талант родителей, но не могу сказать, что приумножили. Они талантливы по-своему. А Сергей Владимирович – по-своему, и в этом своем он непревзойден. Что можно сказать? Я любила своего Михалкова. И люблю до сих пор. Естественно, у него были недоброжелатели. Но сколь велики достоинства, столь тяжелы недостатки. Однако чаша с добром все же перевешивает. * * * Умерла Наталья Петровна Кончаловская. Я случайно увидела Сергея Владимировича в эти дни. У него было опрокинутое лицо. Я поняла, что Наталья Кончаловская была для него ВСЕМ. Параллельные влюбленности украшали его жизнь, как сорванные цветы в вазе. И так же непременно вяли. А семья, как утес, вечна и надо всем возвышается. Сергей Владимирович овдовел. Часто ходил обедать в Дом литераторов. Однажды увидел красивую молодую женщину. Подошел к ней и сказал: - Я поэт Сергей Михалков. Я хочу с вами познакомиться. Молодая женщина (ее звали Юля) вспыхнула от удовольствия и проговорила: - Какое счастье видеть самого Михалкова! - Если хотите, вы можете видеть меня постоянно, – отозвался Сергей Владимирович. Это было объяснение в любви и предложение одновременно. Моя подруга Наташка ждала предложения десять лет, но так и не дождалась. А Юля получила его сразу, одновременно со знакомством. Сергей Владимирович был свободен, ему было восемьдесят шесть лет, тянуть некогда. Михалков женился на Юле. Ей тридцать семь лет. Разница почти в пятьдесят. Когда я увидела Юлю в первый раз, то удивилась: красивая, породистая, из хорошей семьи. Что, нельзя найти ровесника? Я, конечно, не спросила, но подумала. Юля прочитала мои мысли и сказала: - Для меня важен не возраст, а личность. Это позиция. Многие согласились бы жить со стариком, импотентом и карликом, лишь бы это была яркая и талантливая личность, которая питала и обогащала. Бог дал ему длинную жизнь. Сергей Владимирович и Юля жили дружно и радостно. У Юрия Нагибина есть такие слова: «Только в старости люди любят друг друга по-настоящему». Можно понять: на первое место выступает не страсть, а нежность. Страсть – чувство плотское, а нежность – божественное. Непреходящее. Страсть может уйти, а нежность – нет. Я пригласила Сергея Владимировича и Юлю на свой юбилей. Я отмечала юбилей в Доме литераторов, так что им недалеко идти. Только перейти дорогу. Они пришли. Любо-дорого смотреть: оба высокие, стройные, в черно-белом. Сергей Владимирович с тростью, трость с серебряным набалдашником. Возраст ему шел. Сергей Владимирович выглядел лучше, чем в средние годы. О нем невозможно было сказать: старик. Нет. Патриарх. За моим столом сидела вся моя семья, сильно разросшаяся, и друзья. Это называется: родные и близкие. Сергей Владимирович произнес тост: - Я встретился с Викторией, когда она делала первые шаги. Это была не девушка, а ледокол «Ермак». Сейчас она пишет книги, которые ХОТЯТ читать. Мои книги раскупают очень быстро. Читатель голосует рублем. О чем это говорит? О том, что я выгодна издательствам и они ХОТЯТ меня издать. В советские времена у меня выходила одна книга в пять лет. Почему? Потому что я не стояла на генеральной линии партии, писала про обычных людей и про их чувства. Сейчас у меня выходит одна книга в год. Капитализм. Материально я окрепла, но перестала быть молодой. Перешла в средний возраст. Что же делать? Всегда что-то теряешь, а что-то находишь. За столом уже сидит мой десятилетний внук Петруша. Глаза – озера, лоб нахмурен. У него, как правило, плохое настроение. Ему всегда что-то не нравится. Мои гости выходят покурить. Мы с Сергеем Владимировичем остаемся одни за столом. - Тяжело быть старым? – спрашиваю я. - Смотря кто рядом, – отвечает он. – Меня любят… И я понимаю: вот основополагающие слова. И слова простые, не парадные. Если рядом человек, которого ты любишь, а он тебя, – можно жить хоть четыреста лет, как Моисей, и года не в тягость. | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 1
Шпионов 1
Друзей 0
Посетители за сутки :