16 марта 2006. Эту историю мне поведала Тамара Аронс, председатель амуты ''Ватики-инвалиды помогают новым репатриантам-инвалидам'' (олим нехим ле ман олим нехим). Она рассказывает о своей маме Рахели, которая оставила после смерти две тетрадки, где на иврите записала свои воспоминания о Даугавпилсском гетто. Это один из эпизодов страшной жизни под фашистской оккупацией.

СТРАШНЫЙ ДЕНЬ В ГЕТТО

Каждое утро Рахель выходила к воротам, из которых отправлялись на работу мужчины и женщины. Многих из них она знала в лицо. Это были родители ее одноклассников по еврейской гимназии или участники сионистского движения г. Двинска (после войны город Даугавпилс). Там она родилась, посещала гимназию, где обучение шло на иврите. Рахель, одна из лучших учениц, состояла в сионистской организации ''ШОМЕР – ХАЦАИР''. Она, как и ее друзья, мечтала выехать в Палестину и вместе со всеми строить свою страну; она хотела работать, созидать и, если надо, просто отдать свою молодость и жизнь борьбе.

Так мечтала почти вся еврейская молодежь довоенного времени. Вторая мировая война разбила эти надежды. Немцы захватили Двинск и сразу начали уничтожать евреев. В синагоге собрали большую группу и оттуда перевели всех в Даугавспилскую тюрьму. Ее брат Шауль – красавец, боксер, спас кого смог. А еще 300 человек отправили в переполненное гетто. В один из дней, возле юден рад (еврейская комендатура), Рахель встретила свою учительницу с группой людей, которых отправляли на работу. Рахель тоже напросилась. Старейшины дали и ей разрешение. Ее знали, как внучку рава Фридмана, и от учительницы она узнала пароль. Возле каждых ворот пересчитывали всех поголовно, погрузили в машины с закрытым фургоном, приставив охрану – 2-х солдат. Ветер раздувал брезент, и Рахель увидела, что их везут по Гриве (район за рекой Двиной). Грузовик повернул к железнодорожному мосту, потом – в центр Двинска. Остановились возле красивого большого дома. Там до войны жила девушка, которая вместе с Рахель входила в сионистскую '' ШОМЕР ХАЦАИР''. На втором этаже расквартировалась большая группа связистов и до их возвращения надо было убрать, выстирать белье, сварить. Рахель, самая молодая, мыла полы. Помогая женщинам развешивать белье, увидела прежнюю домработницу этого Дима. Та шепнула ей: ''Если удастся сбежать из гетто, я помогу добраться до деревни. Там безопасно''…

Перед обедом к ним подошел пожилой офицер и позвал женщин за стол. Это было удивительно. Ведь они – еврейки, а закон запрещал принимать пищу с немцами. Рахель и сказала об этом офицеру. Он оказался добрым, повторяя приглашение. Женщины робко начали есть. После обеда их увезли в гетто, позволив взять шоколад, хлеб, масло, колбасу. Этим богатством Рахель поделилась с мамой и сестрой. Местное население жалело узников, и, когда женщин вели на работу, к их ногам падали то яблоко, то картошка, то хлеб или лук. Все это Рахель отдавала маме.

Так продолжалось до тех пор, пока по гетто не прокатился слух, что готовится очередная акция – страшный день. Люди не спали всю ночь, думая о том, где спрятаться. А утром, как всегда, Рахель стояла у ворот. Подошли остальные женщины. Поехали на работу. Им не давала покоя мысль, что вечером могут не застать в живых своих близких. Тот самый пожилой офицер подошел к Рахель и спросил, почему все плачут. Рахель ответила, что населению готовят страшный день.

-Мне стыдно за нашу нацию. Я поеду с вами – и он сел рядом с шофером. Подъехали к гетто. За шлагбаумом – эсесовцы — охранники. Молодой холеный офицер, в кожаных перчатках, в высоких сапогах, поднял хлыст и, указав на боевых офицеров, велел им удалиться.

-Тут вы не командуете. Оставляйте рабочих. С ними ничего не случится, ваше дело – воевать за Германию. Рахель слышала, как пожилой офицер, ехавший с ними, вторично произнес: ''Я испытываю стыд за свою нацию''. И ушел, опустив голову.

Гетто бурлило. Всех построили семьями. Надо было показывать разрешение на работу. Тех, у кого его не было, отправляли в левую сторону. Они были обречены на смерть. Работающие получали право на жизнь. Они строились справа. В этой кутерьме Рахель удалось отыскать своих: маму, сестру, тетю Лею с двумя малышами, еще одну тетю с мужем и 13-летним сыном. С ними было двое чужих детей. За спиной Рахели стояло 11 человек. Она поняла, что сиротки хотят остаться в живых, смекалка поставила их рядом с чужой женщиной. Каждая построенная семья ждала своей участи.

Многие из них уже потеряли своих близких. Истощенные голодом, угнетенные, они покорно шли влево, на смерть. Слезы, крики, толкотня, полицейские избивали прикладами. Светловолосый, красивый гестаповец, в новеньком мундире и начищенных до зеркального блеска сапогах, подошел к Рахель и протянул руку за справкой. У Рахели ее не было, общая, на всех, была у учительницы. На девушку посыпались удары кнута: по лицу, по рукам, по телу. Рахель стояла, как статуя, глотая молча слезы. Мужество, с которым она сносила побои, поразило даже гестаповца. Рука с хлыстом повисла в воздухе. Она по-немецки твердила разбитым ртом, что справка есть. Подбежала учительница с разрешением, и Рахель отправили направо, а следом потянулся весь выводок – 11 человек. Ее целовали, жали ей руки. Ведь она была их спасительницей. Что их ждало впереди? Они не знали, а пока был подарен шанс, временная передышка, кусочек жизни, беспокойной, опасной. Но в любом случае это было здорово. Они избежали смерти.

…Рахели все-таки удалось бежать, и ее спасла та самая домработница. Она переправила ее в деревню, а оттуда – к партизанам. Но это уже совсем другая история.

ПОСЛЕСЛОВИЕ: Сквозь тернии – к Святой Земле

У самой Тамары, дочери Рахели, жизнь тоже была не из легких. Родилась она в 1946 году в Соликамском трудовом лагере, куда ее маму, ярую сионистку, отправили советские органы. Московский окружной суд целую группу студентов, солдат, офицеров приговорил к различным срокам. Рахели повезло, ее осудили на 6 лет, остальных – на 10 и выше. С нею вместе отбывал срок ее муж Зеев-Вульф. Русские звали его Володя. Тамара родилась в лагере ''Березка'', на зековском жаргоне – ''МИСИ''.

У роженицы девочку сразу забрали, и она росла в лагерных яслях. Через 2 года мама с дочуркой возвратилась в Даугавпилс. Прошло 9 месяцев воли – снова арест. Эта временная передышка позволила Рахели закончить курсы бухгалтеров и поработать в детдоме, в пригороде Даугавпилса.

Тамара до перевода мамы в Рижскую тюрьму находилась рядом, в детдоме. Второй срок Рахели был более суровым – пожизненная ссылка. Она постоянно боролась за права дочери быть рядом с ней. Даже устроила голодную забастовку в тюрьме, добившись встречи с начальником НКВД. Он дал ей разрешение взять в ссылку дочь. Место ссылки Сибирь заменили на северный Казахстан. Этапом в 500 человек, в 2-х вагонах пассажирского поезда, за обычными светлыми занавесками (никто не понял, что везут арестантов) их привезли в Лубянку. На каждой остановке солдаты-охранники покупали Тамаре яблоки, конфеты, баранки. Девочка все отдавала маме, а мама делилась продуктами с другими заключенными.

В 1954 году документы на освобождение мамы затерялись. Лишь в 1957 году она получила амнистию. Вот и пришлось сидеть четыре года. Тамара, когда пришла пора стать ученицей, 3-4 км шла пешком в школу. А в Казахстане морозы крепкие. Была заводилой, верховодила даже мальчишками, сохранив свой героический характер до сих пор. Кто был ее друзьями? Дети советских и немецких ссыльных, чеченцев и татар, с которыми Сталин расправился жестоко. Чтобы не голодать, удили рыбу, в чужих огородах копали картошку, воровали яйца из-под кур и жарили на горячих камнях, а на базаре воровали дыни и арбузы. Хулиганское детство уличной девчонки в конце концов выработало у Таматы честный и принципиальный характер. Большую закалку дала школа-интернат в Калининграде, но это уже после освобождения мамы. Здесь она впервые услышала о государстве Израиль. Мама была элегантна, со вкусом одета, интеллигентна, знала несколько языков. Она приехала к 14-летней Тамаре для серьезного разговора. ''Ты должна уехать со мной. Я подала документы на выезд в Израиль''. Тамара взбунтовалась: — Это что еще за Израиль? С чем его едят? Это там что ли капиталисты живут? Едь туда сама! Я остаюсь!'' На другой день разговор продолжился на вокзале, когда Тома провожала маму.

- Это была мечта всей моей родни и моя заветная. Я прошла гетто, издевательства тюрем. Я не хочу больше так жить, – говорила она дочери. Тамара выслушала и молча ушла. Но, когда она столкнулась с проявлением ненависти к евреям, хотя была единственной еврейкой в школе, она защищала достоинства своей нации, приводя примеры героев войны: Черняховский, Драгунский, тех, кто посмертно заслужили звания героев, тех, кто отдал жизнь за Калининград. На многое открылись глаза: врачи Пиня и Дина Кнохи, Бубка Цейтлин, мамин друг, Яша Новик и др.

И когда в 1971 году, после 11 лет отказа, пришло, наконец, разрешение, Тамара уже была к этому морально подготовлена. Она в Израиле 35 лет, любит Израиль и вот что говорит о нем:
-Маленькая страна, еле видна на карте. Бриллиант (блю вайс), святая земля. Вы знаете, что это такое? Это голубой бриллиант, самый лучший. Цветы, моря, горы, улыбки детей, солдаты с автоматами. Оба моих сына служили. Я, как человек слепой, могла освободить их от армии, но считаю, что каждый мужчина должен защищать свой край, когда вокруг одни враги. Свои сады, свое солнышко, своих матерей, своих любимых. Для этого надо совсем немного: понимать друг друга, помогать жить в мире. Мы построили свое государство. Мы хотим, чтобы нас уважали и перестали уничтожать. Наперекор вымыслам антисемитов о трусливых евреях, мы не раз доказывали, что умеем за себя постоять. Наш народ веселый, умный, красивый. А какие зажигательные танцы, какие голоса, а как заливаются певуньи-скрипки. Конечно, и ошибок много, и не всегда совпадают мнения народа и власти. Но нам хватит ума исправить ошибки, потому что наша история, сама эта древняя земля, где до Б-га рукой подать, укажут нам правильный путь.

Материал записала и подготовила: Ада Кац-Ничпальская