Главная » 2008 » Март » 13 » Невыдуманная история
17:35 Невыдуманная история | |
- Не надо тебе рожать, устрой себе преждевременные роды, я все-равно подохну скоро, квартира и так тебе достанется! – слышать такое было противно, но не воевать же с женщиной, находящейся в постоянном подпитии. Я зашла к соседке Наташе, которая работала медсестрой в поликлинике. Мы сели на кухне и я рассказала ей о своих тревогах. - Понимаешь, вата повсюду, мухи роями кружат, я начинаю паниковать, - говорила я, - мне на улицах одни инвалиды встречаются, прямо наваждение какое-то. Чую недоброе. Вчера застукала свекруху, когда она моим полотенцем вытиралась. Что по колдунам бегала, я знаю, так не извела ли себя вместо меня, что-то мне не по себе. Сегодня увидела, у нее из лифчика вата торчит и кремы эти….Наташ, умоляю, поговори с ней, у меня дети маленькие, она Женьку берет за обедом на руки и со своей ложки кормит, сердце просто обмирает, а сказать ничего нельзя, - такой мат польется, что святых выноси. Иванову все по барабану. Он мне говорит, мол, если тебе что-то не нравится, сама скажи, а мне моя мать ничего плохого не сделала! Наташа пришла вечером и долго убалтывала свекровь показать больное место. Я сидела в своей комнате и не высовывалась. Все-равно знает, с чьей подачи пришла соседка, зачем лицемерить. Все оказалось ужасно. Грудь у свекрови практически сгнила. То есть, Наташа увидела глубокую рану, заткнутую ватой. Боли свекровь не чувствовала, поэтому она была уверена, что у нее «прорвался чирей». Однако это была легенда, которую она придумала для себя, в свое утешение, и на следующий день Наташа прислала к нам хирурга. Докторица только мельком взглянула, не дотрагиваясь ни до чего и тотчас спросила, где можно помыть руки. Я все поняла. Мы стояли в ванной и я с трудом сдерживала тошноту, когда хирургиня перечисляла, что ждет моих детей и меня, если свекровь будет умирать дома, в нашей хрущевской квартирке с «проходной» комнатой. - Метастазы у нее в позвоночнике, а Вы на сносях. Вы представляете, что такое гнойная инфекция рядом с грудничками?! Как она на работу ходила, ведь в продовольственном магазине работает, их что там, не осматривают? А как же медицинская книжка?! – Что я могла ответить, как свекровь бравировала, что продлила книжку за банку икры?! Утром я уже разговаривала с главврачом поликлиники на предмет свекрухиной госпитализации. Он отказал наотрез. - Хорошо, но хотя бы медсестру Вы к нам пришлете? Ведь свекрови перевязки нужны! - Вы нормальная, здоровая, беременная женщина, перевяжите ее сами! - по слогам отчеканил каждое слово гладкий, эпатажный мужчина, сидящий в крутящемся кресле. Тут я вскипела и выложила на стол удостоверение «пресса». Терпеть не могу козырять чем- либо, но пришлось, другого выхода не было, тем более, что Наташа сказала мне накануне: «Учти, наш главврач – записная сволочь, он за границу собирается, этим можно его зацепить, в крайнем случае». -Хорошо, - спокойно сказала я, едва сдерживаясь, чтобы не заорать на эту осклабившуюся образину, - тогда я с удовольствием испорчу Ваши планы на счет заграничной поездки, помяните мое слово. Медсестра пришла на следующий день. Но свекровь, явно назло мне, отказалась от перевязки. Я не знала, что делать. В моей жизни бывает так: вот уже кажется, что наступила полная, беспросветная безнадега. И вдруг, откуда ни возьмись, приходит неожиданная помощь. Так случилось и на этот раз. Помогла доктор Мурашко, наблюдавшая меня в институте Материнства и Детства уже по третьему кругу. Она взялась госпитализировать свекровь от Минздрава, так как приняла близко к сердцу всю эту историю. Я вздохнула с облегчением, но, как оказалось, преждевременно, - всё случившееся было лишь предисловием к последовавшим событиям... В тот день я узнала, что во мне живут мальчишки. Кузьма и Егорка - так я их назвала, толкали меня изнутри, по-всему чувствовалось, что ребята они степенные, не суетятся, брыкаются обстоятельно. Домой я пришла радостная, - мне посчастливилось услышать, как бьются два маленьких сердечка под моим большим, как они торопятся, пытаясь обогнать стук моего сердца своим частым, двойным звучанием... Неожиданно пожаловали гости. Это был брат свекрови со своей «креветкой». У дяди Иванова случился день рождения, поэтому Креветка, как обычно, явилась с баночками, они весело позвякивали в ее сумке. Эта женщина не поддавалась никакой классификации. Она приносила баночки для того, чтобы сложить в них угощение, оставшееся после застолья. Свекровь ее ненавидела, с большим презрением осуждала за жадность, хотя сама ею страдала, но все-таки регулярно наполняла пустые ёмкости салатами и селедкой, так как обожала брата, - он у нее был «младшенький». Креветка получила свое прозвище из-за глаз. Казалось, что они вот - вот выпадут из глазниц и рука невольно тянулась подхватить эти падающие на пол очи. Итак, парочка появилась не вовремя. Мы ждали госпитализацию. Я увидела на столе литровую бутылку водки и четыре стакана. Мне стало плохо. - Саш, не смей с ними пить и матери не позволяй, пожалуйста! – воскликнула я. Вы хоть понимаете, что сейчас приедут за Вами, обратилась я к свекрови - но та отвернулась от меня к стене. Она-то никуда ехать не собиралась, это была моя "затея". И тут я совершила непростительную ошибку, - вышла к соседке позвонить, так как сгущались сумерки, а бригада врачей, обещанная мне доктором Мурашко, все не приезжала. Сколько времени меня не было? Минут десять от силы, я не могла пробыть дольше, поскольку волнение дошло до наивысшей точки. Вернувшись, я застала такую картину: на софе у окна сидели четверо незнакомцев в белых халатах с бляхами на нагрудных карманах. Иванов, его мать с братом и Креветка, в моё отсутствие второпях заглонувшие по стакану водки каждый, не закусывая, - бутыль была красноречиво пуста, теперь отдыхали, сведя в одну точку под потолком четыре пары безумных глаз, а докторица, сидящая с краю, сказала, ни к кому конкретно не обращаясь: - Вот сейчас у беременной спросим, может быть, она не пьяная…- и, повернувшись ко мне, промолвила, - девушка, кого тут госпитализировать?! Свекровь выносили на носилках. До сих пор мне иногда снится этот эпизод. Иванов уехал вместе с матерью. Креветка с мужем тихо растаяли за дверью, громыхая пустыми баночками. Я помыла и стала укладывать детей. Катя капризничала, долго не засыпала, заставляла петь песню, я устала, как водовозная кляча. Зашла соседка снизу. Она была мать-одиночка и мы с ней подкидывали друг другу наших детей, когда бегали по магазинам. - Видела, как твою сволочь увезли, - Нина радостно улыбалась, - ты присядь, отдохни, я чаю согрею. Я присела на табурет и тут же вскочила. Начали отходить воды. Нина уложила меня на софу с полотенцами, которыми пыталась закрыть фонтан, бьющий к небесам. Я боялась пошевелиться. Скорая помощь примчалась, как на крыльях. Меня выносили вслед за свекровью, в дверях мои носилки столкнулись с Ивановым, который смотрел глазами побитой собаки… Я пролежала в роддоме недели две. Мой живот берегли, так как Людмила Евгеньевна сделала все необходимые указания. Кузьма с Егоркой слабо трепыхались в полупустом пространстве, которое постепенно заполнялось вместе с моей надеждой на благоприятный исход. Но чуда не произошло. Однажды ночью начались слабые схватки и я попросила сделать мне укол но-шпы. Дежурной хотелось спать, она зачем-то потащила меня на кресло. И там, о ужас, резко дернув что-то внутри, разорвала плодный пузырь. - Рожать иди, ты мне еще спасибо скажешь. У тебя есть двое, куда тебе еще? – держа сигарету на зажиме и спокойно глядя мне в глаза, говорила пожилая, усталая женщина в белой пилотке, - ну я поняла бы, если бы ты была пьяница какая-нибудь, а то ведь интеллигентная женщина, зачем тебе столько детей? А я упорно не хотела расставаться с теми, кто, как беспомощные котята, зависели сейчас от таких вот теток в белых врачебных пижамах… До девяти утра я пролежала на каталке в коридоре. Минуты падали, словно вода из подтекающего крана. Пришла новая смена. Не замечая меня, не слыша моих умоляющих воплей, от которых я охрипла за четыре с половиной часа, они спокойно ходили из кабинета в кабинет, а я страдала за детей так, что мне казалось, стены должны были это услышать. Но каменные доктора, привыкшие к чужой боли, бесконечно ходили вокруг, как будто я стала прозрачной. Я чувствовала, как жизнь вытекает из меня вместе с этими водами, они струились будто реки, и мне казалось, что это я превратилась в полувысохшую реку, где раздувают жабры две маленькие несчастные рыбки, которым очень хочется жить, а им не велят, им не назначено, их хотят высушить во мне, радуясь, что еще одна ниточка в бесконечной цепи рождений оборвётся навсегда…. И вот, наконец, родилка. Это потом доктор Мурашко кричала, распекая всех, кто подвернулся под руку, почему ей не позвонили, почему не вызвали, а теперь я лежала, ничего не чувствуя от отчаяния, под огромными больничными лампами. - А Вам оба мальчика нужны, - словно из тумана надвинулся на меня голос врачихи, унизанной синей бирюзой, а то второй что-то такой маленький, - и она чертыхнулась над ребенком, завязывая ему пуповину, выскальзывающую у нее из рук. -А Вы прямо сейчас собираетесь его спустить в унитаз, или немного погодя, - вызверилась я на эту дуру. -Ну вот, как «блатная», из института, так слишком умная! – врачиха убавила свой пыл и пуповина наконец-то была завязана. - Надо же, какие доношенные, я даже не ожидала, - показывала она мне мальчиков. С одной стороны, я почувствовала сильное облегчение, так как дети оказались снаружи, они больше не испытывали неудобств, связанных с нахождением в тесной утробе, но с другой стороны, я сильно переживала за их жизнь, поскольку навидалась и наслушалась всяких ужасов за три своих беременности. В тот же день в палату пришла дива в бирюзе и тыча в меня пальцем с ярко накрашенным ногтем, брякнула: - Твои дети умерли. На меня упал потолок. Я не помню, что было после, только снова из тумана показалось теперь уже мужское лицо, и я прочитала по губам, что произошла чудовищная ошибка, умер другой ребенок, а мои мальчики лежат в кювезах для недоношенных детей и относительно нормально себя чувствуют. Постепенно начали возвращаться звуки и краски. Тихо плакала женщина, у которой умер малыш. Я сжалась в комок в углу кровати и стала беззвучно читать молитву. На третий день пришел все тот же доктор и внимательно посмотрел на меня, не входя в палату. Я всё поняла без слов, но приняла скорбное известие о смерти Егорки, все еще надеясь, что хотя бы Кузьма выживет. Бывалые женщины говорили, что у маленьких почему-то больше шансов, чем у тех, кто покрупнее. Под казенным потолком палаты повисла гнетущая тишина. Здесь лежали женщины после выкидышей, абортов и те, кто родил ребёнка преждевременно или с патологией. Я не знала, где у меня руки, ноги, они как будто поменялись между собой местами, а тело превратилось в пустую, бесформенную массу, из которой невостребованным молоком сочилась боль. Приходили какие-то люди в белых халатах и уговаривали мою соседку, хохлушку, похожую на ворошиловскую кобылу, не отказываться от ребенка, мальчика, весившего три шестьсот, столько же, сколько весили мои ребятишки вдвоем. Позже, подписывая свидетельство о смерти Кузьмы и Егорки, я пыталась выпросить этого отказного мальчика, встав на колени перед женщиной, выполнявшей свою обыденную работу: - Я умоляю Вас, отдайте его мне. Никто не узнает, что это чужой ребенок, и молока у меня много, я выкормлю, выращу, он ведь все равно никому не нужен, - лепетала я, как горячечная больная, кусая до крови свои сухие губы. - Ты что, ненормальная? Мы не знаем, какая у него генетика, может быть, он рожден от преступника, - пыталась напугать меня тетка, - ты, небось, хочешь улучшить свои жилищные условия, вот и попрошайничаешь, - вдруг выкрикнула она свою неожиданную догадку. Это было равносильно тому, как если бы она бросила в меня камнем…Я заплакала и вышла из кабинета, до боли сжав кулаки. Что можно было сделать?! Мне не показали моих мертвых детей, объяснив это моим нестабильным состоянием. Зато мне теперь кажется иногда, что они остались живы. …Потом я узнала, что муж отказался их хоронить. Иванов приехал в роддом с цветами в руках и улыбочкой на усатом лице...Я сунула цветы в урну и мы сели в подъехавший автобус. Между нами выросла китайская стена. Я перестала узнавать людей. Стены надувались пузырями и лопались с тихими брызгами. Пришлось ехать в психушку, но меня туда не взяли. -Уж коли ты контролируешь свое поведение, то башка у тебя крепкая, все пройдет, - сказал старенький профессор, выписывая мне успокоительное. - Карту заводить не буду! Через месяц умерла свекровь. Иванов никак не удосуживался забрать прах матери и мне звонили с её работы, стыдили, крича в ухо, что я обязана её похоронить…. На поминках я не была, приготовила закуски и спустилась с детьми к соседке, где пережидала, когда разойдутся гости. У свекрови было четверо братьев и сестра. Наконец, Нина сама стала выпроваживать нас, так как девочкам давно пора было ложиться спать: шел первый час ночи. Мы подошли к своей двери и услышали музыку, я повернула ключ и увидела Иванова, который танцевал с двоюродной сестрой подле стола с объедками поминальной трапезы...Жизнь продолжалась. Наталья Тимофеева | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика