Итак, я пишу интервью с собой.
Ответить самой себе на вопросы честно, искренне, не возвышая себя в глазах других… Я буду стараться.
- Самый памятный день детства.
- Их было много, дни, когда война пришла в дом, и пришлось его поменять на барак в Хаджи-Абаде в Узбекистане, где расквартировался госпиталь, в котором работали папа, мама, две тети – я помню всю жизнь.
…Родители с утра до ночи пропадали на работе. Дети оставались одни и придумывали свои забавы. Самостоятельность наталкивала на разные фантазии. В длинных полуразрушенных домах, внешне похожих на склады, каждой семье выделили по одной комнате. Они были разделены друг от друга перегородками в один кирпич. За нашей стеной два брата близнеца – Мишка и Борька, отчаянные озорники и мои верные друзья. Ребята были на редкость изобретательны. Достаточно сказать, что, если мы по случаю оказывались на улице, мальчишки ухитрялись раза три сбросить меня в быстрый арык, бегущий за домом, напугать дохлой крысой, но я никогда не ябедничала, и наша дружба постепенно крепла. Мне было 4 года, им по 6. Братишки вытащили в перегородке два кирпича, и появилось окошко общения. Мы переговаривались, они учили со мной алфавит по букварю. И так – до прихода родителей. В конце дня кирпичики вставлялись на место, это долго оставалось нашей тайной. Я схватывала грамоту на лету и через полгода уже бойко читала.
Иногда нас брали в госпиталь. Мы сидели возле раненых, пели им песни :(голоса у нас были чистые и звонкие, память хорошая)»Катюшу», «Землянку», «Ночь темна», романсы, которые слышали от моей мамы. Особенно любили украинскую: «Стоiть гора высокая», Когда я , стоя на табуретке, под аккомпанемент палочек по старому большому репродуктору, найденному на свалке, душевно выводила:
Стою собi та й думаю,
Чи вернеться весна.
А молодiсть не вернеться,
Не вернеться вона…
Солдатики, санитарки плакали, смеялись и носили нас на руках. Они вспоминали своих матерей, детей, жен и невест… Старый узбек Мирза, госпитальный сторож, награждал нас призами. Каждый получал цветную ледяшку-петушка на палочке. И, честное слово, это были самые вкусные конфеты в жизни.
Я до сих пор помню огромный двор без изгороди, морщинистую иссохшую землю и машины, много машин . На них привозили людей, тяжелораненых и…трупы. Раненых сразу уносили, трупы складывали во дворе. Рядом с некоторыми, отдельно, лежали головы. Это было так страшно. Нас прогоняли, мы не уходили. Этот ужас приковывал. Мы понимали, что война отняла у нас дом, город, где мы жили раньше, она принесла голод, смерть, страдания.
Мирза в стеганом полосатом халате и тюбетейке подводил нас к женщинам-узбечкам. Они сажали цветы во дворе, а мы отгоняли кур, чтобы не выгребали семена. За это получили по румяному яблочку, а иногда и по кусочку сахару. Еще мы создали музыкальную группу. Борька надевал репродуктор себе на голову, становился на четвереньки, Витька садился на него верхом и барабанил, а я пела. Этот концерт происходил под окошками. Нас встречали, как настоящих артистов.

Моя семейная реликвия

Мне папа подарил санитарный пакет-грелку из прорезиненного брезента с двумя белыми пуговками-застежками. На пакете – инструкция. Так вот, этот пакет я привезла в Украину, потом он поехал со мной в Москву на учебу, побывал на целине. Я до сих пор храню в нем документы. Все буковки отчетливо видны, и материал не стерся, лишь прокладка в клеточку слегка посветлела. 66 лет я берегу реликвию. В нем – папин диплом, его трудовая книжка. Это – святое.
К сожалению, я не помню фамилию Миши и Бори. А так хотелось бы найти их. Вдруг они в Израиле и случайно прочтут эти строки?
…Родители валились с ног от усталости, но мама перед сном рассказывала мне о Жане Вальжане, о кукле, подаренной несчастной девочке Козетте. Мне всегда хотелось узнать, что было дальше. Мама отвечала:
- Подрастешь, прочтешь роман Виктора Гюго «Отверженные» и обо всем узнаешь.
Долгие годы я лелеяла эту мечту и, когда, наконец, доросла до понимания Гюго, он стал одним из любимых моих писателей.

Самый, самый счастливый день

А вот один из счастливых дней превратился в день самой большой печали. И это было там в Хаджи-Абаде.
В одной из дворов под старым тутовником собиралась толпа . Там отоваривали хлебные карточки. Как-то папа взял меня с собой. Я прыгала через скакалку, собирала темные сладкие плоды и жевала их, перепачкав лицо и руки. Солнышко в Средней Азии, как и в Израиле, беспощадное и жаркое. Ножки пекло через сандалии с дырявой подошвой. Я начала капризничать, папа меня успокаивал. Подошла его очередь. Вдруг папа схватился за сердце, вижу: вот-вот упадет. У него украли месячные продуктовые карточки для всей семьи. Мы не успели толком перепугаться. Воришка был наглым и полез в карман к толстой тетке, а она поймала его за руку. Я не знаю, что с ним сделали, но все украденное возвратили. Это был самый счастливый день. Мы с папой получили теплый хлеб. Дома никому не рассказали, просто сели за стол и устроили праздник. Я и сейчас люблю черный хлеб, горбушку, чуть посыпанную солью. Военное лакомство, когда за взятый с поля колосок, можно было получить срок. Теплая корочка, которую когда-то меняли на дорогие украшения. Я иногда ловлю себя на мысли, что и люди в последнее время очерствели, как корка, подзабыли, а иные не знают, что такое война…

Дорога домой

Длинная баржа долго везла эвакогоспиталь по Волге. Я этого ничего не помню. А вот подмосковный город Ликино-Дулево с его узкими улочками и станцией «Скорой помощи», где работал папа, стал первой мирной пристанью. Это был 1944 год. Совсем немного оставалось до Победы. В нашем дворе жили одни мальчишки. Я с ними вырезала пистолеты из деревяшек, и мы допоздна играли в войну. Все хотели быть русскими, но нужны были и немцы (надо же было с кем-то воевать). В каких-то мрачных развалинах, на высоких горах фарфорового боя ( В Дулево знаменитый фарфоровый завод имени газеты «Правда») мы строили свои баррикады и закалялись. Домой приходили в шишках и ссадинах. В марте 1944, когда наши войска освободили Украину, наша семья вернулась в Новоград-Волынский. Мы захотели жить возле речки, и нам дали дом, большой, с двумя входами, с куском земли, заросшей бурьяном и развесистой яблоней, которая плодоносила долго-долго желто-розовой антоновкой. С этим домом мы попрощались в 1999 году навсегда, улетев в Израиль.
А тогда быстро обжились, побелили стены, посадили огород, цветы и несколько саженцев сирени подокнами. Мне кажется, что я до сих пор ощущаю ее запах.
«Доктор Кац» - так называли папу соседи, был самым лучшим папой, веселым, озорным, с неистощимой любовью к людям. Таким он и остался до самой смерти, которая пришла к нему в 82 года. Позвала его ужинать – молчит. Сидит в кресле, на носу очки, в руках газета, лицо спокойное. Говорят, такой уход из жизни Господь дарует избранным.
А мама, красивая, зеленоглазая, мастерица. Может и полное корыто белья постирать, и сшить, и картину вышить гладью. Певунья, стряпуха, рукодельница. Ей было больше сорока, а она учила меня на катке кататься на коньках. Как много духовного получила я от родителей, как мало успела отдать им, мотаясь по дорогам странствий. Как много могла узнать от них и многому научиться. Могилы далеко, а песня им в подарок:

…В сны ко мне приходит: мамин образ милый,
Папина улыбка, добрые слова.
Далеко остались дом, страна, могилы,
Скрип калитки старой,
Сочная трава.
Под окном пожаром терпкая калина,
Вкус малины сладкой до сих пор во рту.
Журавли над Случью сизокрылым клином,
И подсолнух рыжий рвется в высоту.
Припев:
Мне бы обнять, приласкать тебя, мама!
Папа! Тебя оградить от обид.
В выросших детях, когда-то упрямых,
Поздним раскаяньем память болит.
И еще один - самый, самый счастливый день. Громкий голос Левитана из огромного репродуктора объявил о капитуляции фашистской Германии. В центре на площади Ленина плясала, пела, огромная толпа счастливых людей. И усталые, и довольные лица победителей.
Они ехали в танках, их забрасывали цветами. Уже 53 года этот праздник со мной. Грустно, больно, когда обижают ветеранов. Их осталась горстка…
Падают под огнем юные современники. Кое-кому уроки войны вывихнули мозги. Большие деньги замешаны на большой крови.
Господи! Спаси и убереги нашу маленькую сказочную страну от врагов наших.

Ада Ничпальская