Как было….

История никогда не исчерпывала
на своих страницах вопроса более
тяжелого, более чуждого человечности
нежели вопрос еврейский…
Можно ли представить себе мучительство
Более безумное, более бессовестное?
(Салтыков-Щедрин)

«Если мы выживем и вернемся в уцелевший дом, он будет открыт для каждого нуждающегося в нашем тепле и заботе». Эти слова принадлежат женщине, прожившей долгую и полную испытаний жизнь, Блюме Грольман (1905-2006). Она родилась и большую часть жизни прожила в Плунге. В ее судьбе, как в зеркале, отразилась нелегкая доля евреев ее поколения.
Еще до войны Блюма вышла замуж за своего земляка Тевье и родила ему троих детей.
Хотя ураган войны уже почти два года сотрясал Западную Европу, и по всему было видно, что его неумолимый прорыв на восток остановить невозможно, нападение фашистов на Советский Союз застало большинство людей врасплох. Грольманы не были исключением. Но в злополучное утро 1941 года быстро оценили обстановку. Плунге расположено в непосредственной близости от немецкой границы. Семьи военных срочно эвакуировались. Офицеры и солдаты Красной Армии спешно покидают город. Значит, немцы скоро будут здесь, а защиты ждать не от кого. Нависла смертельная опасность, надо срочно спасать детей.
Недолго думая, Блюма и Тевье взяли за руку пятилетнего сынишку Сролика, трехлетнюю Юдошь, усадили на плечи годовалого Мейера, и вместе с престарелой матерью Блюмы пустились в путь, полный опасности и лишений.
У немногих счастливчиков были велосипед или подвода. У Грольманов не было ничего. Они брели пешком, затерявшись в толпе таких же несчастных беглецов.
Дороги были усеяны трупами людей, лошадей, разбитыми военно-полевыми кухнями. Всюду валялись чемоданы, баулы… Время от времени в небе раздавался зловещий гул, появились вражеские самолеты. На бреющем полете они расстреливали толпы мечущихся людей. В такие минуты люди падали на землю. Взрослые прикрывали телами детей.
Для большинства это были последние мгновения жизни. А те, кому посчастливилось избежать смерти, вставали и продолжали свой путь. Иногда , измученные, они позволяли себе короткий отдых в заброшенных сараях или под деревом в лесу.
На одном из таких привалов Грольманы неожиданно встретились со своим родственником Мотлом и его семьей. В таком кромешном аду увидели лица близких людей! Что могло быть большей поддержкой?!
У Мотла была подвода. Помимо находившихся на ней членов семьи, усадили на нее Блюму, ее мать и детей. Тевье и Мотл, чтобы не напрягать и без того выбившуюся из сил лошадь, пошли пешком, предварительно сбросив с повозки часть вещей. Их путь лежал к Латвийской границе. Они шли, движимые одной целью - выжить, увести детей от опасности, любой ценой сохранить жизнь.
Выжить на этой объятой пламенем войны земле было чудом. Мало того, что и тут, и там взрывались снаряды. Из окон, с крыш домов, чердаков в спину стреляли литовские националисты. Но судьба пока хранила Блюму и ее семью. Они благополучно добрались до Риги. В этом городе им посчастливилось сесть на поезд, увезший их в далекий Казахстан.
Беда пришла, когда ее не ждали, думали: самое страшное позади. Заболел полуторагодовалый Мейер. Его отвезли в Новотроицкую больницу Джамбульской области. Оттуда он живым не вернулся. Как говорят: пришла беда - отворяй ворота. В день, когда Тевье уходил на фронт, заболела малышка Юдошь и вскоре умерла. Умы непостижимо, как такое можно вынести. Блюма выстояла. Другого выбора у нее не было. Она должна была заботиться о престарелой матери и единственном теперь сынишке Сролике.
Блюма тяжело работала на колхозном поле. Это давало право на получение трудовой карточки, по ней она получала пятьсот граммов хлеба в сутки. На две иждивенческие карточки Блюма получала по 250 граммов хлеба в сутки. Это не могло утолить постоянный голод. Женщина делила весь хлеб на троих, чаще отдавала свою часть маме и ребенку, отказывая себе даже в этой малости.
Подумав, Блюма нашла выход из положения.
Она перебралась на станцию Чу недалеко от Алма-Аты. После работы она брала два ведра воды и шла на станцию продавать. Эта спасительная операция давала ей возможность добавить к скудным нормам хлеба немного молока, картошки, а иногда небольшой кусочек масла для Сролика.
Несчастья продолжали преследовать Блюму. Не стало мамы.
Теперь главной целью в жизни стало сохранить Сролика, пусть ценой непосильного труда и собственного голода. А еще – дождаться с фронта мужа.
В один из знойных дней Блюма привычно продавала воду на станции, вдруг перед ней выросла девочка с протянутой рукой. Блюма посмотрела на нее, и она опустила руку. Женщина увидела глаза ребенка, полные горечи и страдания. Ее удивил этот недетский взгляд. Не успела Блюма подать девчушке кружку с водой, как та произнесла:
- Блюма, я вас узнала по платью в цветочках. Вы приезжали к нам на праздник с дядей Тевье.
Только тогда женщина узнала в этом измученном и истощенном ребенке племянницу мужа, дочь его сестры Даны – Миреле. Они обе горько заплакали то ли от горя, то ли от радости. Рассказ Миреле, так похожий и непохожий на сотни других историй военного времени, не мог никого оставить равнодушным.
Семья Миреле, как и сотни других гонимых бедой, шла по дорогам страшной войны. Во время одной из бомбежек люди бросились врассыпную. Миреле с мамой и младшим братом побежали по направлению к лесу. Они были уверены, что отец с сестрой последовали за ними. Но ни отца, ни сестры там не оказалось. Что с ними, девочка не знала. Найти своих в этом жутком слиянии огня и дыма было невозможно. Когда они оказались в Казахстане, мама Миреле еле передвигалась. Хлеб, который им выдавали по карточкам, не мог утолить голод даже на минуту. Мама свой кусок хлеба старалась поделить между детьми, жалея их. Через несколько месяцев ее не стало, а еще через две недели на руках Миреле умер братишка. Девочка осталась одна. Голод погнал ее просить подаяние. Случай привел ее к Блюме.
Блюме пришлось свой паек делить на двоих детей. Иногда ей казалась , что иссякают последние силы. Но глядя, как дети жадно набрасывались на вареную без соли картошку, брюкву (соль взять было негде), понимала, что должна выстоять любой ценой. О детях заботиться, кроме нее, некому.
Ее не оставляли в покое мысли о Тевье. Вестей от него с фронта не было. Где он? Что с ним?
Однажды она выглянула в окно глиняной кибитки, где жила. Увидела высокого человека в военной форме, ковылявшего на костылях. Поймала себя на мысли:
- Неважно, каким Тевье придет с войны, лишь бы выжил, только бы вернулся!
Надо же случиться такому чуду: в следующую минуту Блюма поняла, что этот военный – ее муж.
- Тевье! Тевье! – закричала она, выскочила навстречу родному человеку.
Рыдая, они вошли в дом. Это были слезы радости. Жаль, что хлебный паек был съеден.
- Ладно, - утешала мужа Блюма, - раз нет хлеба, устроим картофельный бал.
- Картофельный бал? – хитро улыбнулся Тевье, - Развяжи рюкзак, мы устроим пир!
Он рассказал, что три месяца пролежал в госпитале в Кургане.
При выписке ему выдали сухой паек, который он бережно хранил для своих близких. Он высыпал на стол несколько буханок черного хлеба, сахар, мармелад, американские консервы. Давно забытые продукты, по тем временам целое состояние.
С возвращением Тевье жить стало легче. Как инвалид войны, он получал паек, куда входили: мука, хлеб, сахар, даже немножко жира.
(продолжение следует)