Из "Письма Райкину"

Аркадий Исаакович, это непостижимо - мы снова встретились.

Ваши воспоминания, где уже есть я. И мои воспоминания, где уже есть Вы. Чего нет в Ваших воспоминаниях - Вас. Как в моих - не будет меня. Человек не знает своего характера...

Вот мне, живому, не хватает Вас, живого... Не хватает Вашего головокружительного, феерического, ошеломляющего успеха. Единственное, чего не понимала публика, - отчего Вы вдруг "Исаакович". На это у нее тоже ушло несколько лет. Сегодня возникла такая же история с Иисусом Христом...

Мне в Вашей книге не хватает Вашей публики. Помню конец спектакля - все бросились к сцене. Какой-то генерал встал спиной к Майе Плисецкой в первом ряду. Она, сидя, своей прекрасной ногой в прекрасном сапоге пнула его ниже кителя. Он оглянулся - не понял. Она его пнула опять. Генерал оглянулся и догадался. Он догадался. Он отодвинулся. Он покраснел...

Мне не хватает людей, которые в любой конторе, в любом трамвае, в любой приемной вставали, когда входили Вы. И начальники, начальники - великие специалисты лизать то, что сверху, и топтать то, что снизу. Они тоже вставали.

Вы были правы. Все, что угодно, надо было делать, чтобы уговорить, обмануть, пролезть через цензуру, но - выйти к зрителям знаменитой летящей походкой. Этот рёв стоил всех Ваших седых волос и дрожащих рук...

Мне не хватает Ваших фокусов: репетировать до глубокой ночи с Карцевым и Ильченко, а утром знать наизусть свой текст и разносить их в клочья за незнание своего.

Не знаю, что живет после таланта. Теперь здесь театр Вашего имени. Прославленный сын Вашего имени. Передачи, телекадры. А что живет после Ньютона, Ломоносова? Основа, товарищ Райкин. Основа! Ваша плита - в основе новых фонтанов и монологов. Никто и ничто не вырвет Вас из-под нас, ибо мы рухнем.

Как всегда Ваш автор Михаил Жванецкий

"Вы, как две капли воды, - он"
(Рассказано Аркадием Райкиным на встрече со зрителями)

Это произошло в Ленинграде, в гостинице "Астория". Приехали к нам из Москвы Маас и Червинский. Владимир Захарович Маас - известный старый литератор. Входит официант с ужином, Маас и говорит:

- Искренность, искренность... А вы можете взять его куртку и пойти обслуживать номера?

- Конечно, могу, - сказал я, не подумав, на что иду в затеянном споре.

Официант принял горячее участие в игре. Я взял его куртку, расчесал волосы на прямой пробор, взял меню, салфетку, штопор, и мы вчетвером пошли в дежурную комнату. Раздался звонок: принимайте заказ!

Войдя в первый же номер, я схватил бутылки из-под "Боржома", которые стояли в углу, стал смахивать крошки со стола и только тогда увидел двух дам. Посоветовал, что выбрать, и вышел в коридор, где меня ждал официант. На кухне он получил для меня заказ, рассказал товарищам. Перед следующим номером в коридоре уже столпились мои "коллеги". Я сервировал стол, разлил суп и, получив 7 рублей на чай, вышел.

В третьем номере человек очень пристально смотрит:

- Вам когда-нибудь говорили, что Вы, как две капли воды, похожи на Райкина?

- Меня все так и называют.

- И голос, голос! Вы его видели на сцене?

Я не обманул, сказав, что не видел. Тоже получил на чай и еще на билет в наш театр.

Самое смешное произошло на другой день. Вижу со сцены, что в первом ряду сидит он. В конце концов, я не выдержал и подмигнул ему. Что с ним было!

***

Мне так хотелось Вас увидеть в "Избранных страницах", что я, нарушая все постановления о подростках, добился того, что уговорил маму взять билеты, она все не решалась. Я снова получил большое удовольствие. Когда я один в нашей комнатке, я часто запираю дверь и начинаю играть в театр. Может быть, это нехорошо?.. Пожалуйста, не считайте меня навязчивым, я не хочу вновь затруднять Вас ответом, но если в будущем у меня будут какие-нибудь вопросы и сомнения, разрешите обратиться к Вам. Большое спасибо за фотокарточку.

С глубоким уважением, Саша Калягин (13 лет, Москва).

***

Вчера был в Театре Вахтангова на премьере пьесы Галича "Много ли человеку надо?!". Видел Катю. Это большая артистка. Играла великолепно, проникновенно, правдиво, с юмором и с трагедийными нотками. Поздравляю вас, Аркаша и Рома, с потрясающей дочкой! Это не только мое мнение, смотрели многие писатели. Радуйтесь и гордитесь!

Володя (Поляков. - Э.М.).

***

Уважаемый Иосиф Виссарионович!

Простите меня за дерзость, но я Вас прошу об одном одолжении: седьмого сентября в 6 часов вечера в помещении Кремлевского клуба для Кремлевского гарнизона устраивается вечер-спектакль Ленинградского театра Миниатюр. Очень прошу Вас, дорогой Иосиф Виссарионович, придите к нам на спектакль посмеяться, мы все будем счастливы...

Уважающий Вас Аркадий Райкин

P.S. Я привез много новых вещей - и смешных, и грустных.

***

Милая Мария Андреевна! Мы все очень заняты, особенно Аркадий Исаакович, но Ваше письмо невозможно оставить без ответа. Во-первых, Вы помогли найти затерявшуюся в памяти миниатюру с "железнодорожником". Во-вторых, оно теплое, остроумное, просвечивает личность доброго, умного человека.

В этот эпизод надо внести некоторые коррективы. Мы с Аркадием Исааковичем вспомнили, что это было в 40-м году, а не в 41-м. В начале войны мы действительно оказались в Днепропетровске, но не успели дать ни одного спектакля... Этот скетч, когда Аркадий Исаакович попросил ж/д форму и фонарь, которым он машет, пока по мосту проходит грохочущий состав (речь шла о глупости "встречных" планов - поезд, перевыполняя план, уходит в рейс раньше времени и потому пустой. - Э.М.), игрался не то в 39-м, не то в 40-м. Я его тоже помню, мы так же хохотали за кулисами, как и Вы в зале. А в 41-м я сидела с дочкой в Ленинграде. Вы пишете, что вы старая женщина. Судя по письму, ум, свежесть воспоминаний сохранились, а это - самое главное. Желаю Вам долго жить такой же, как Вы сейчас. С уважением,

Р.Рома. 8 декабря 1974 г.

***

Спасибо Вам, дорогая Мария Андреевна, за чудесное письмо. Жена моя, по-моему, правильно Вам рассказала про тот "случай". С уважением,

А.Райкин.

В гримерной он выглядел еще печальнее

Милая Ромочка! Извините, что тревожу грустным письмом. Я тут недавно заглянул к Вам на спектакль. Меня поразило, до какой степени Аркаша устал, как тяжело дышит и тихо говорит. В грим-уборной он выглядел еще печальнее... Что мне за дело, - спросите Вы. Мое дело вот какое: я считаю и всюду это говорю, что за 40 лет хождения в театры никогда не видел в нашем жанре дарования, равного Райкину. Мне он нужен, как зрителю (Вы знаете, что я не очень райкинский автор).

Надо, чтобы зритель уходил со спектакля не совсем сытым. А физически то, что делает Аркадий, это медленное самоубийство. Надо так составить программу, чтобы были номера других жанров. Самые лучшие танец и пение не составляют конкуренцию Аркадию... Заставьте дирекцию прекратить убиение курицы, которая им же несет золотые яйца.

Простите меня еще раз, но я не могу видеть глаза загнанной лошади, которые уже из зала наблюдают мало-мальски вдумчивые люди. Очень, очень страшно! Целую руку.

В. Ардов. 22 ноября 56 года.

***

(И снова из писем Михаила Жванецкого)

Здравствуйте, мой дорогой Аркадий Исаакович!

Рука бойцов писать устала... Где все наши, Аркадий Исаакович? Вы их видели? Куда, говорите, побежали?.. Налево?.. Направо?.. Прямо?.. Назад?! Давно побежали? Недавно? И ничего не передавали? Не может быть! Куда же мне теперь? Всё, бегу! Если прибежит моя жена, скажите, побежал срочно назад, пусть догоняет. Назад оно легче бежать. Ага, вот они... Растянулись. Да не бойтесь, я не обгоняю. Я тактично...

Но если Вы будете себя чувствовать плохо, мне это все ни к чему, Аркадий Исаакович, и займусь я праздничным оформлением колонн к 1 мая. Или в ГАИ подамся, в авто с репродукторами. "Стой! Здесь перехода нет! А куда ты хотел перейти? Граждане, не перебегайте по поверхности, для вас вырыли под землей"... Аркадий Исаакович, даже если мы улучшим качество продукции Ивановского меланжевого комбината, все равно будут писать на груди: "Нет счастья!". Ведь это татуировано, так просто не сходит. Нам надо заняться очень простым будничным делом - посмотреть, когда бывают счастливы, а когда нет, простые советские люди. И все-таки, если Вы будете себя плохо чувствовать, мне это тоже ни к чему.

Поправляйтесь! Италия Вам поможет. После нее - сразу Роме. Или даже перед. Потом - Алешка (внук. - Э.М.). Потом - Котя (сын Константин. - Э.М.). Потом - Катя. Потом - я, Жванецкий, писатель-реалист. Сатирик-фантазер. Инженер-гуманист широкого профиля, испорченного еврейским носом.

***

Дорогой Аркадий Исаакович!

Ребята мне передали содержание Вашего разговора. Я знаю, какой сейчас в театре шум: враг народа, и все согласны. Суд проходит без обвиняемого и без права защиты.

Дело вот в чем: когда Вы были в Болгарии, со мной связались редакторы Москонцерта, попросили разрешения использовать две мои интермедии, прошедшие в "Фитилях". Для артиста Раутбарта. Я разрешил. Бесплатно. Но он попросил еще одну, 3-минутную. Я отдал ту, которая Вам совершенно не понравилась, - "У тебя есть тридцать рублей...". Как это поставлено, не знаю... А что в той рецензии написано, никто не знает... Плохой спектакль, плохой кордебалет, плохая музыка, плохие интермедии. Я и сам знаю, что беззубые, если уж их взял Москонцерт и залитовал.

Я Вам читаю каждую строчку, поверьте. Но сидеть пять-шесть лет на том, что Вы отвергли... Куда девать? Была бы книжка... Мои выступления раз в месяц, два - единственное, что меня греет. Очень плохо стареть за кулисами... Я бы давно поговорил с Вами сам и не писал бы этого. Но единственное, чего я боюсь, это своего выражения лица... Я приму любое Ваше решение...

Если мне можно будет доработать до премьеры, буду рад. Для спектакля будет лучше. Буду заниматься доделками. До лучших встреч. Всегда Ваш автор,

М.Жванецкий.

"Мы уже поседели в ссоре"

Аркадий и Григорий Давидович (директор театра. - Э.М.)! Еще никем не отменено авторское право. На основании этого права - желания сохранить политический спектакль "Вокруг света в 80 дней" - обращаюсь к Вам с официальным письмом. Других отношений между нами уже быть не может.

9 февраля я был на спектакле и сбежал после первого акта. Было обидно и больно смотреть на то, что стало с моей пьесой: сюжет перекорежен; купюры в тексте; уничтожены необходимые политические акценты; нарушен режиссерский рисунок спектакля. Выброшена песенка клоуна - трагическая нота, голос демократической Франции. Этим самым снята политическая тема, выраженная через этот образ. Стокгольмское воззвание никак не потеряло своей злободневности. Разговор об атомной бомбе никак не уводит от действительности. Мы нигде не говорим о том, что будет война, мы говорим, что ее всячески хотят разжечь, но народы этого не допустят. И надо не иметь уже никакого соображения, чтобы Черчилль, лучший друг Трумэна, заявлял, что тот "потерял авторитет".

Ни один театр не имеет права что-то менять в разрешенном Главреперткомом экземпляре пьесы, ни строчки. Это делаете вы, а после удивляетесь, что автор не выходит на поклон, а Аркадий еще кричит, что это подло…

Непринятие мер буду считать нарушением авторского права и добиваться его восстановления другим путем. В. Поляков, 15.02.1951 г.

Аркадий! Мы много ссорились и обижали друг друга. И я, и ты. В последнее время я - больше. Надо встретиться, выкурить трубку мира и восстановить нашу веселую и умную дружбу назло всем, кто радовался нашему отчуждению. ...Глупо, борясь за мир во всем мире, продолжать вражду в наших новых квартирах.

Поздравляю тебя и Рому с праздником, с успехом Кати и с рождением поэта Котьки Райкина. Не будем взвешивать неправоту. Главное - то, что будем правы мы оба, когда подадим друг другу руки. Время пришло, и давай больше не испытывать его. Ведь мы уже поседели в ссоре...

В. 7 ноября 1958 г.

Как мятежник - на лобное место

(На возвращение Аркадия Райкина из горбольницы, 1 XII.1970)

1939 год. Театр Миниатюр в Москве. В здании, где я раньше видел чеховские "Тридцать три обморока" Мейерхольда и где потом посмотрю ермоловский малобулгаковский "Бег", и неслишкомпастернаковского "Лейтенанта Шмидта", - спектакль с песенкой "Не проходите мимо". И он, Райкин, конферансье, но не официант концерта, а сам концерт. Все остальное - гарнир к нему. Тридцать лет пробежало, а я все так же помню райкинского пушкиноведа, как он анализирует "Евгения Онегина"... Время - главный экзаменатор, самый суровый, страшнее страшного суда, - оно улыбается, когда перед ним садится Райкин. Я люблю, когда он выходит к зрителю, к рампе по диагонали, быстро и бесстрашно, но сознавая всю опасность, идет, как охотник на медведя, как хирург на опасно больного, как мятежник на лобное место. Он идет по пояс, по грудь в аплодисментах, как входят в море, и с разбега ныряет в зеленоватую глубь образа. И - вынырнул, буйно тряхнув шевелюрой...

Ваш Паперный.

***

Аркадий! Старый друг, Аркадий!/Судьба столкнула нас с тобой/Не в осажденном Ленинграде и не в землянке фронтовой./Сошлись мы в день обыкновенный,/Еще не ведая пока,/Что ждет души моей нетленной/Постановление ЦК ("О журналах "Звезда" и "Ленинград", где упоминается Хазин. - Э.М.). А было это в грозный час,/Когда не жаловал сатиру/Тот человек, что лишь сейчас/Сменил посмертную квартиру./ Нет, обо всем не скажешь в тосте/Немало драться довелось,/Чтоб легче все-таки жилось/И Мишке моему, и Косте...

Александр (Хазин). 9 ноября 1961 г.

***

Дорогой Аркадий! Твой юбилей - прекрасный повод для несвойственного нормальным мужчинам пламенного объяснения в любви. Великолепный дар сочетается в тебе со столь редким в наше время гражданским мужеством. Мне хорошо известно, сколько нечеловеческого труда и героических усилий стоила тебе каждая новая программа. Тем радостнее видеть в эти дни Аркадия Райкина, окруженного всенародной любовью.

В. Плучек (главный режиссер Театра сатиры. - Э.М.).

Редакция благодарит за помощь главного специалиста РГАЛИ Наталью Герчикову.

Подготовила Элла МАКСИМОВА