- Михаил Борисович, куда вы гоните? Шутка ли, в год по триста концертов?

- На самом деле не триста. Думаю, около 290, но не сольных концертов, а выходов на сцену, когда мы участвуем в том числе в "сборниках", телевизионных проектах, государственных праздниках. По-настоящему сольных концертов, которые мы даем в разных точках земного шара, - где-­то 100120. Каждый год мы неизменно выпускаем новую программу, на семьдесят процентов премьерную. Готовы были бы обновлять и на сто процентов, но публика к этому не готова, хочет слышать полюбившиеся композиции снова и снова.

- Верите, что количество переходит в качество?

- Верю. Как бы вам объяснить, а возможно, и себе самому? Объемы увлекают. Но отнюдь не тем, что позволяют убежать от ювелирной работы. Двадцатилетнее музыкальное образование помогает быстро осваивать материал. Грубо говоря, если я три раза что­-то спою, я уже выучил вещь наизусть. На уроках сольфеджио иногда пишут диктанты: десять раз играют трехголосную мелодию, и ты должен ее записать. Я записывал после четвертого раза. Солистам коллектива достаточно шести репетиций по сорок минут, чтобы произведение "сверкало". И нам очень нравится иметь разнообразный репертуар, давать новую жизнь полюбившимся произведениям в нашей неповторимой эстетской обработке. Дело не в спорте, а в интересе людей, которые жадно живут музыкой.

- Почему вы так редко представляете своих солистов поименно? Не на сцене, конечно, в своих интервью?

- У нас есть определенная проблема по части узнаваемости: у хора слишком много лиц. Критический максимум в этом деле - четыре, максимум пять человек. Даже в "Евровидении" не может участвовать коллектив, если в нем больше шести человек. Это максимальный формат на телевидении, при котором все концентрированно и не растекается. Прибавьте хотя бы одного исполнителя, и из зала будут видны не отдельные лица, а одно большое пятно. Когда Хворостовский выходит на сцену с хором, то вы видите его на фоне неразличимых лиц. Такая же ситуация с нами - сложно пиарить, делать фотосессию. В прошлом году мы поставили на "наружке" меня одного. Но потом я решил: давайте все-­таки весь наш коллектив. Солисты видят афиши на улицах, и каждый уверен, что прохожий смотрит именно на него, для артиста это крайне важно.

- А на самом деле?

- На самом деле люди видят знакомое название и ряд интересных мужчин. Но и это уже неплохо, правда?

- Я вот читала, артист один недавно от вас ушел.

- Я горжусь тем, что в коллективе нет текучки, основной костяк работает уже больше 15 лет. Но случается всякое. В позапрошлом году у нас артист просто не приехал в аэропорт. До сих пор никто не понимает почему. Ему было около сорока, у него не было семьи. Думаю, просто устал работать в нашем темпе. Работа в "Хоре" сродни приношению себя в жертву, поэтому оно должно быть морально мотивировано. Если на каком-­то этапе жизнь с ежедневными восьмичасовыми репетициями и перелетами перестает доставлять сумасшедшую радость, человек уходит.

- Вы часто говорите, что доставлять радость - но уже зрителям - главная цель ваших выступлений. Хотите дать им возможность как-то расслабиться. А кто же душу возвысит?

- Правильно. Можно нас, конечно, ругать, критиковать за то, что немного отходим от чистого искусства.

- Сталкиваетесь?

- Иногда да. На самом деле критиковать легко, особенно когда ты ни разу не слышал объект своей критики. И обычно критика исходит от людей, у которых нет того успеха, которого достиг "Хор Турецкого". При этом мы никогда не стремились ни к успеху, ни к популярности, ни к четырем аншлагам в Кремле. Мы просто всю жизнь занимаемся любимым и очень важным делом. У нас есть свое видение музыкальных процессов и вариантов их интерпретаций. Я знаю многих очень достойных людей, которые уверены, что лучший хор страны - это "Хор Турецкого", потому что они были на наших концертах. Я согласен с Маяковским: если звезды зажигаются, значит, это кому-то нужно.

- А с другой крылатой фразой - быть знаменитым некрасиво?

- Что-то я такую не помню. Быть знаменитым некрасиво, почему? Быть знаменитым нормально. Иногда сам сомневаюсь: может, мне надо было бы дирижировать симфоническим оркестром и ничего больше не делать? Но когда вижу, какую сумасшедшую радость мы приносим людям, как меняется выражение и настроение их лиц после концерта, какие огромные залы мы собираем, в которых, заметьте, не люмпены, которым легко запудрить мозги, а интеллектуальная элита города, истеблишмент области, те, кто знает немного больше, чем "телевизор, пиво, селедка"... Тогда я понимаю, что мы не зря боролись за свое место под солнцем.

- Чувствуете себя просветителями?

- Это слово, на мой взгляд, крайне "резкое" и неоднозначное. Вы поймите: как ни печально, но 90 процентов населения России никогда не были в консерватории или Большом театре. Если вы проедете по регионам, поймете, что у людей, как правило, нет интереса к классической музыке. Нет культуры, идущей от семьи, из детства. И я верю, что мы приобщаем этот огромный процент людей к классике, цепляем его на крючок заинтересованности. Наши слушатели узнают, что такое музыка Россини, Моцарта, Верди. У людей формируется представление о духовной музыке, комической опере, шансоне, западной эстраде, оперетте, рок-­классике... Именно благодаря нашему небольшому дайджесту люди впервые узнают, что есть стороны жизни, доселе им неизвестные.

Можно, конечно, спросить: а зачем вы это делаете? Наверняка самая главная ваша цель - заработать. Но знаете, когда меня мама в шесть лет отдавала "на музыку", она не сказала: Миша, этим занятием ты будешь зарабатывать деньги. Мало того, когда я оканчивал Институт им. Гнесиных, тоже был уверен, что уж деньги музыкой никогда не заработать. Что-то изыскивать, наращивать и строить я начал просто по велению души, если хотите по призванию.

- Правда, что когда-то, в нищие времена, вы свои "Жигули" за углом "Гнесинки" оставляли? Перед коллегами было неудобно?

- Я поздний ребенок, родители вышли на пенсию, когда мне было пятнадцать, и я всегда знал, что рассчитывать надо только на собственные силы. На четвертом курсе "Гнесинки" я трудился на четырех работах. Автомобиль был просто необходим. Я занял денег и купил. А к институту на Воровского только самые элитные педагоги подъезжали на собственных машинах. Студенту протиснуться в их ряды было просто неудобно. И я прятал машину в Палашевском переулке.

- В связи с финансовым кризисом вы как-то скорректировали свои знаменитые дисциплинарные штрафы?

- На самом деле эти мифы о штрафах сильно преувеличены. Сколько бы я ни платил, артисты от этого лучше петь не будут. Вообще поют не за деньги, музыка это образ жизни, они рождены, чтобы петь. Ты их штрафуешь, скажем, за опоздание, пытаешься чуть-чуть "зашугать", упорядочить, но если человек несобранный, он все равно появится на десять минут после назначенного. Не штрафы работают, а укор в глазах прождавших коллег. Если хотите, командный дух. Мы часто называем самих себя "командой единомышленников". С таким набором голосов можем спеть всю мировую музыку за последние четыре века. Да, наверное, супер­тенора - Доминго, Паваротти и Каррерас споют арию Каварадосси из "Тоски" лучше, чем мои тенора. Но при этом солисты "Хора" могут спеть и "Квин", и шансон, и оперетту. Такой уникальной модели нет нигде в мире, и я в этом совершенно уверен. Просто мы не распиарены. Нет средств на то, чтобы купить себе время на центральных каналах американского или европейского телевидения, чтобы нас увидели те, кто еще не знаком с нашим творчеством. К тому же на Западе есть понятие профсоюз, да и русская "непрестижность" мешает. Но мы все равно пробьемся: западный истеблишмент оценит наше искусство.

- Израильский уже оценил?

- В самом начале карьеры, 20 лет назад, мы взяли и восстановили иудейскую храмовую музыку. Объездили с этой программой, без преувеличения, весь мир. Люди на концертах вставали: на таком уровне, достигнутом за счет советского музыкального образования, она нигде не звучала. Но сегодня все это уже прошлогодний снег. У нас совершенно другие программы. И если честно, чистый еврей в коллективе я один.

- Не страшно было уходить из узкой ниши в широкое плавание? Из гондолы пересаживаться в лайнер?

- Ниша осталась прежней многоголосное мужское пение, где каждый солист. Просто репертуар расширился. Из консерваторского интерьера мы ушли в концертный зал, где есть свет, звук, шоу-­технологии. Но человек, который умеет ездить на "Жигулях", а потом пересаживается на "Мерседес", легко может вернуться в "Жигули". И будет лучше их водить благодаря опыту. Поэтому мы можем опять взять да и спеть суперхит церковно-славянского православного пения "Тебе поем" из "Всенощной" Рахманинова в Большом зале консерватории. И без микрофонов. Мы тем и подкупаем зрителя, что поем даже там, где вообще нет никакой акустики. В Кремле, например, без усиления звука петь невозможно. Но у нас такие сильные голоса, что это нам подвластно. Сила проникновения сумасшедшая. И зал просто взрывается.

- Рассказываете, как будто про аттракцион!

- Аттракцион? Наверное, похоже на аттракцион, если вы хотите его увидеть. Но если мы поем без микрофонов в зале, где нет акустики, то просто показываем силу своих голосов, а это уже профессионализм. И никакая аппаратура не может на него повлиять. Чистый голос, когда он есть, слышен даже на венецианской площади Сан-Марко, где мы пели без всякого усиления звука, под чистым небом.

- Знаю, вы и в аэропорту пели.

- Да, и там как раз были потолок, бетон, стекло. И потрясающая акустика! Намного превосходящая концертный зал. В аэропорту мы пели неофициальный гимн Америки, чтобы улететь без проволочек. Такого всплеска эмоций сложно вспомнить: люди побросали свои места, рейсы, вещи...

- А вы слова знали?

- Учитывая, что мы начали гастролировать по США с 91-го года, слова из песни "Боже, благослови Америку и землю, которую мы любим...", мы знали очень хорошо... Когда мы запели, да еще с небольшим русским акцентом, десять оперных солистов в шортах, в семь утра... В "полицейском" государстве, через несколько дней после трагедии 11 сентября, нас пропустили на рейс без всякого досмотра. Вот она волшебная сила искусства!

- Чуть не забыла спросить! Как складываются ваши отношения с певицей Мадонной? Кажется, наклевывался совместный проект?

- Пробу пера в совместных выступлениях с западными артистами мы осуществили еще очень давно. С Пласидо Доминго. Потом нам посчастливилось спеть с Глорией Гейнор, Хулио Иглесиасом, Эммой Шаплан. Что же касается Мадонны, то со стороны ее менеджмента было в нашу сторону некоторое движение. Мадонна так же, как и мы, стремится к обновлению, к поиску чего-то нового и интересного. И ее люди время от времени закидывают большой невод. Переговоры на данный момент закончились тем, что нам сказали: вы должны приехать в Лондон месяца на три и ждать, когда у Мадонны появятся возможность и настроение встретиться. Наверное, если бы мы были очень богатыми или невостребованными, согласились бы. Или если кто-то бы сказал: ребята, мы покупаем три месяца вашей жизни, езжайте! Но все в нашей команде хотят кушать ежедневно, так что от этой идеи пока приходится отказываться. Волка ноги кормят.

Юнна Чупринина
Итоги

--------------------------------------------------------------------------------