“Я поклялся здоровьем собственной дочери”

— Вы живете в квартире №13. Вы не суеверный человек?

— Нет, совершенно не суеверный. У меня есть хорошее отношение к двум номерам: к семерке, потому что мой отец, играя в баскетбол, имел седьмой номер, и к пятерке, потому что мой любимый бейсболист Джо Ди Маджио имел на майке номер пять. А так у меня нет никакого опасения по поводу зеркал, номеров, черных кошек или того, что нужно плевать через левое плечо.

— А если у вас в телефонном номере три шестерки, вы тоже на это не обратите внимание?

— (Смеется.) Как вы знаете, я не религиозный человек. Я атеист и не скрываю этого, хотя сейчас это непопулярно. Так что три шестерки меня никак не волнуют, впрочем, как и три семерки. Я помню только такой портвейн, который мне очень не нравился.

— Вы сейчас закурили. Но раньше я ни разу не видел вас с сигаретой.

— В 89-м году я бросил курить сигареты. Навсегда. Прошло 20 лет — не притронулся. А сигары иногда курю. Вот в приятной компании, например. А еще я бы мог выпить коньяка и вам предложить.

— Ну завязали-то вы, наверное, неспроста?

— Да, я понял, что это совершенно ни к чему. Более того, к концу дня у меня голова была просто как пивной котел. Утром просыпался, во рту вкус, как будто кошки там кое-что сделали. И я решил — все, надо бросать. Было очень трудно, но я себя загнал в угол, дал слово — и теперь действительно больше не курю. Но мне не мешает, когда другие курят.

— А что это за слово вы себе дали?

— Я поклялся здоровьем собственной дочери. Специально это сделал, понимая, что нарушить это я уже не могу. Хотя выкуривал я не так уж и много — в день сигарет 10—12.

— Сегодня 1 апреля — День дураков. Вы считаете себя одним из них?

— Конечно, я дурак.

— И в чем проявляется ваша глупость?

— Думаю, что я чересчур доверчивый человек. И чересчур сомневающийся. А дата 1 апреля мне очень симпатична. Во-первых, это день рождения моей мамы, так что я, родившийся в ее день рождения, сделал ей подарок. Но главное, из-за того, что я родился 1 апреля, меня невозможно разыграть. Я всегда на стреме. Сколько ни пытались — бесполезно.

— Я знаю вас как человека немонументального, непафосного. И даже, извините, не слишком-то и серьезного. Вот вы анекдоты любите рассказывать, и не всегда приличные…

— Помню, у меня в программе был Юрий Владимирович Никулин и я ему рассказал анекдот. А он мне ответил своим анекдотом, замечательнейшим. Вот он: “Было два города — А и Б, связанных одноколейной железной дорогой. Из города А утром уходил поезд, а вечером из города Б он возвращался в город А. Но однажды стрелочник напился и пустил два поезда друг другу навстречу. И они не встретились. Знаете, почему? Не судьба”.

— А вы можете рассказать свой анекдот, анекдот своей жизни? Пусть даже он будет неприличным.

— “Приходит заика в булочную и говорит: “Д-д-д-да-дайте мне, п-па-па-жалуйста, ба-ба-ба-тон бе-бе-бе… Х… с ним, дайте черного!”. (Смеется, ну просто как ребенок.) Я обожаю этот анекдот.

“Не понимаю тех мужчин в возрасте, которые женятся на молоденьких”

— Владимир Владимирович, вот, чтобы больше не курить, вы поклялись дочкой. А сколько у вас детей?

— У меня дочь, которую я родил. А еще есть сын, но я его получил уже готовым. То есть это не мой биологический сын. А еще у меня внучка и внук. Дочка — преуспевающий композитор, концертный пианист. Уже 18 лет она живет в Берлине, гражданка Германии. Внучке Маше 25, она живет в Париже со своим мужем. Она музыковед и сейчас завершает свою диссертацию. Кроме того, делает на радио и ТВ программы о музыке. А внуку Коле 14, он родился в Германии и сейчас ходит в школу. Маша прекрасно владеет русским, но еще лучше немецким и французским. А Коля, которого в Германии зовут Колья, конечно, говорит по-русски, но с ошибками. По сути, он — немец.

— Ваша дочка от…

— …от Валентины Чемберджи, моей первой жены. Мы с ней очень дружим, и свое 75-летие я буду отмечать у нее в парижском доме. Ведь в Париже я родился. Там же родилась и моя мама.

— То, что вы сумели сохранить добрые отношения с первой женой после расставания, дано не каждому. Но почему вы расстались?

— Мы слишком рано женились, у нас не было никакого опыта — ни жизненного, ни сексуального. Мне было 24, но я был еще очень неопытным человеком. Мы жили вместе с ее мамой Зарой Александровной Левиной. Теща была сильным человеком, она известный композитор… Это тоже наложило свой отпечаток. Но главное — то, что мы слишком рано сошлись. Я считаю, что человек должен набираться опыта, прежде чем он возьмет на себя ответственность за создание семьи. Надо понимать, что тебе хорошо, а что — нет, что ты можешь, а чего — нет.

— Извините, вы сказали, что у вас был в том числе и небольшой сексуальный опыт. Так что, когда вы женились, были невинны?

— Не совсем, но для моего возраста, и вообще для людей моего поколения, я был, конечно, еще чрезвычайно зелен. А прожили мы с Валентиной десять лет. Наше расставание было непростым, очень болезненным.

— Кто был инициатор расставания?

— Я. Хотя, наверное, это не совсем правильно, ведь к тому времени Валя уже увлеклась другим человеком, а до этого и я увлекся другим человеком. Но когда прошло время, мы опять сблизились, и сейчас мы очень близкие и хорошие друзья. Это было очень важно для нашей дочери Кати, ведь когда мы расстались, ей было всего 6 лет. Но с дочкой у нас всегда были хорошие отношения, даже когда мы не жили вместе. Маленькой я всегда брал ее на лето в отпуск, и никаких преград, которые обычно возникают и превращают жизнь людей в ад, у меня не было.

— Но эти 10 лет были для вас большим опытом?

— Да, человек становится мудрее, больше понимает, если, конечно, он способен развиваться. Но я думаю, что большинство людей способно. Скорее всего главный свой урок я получил в отношении воспитания дочери. Отец у меня был очень авторитарный, потому что его отец, мой дед, был тоже очень авторитарный. И все это отец перенес на меня, а я вначале на свою дочь. Потом я понял, что делаю, и просто ужаснулся от этого. Больше я никогда не позволял себе такого поведения, хотя это происходит порой помимо нас. Я понял, что маленький ребенок — такой же человек и требует такого же уважения, как если бы он был взрослым.

— Своего приемного сына Петра вы считаете родным. А он вас считает своим папой?

— У него был родной папа, и он общался с ним. Так что папой он меня никогда не звал, а до сих пор зовет Вовой. Мы очень близкие люди. Сейчас Пете 37, он работает на НТВ заместителем Татьяны Митковой. Я им очень горжусь.

— Несколько лет назад вы и ваша супруга Екатерина Михайловна Орлова пригласили меня в школу Познера. Я видел, какие у вас отношения с Екатериной Михайловной. Это было что-то особенное, идиллия. У меня был шок, когда я узнал, что вы расстались после 37 лет совместной жизни.

— О причинах нашего расставания я не буду рассказывать, для меня это слишком больно. Я бесконечно уважаю Екатерину Михайловну и отношусь к ней с огромной нежностью.

— Простите, а у вас сейчас есть кто-то?

— Да. Ее зовут Надя.

— Получается, вы с Екатериной Михайловной расстались из-за Нади…

— Нет, не совсем так. Прежде всего мы расстались из-за наших отношений. Образовалась какая-то пустота, и уже после появилась Надя.

— Извините, но мне рассказывали, что в какой-то ну очень “желтой газете” писали, будто вам на дом привозят лекарство для мужской потенции.

— (Громко хохочет.) Хочу вам сказать на полном серьезе, что с моими мужскими качествами все в порядке и с этим у меня никаких вопросов нет.

— Помните ваш знаменитый телемост времен перестройки, в котором женщина сказала: у нас секса нет. Какую роль секс играет в вашей жизни?

— Очень большую. Я считаю, что в любви это одно из главных условий. Без этого желания, без взаимной физической тяги я не представляю, как могут вместе жить мужчина и женщина. Я человек чувственный и не скрываю этого.

— А как же духовные отношения?

— А это все вместе. Я не понимаю, как жить без душевного понимания, но так же не понимаю, как жить без секса.

— То есть если вы любите женщину, но качественного секса с ней нет, то вы от нее уйдете?

— Если мы друг друга не устраиваем — то, конечно. И она, я думаю, уйдет, если она нормальная женщина.

— Когда вы видите женщину, на что прежде всего обращаете внимание: на ноги, на грудь, на лицо?..

— Прежде всего я обращаю внимание на руки. Руки для меня крайне важная вещь. Есть неинтеллигентные руки, грубые руки, алчные руки…

— Банально: путь к сердцу мужчины лежит через его желудок. Вы как на этот счет?

— Это не для меня. Если женщина не умеет готовить, я ее научу. Я сам готовить умею и очень люблю. Ведь если человек любит другого человека, то он о нем заботится. Но это взаимный процесс.

— Авторитаризм, о котором вы говорили, в отношении женщины у вас есть? Или здесь вы демократ?

— Конечно, демократ. Каждый делает свое: сегодня она убирает постель, завтра — я, потому что она не успевает, а я успеваю.

— Посуду кто моет?

— Так есть посудомоечная машина, которая облегчает дело. Я не люблю неопрятность, грязь. И, наверное, вряд ли я бы жил с женщиной, которая все оставляет неубранным, разбросанным…

— В магазин ходите?

— Конечно. И на рынок тоже. Это же все таскать надо.

— До машины только.

— Ну и от машины на третий этаж. К тому же у нас лифт полгода не работал, потому что был ремонт.

— Вас можно назвать плейбоем?

— По-моему, нет. Плейбой все-таки — это человек беззаботный, порхающий и упивающийся собой. Я совсем не такой. Я и не порхающий, и не тусующийся, не люблю это все. Я считаю так: если ты живешь один, то свободен и делай, что хочешь. Но если ты с кем-то, то всегда себя надо ставить на место того человека.

— Но многие люди не считают физическую измену изменой вообще.

— Когда некоторые мужчины начинают охотиться на женщин, делать зарубки — я вообще этого не понимаю. Если ты любишь другого человека и у тебя есть чувство нежности, привязанности к нему, то ты должен понимать, что своими изменами можешь ранить его. Я не могу любить такого, который скажет: а, измена, это все ерунда. Как ерунда?

— Вам никогда не хотелось, глядя в зеркало, плюнуть на свое отражение?

— Когда-то Иосиф Давыдович Гордон, который был моим вторым отцом, близким другом моего отца, мне сказал: нет ничего страшнее того, чтобы утром встать, пойти в ванную комнату, увидеть свое отражение в зеркале и — чтобы захотелось плюнуть туда. Но у меня лично такого желания никогда не было. Бог уберег. Случались моменты, когда я был собой очень недоволен, когда мне было стыдно. Но я себя никогда не презирал. А плюнуть в зеркало — значит презирать себя.

“Жизнь на пенсии — для меня это конец, смерть”

— О вашей знаменитой компромиссности, прохождении между струек ходят легенды. Есть люди, которые за это вас не любят. Вы многое готовы отдать, чтобы во что бы то ни стало оставаться на телевидении?

— Вы хотите спросить: иду ли я на сделку со своей совестью? Не иду. Изменяю ли я своим принципам? Не изменяю. Иду на компромиссы? Иду. Потому что считаю, что делаю важную работу, извините за нескромность. Думаю, что моя работа для зрителя небезразлична. Вы не поверите, но у меня нет никакой амбиции, славы. И если завтра мне скажут, что я должен делать что-то такое, что абсолютно противоречит моим принципам, я в этот же момент уйду с телевидения. Да, я люблю работу на ТВ, умею это делать и получаю от этого удовольствие, но не за счет того, что я утром захотел плюнуть в собственную морду. Я не Малахов, не Ксения Собчак — я серьезный человек. Но когда ко мне подходят на улице люди и говорят добрые слова, мне очень приятно. Но если мне не дадут работать на ТВ, я тут же уеду. В России меня держит только моя работа. Я не русский человек, это не моя родина, я здесь не вырос, я не чувствую себя здесь полностью дома — и от этого очень страдаю. Я чувствую в России себя чужим. И если у меня нет работы, я поеду туда, где чувствую себя дома. Скорее всего я уеду во Францию.

— Простите, но у вас уже очень даже пенсионный возраст. Не сможете быть на ТВ, уйдете на пенсию, будете гулять по московским улицам, радоваться жизни.

— Я не считаю эти улицы для себя своими. Своими для себя я считаю парижские улицы. Вот недавно я был в Париже и чувствовал там себя абсолютно счастливым. А вообще, более страшного для себя словосочетания — жизнь на пенсии — я не представляю. Это конец, смерть. Хотя я знаю немало людей, которые мечтают выйти на пенсию. Но мне их ужасно жалко.

Александр Мельман
Московский Комсомолец