— Тамара Михайловна, ваша мама — еврейка, а вы ощущаете свою принадлежность к еврейскому народу?

— Естественно. Прежде всего — по крови. Моя мама — чистокровная еврейка из Одессы. Я это чувствую. Это можно объяснить только теми чувствами, которые я испытываю по отношению к маме и к самым близким людям.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших корнях. Соблюдались ли в вашей семье еврейские традиции?

— Да, конечно. Мой дедушка Владимир Абрамович, которого я прекрасно помню, принадлежал к роду Кауфманов. После революции часть семьи эмигрировала из России, но несколько человек остались. Когда началась Великая Отечественная война, маме было два года. Немцы приближались к Одессе, и маму с родителями эвакуировали — сначала на Крайний Север, а через год в Грузию. Были люди, которым повезло гораздо меньше, чем нашей семье — многие закончили свою жизнь в концлагерях. Мама говорила, что детство для нее началось именно с Тбилиси. Вдруг из 50-градусного мороза четырехлетняя девочка попадает в весну. Потом она вспоминала, что у нее было такое ощущение: где-то идет война, а она находится в райском уголке, где цветет сирень. У мамы с Грузией связана вся жизнь...

Когда я росла, еврейские традиции в нашей семье были перемешаны с грузинскими. Наверное, любая интернациональная семья обречена на подобное. Дедушка соблюдал традиции, отмечал все праздники. Он приносил мацу и угощал всех детей в нашем дворе. Они никогда не ели подобного, поэтому очень удивлялись.

— Как в вашей семье и в вас самой сочетаются грузинская и еврейская культуры?

— Это очень сложно. Порой человек может совмещать в себе что-то хорошее и очень хорошее. Обе эти крови — очень горячие. Если еврейская кровь против чего-нибудь протестует, грузинская сдерживает этот натиск. Этот механизм уже выработан годами. Меня нельзя назвать только гордой кавказской женщиной. Я несу в себе две культуры, обе очень люблю и никогда этого не скрывала. Они замечательно сочетаются друг с другом. Эта открытость, темперамент, отношение к семье — это только часть качеств, характеризующих смешение культур во мне. Было бы скучно, если бы все было по-иному.

— Вы на сцене с раннего детства. В 10 лет мама отдала вас в знаменитый детский ансамбль «Мзиури». Вы очень много гастролировали по всей стране и даже выезжали заграницу. Как вам запомнилось то время?

— В этот ансамбль меня пригласили. До него, будучи очень достойной пианисткой, я хотела посвятить свою жизнь классической музыке. Помню, как я пела песню о Ленине, может быть, для кого-то это имело более партийный смысл, но для меня это была просто песня. На грузинском языке она звучала очень лирично. У нас был просто замечательный педагог. Он был одним из таких людей, которые могли на протяжении семи лет держать 20 грузинских девочек в серьезной дисциплине, хотя он, конечно, понимал, что мы — девочки, и у нас есть свои мечты и своя жизнь. Однако он настолько деликатно и тонко подходил к нам, что нам все удавалось. Очень приятным было то, что мы часто пропускали занятия в школе. Особенно было приятно пропускать математику, физику и химию. Мы были благодарны нашему наставнику за то, что он научил нас избавляться от звездной болезни. Когда тебе 15 лет, и тебя знает вся страна, за тобой бегают сотни парней и просят автографы, довольно сложно контролировать себя.

— Вы исполняете песни на шести языках, в том числе и на иврите. Почему ваш выбор пал именно на этот древний язык? Владеете ли вы им?

— Все-таки это язык моих предков. Я знала немного идиш из песен, которые пел дедушка, и все время хотела записать альбом на идиш. В 1988 году я впервые оказалась в Израиле и поняла, что просто обязана спеть на иврите. Даже для себя, даже если меня услышат всего 20 человек. Это крик моей души, это зов крови. Я чувствую, как радовался бы дедушка, услышав эти песни. Мой дедушка всегда был уверен, что я стану певицей или музыкантом. Он очень верил в мои музыкальные способности. Когда я запела на иврите, я как будто услышала голос из глубины веков. Действительно верно утверждение, что человек, занимающийся ивритом, не учит, а вспоминает его. Особенно это чувствуется в песне. Через песни ко мне пришли эти слова, и я их ощутила и почувствовала. Иврит — очень сильный язык. В нем такая энергетика, такие гласные звуки, что возникает ощущение, что ты наполняешь пустой мир звуками и музыкой.

— Вы много раз бывали в Израиле и даже посадили дерево мира в столице еврейского государства. Что значит для вас Иерусалим?

— Я стараюсь ездить в Иерусалим каждый год. Всякий раз, когда я туда попадаю, я обязательно иду к своему дереву. В нем — частичка моей души. Для меня оно знаменует праздник торжества жизни. Не зря традиция сажать деревья уходит своими корнями в библейские времена — посадив дерево, ты чувствуешь себя полноценным человеком. Я приезжаю и испытываю ощущение полноценности, что я сделала все, как полагается. Свои чувства к Иерусалиму мне трудно выразить словами. У меня есть песня на стихи Андрея Дементьева, абсолютно православного человека, но любящего Израиль и воспевающего Иерусалим. Еврейская столица — это частичка Космоса, которая нам дана. Едешь в Израиль, попадаешь в Иерусалим и ощущаешь себя космическим существом.

— Как бы вы определили понятие «еврейская женщина»?

— Еврейская женщина — это моя мама. Для меня она — самое прекрасное, что есть на земле. Еврейская женщина — это феноменальная мать, потрясающая хозяйка, друг и защитник своих детей. Для меня очень тяжело описать еврейскую женщину словами — для этого есть музыка. С годами, глядя на свою маму, я понимаю, что становлюсь все больше и больше похожа на нее.

— Еврейская кухня, наверное, одна из самых интересных на земле. Наверняка в вашем доме о ней хорошо наслышаны. А вы ее любите?

— Мама готовит потрясающие форшмак и гефилте фиш. Она всегда удивляет моих друзей, потому что готовит одновременно еще и сациви. Кто хочет грузинского — едят сациви, а кто хочет еврейского — гефилте фиш. У нас дома всегда была смесь еврейской и грузинской кухонь.

— Что для вас значит семья?

— Семья — это мои близкие, которые разбросаны по всему свету. Мы с мамой — в Москве, мой сын Сандро — в Лондоне. Мой брат, его дети, мой папа — все живут в Тбилиси. Вот так мы разрываемся, но все равно мы — одна семья, и когда представляется возможность встретиться, я ощущаю себя счастливым человеком. Все садятся за стол и элементарные человеческие радости становятся большим человеческим счастьем.