Когда-то он приехал покорять Москву с фанерным чемоданом, однако у него было самое главное — талант от Б-га и бешеное упорство. Через несколько лет без него не обходился ни один правительственный концерт и ни один «Голубой огонек». Корреспондент Jewish.ru встретился с легендой советской и российской эстрады Иосифом Кобзоном.

— Иосиф Давыдович, правда ли, что в вашей биографии был такой факт: однажды вас едва не исключили из партии, после того, как вы прямо со сцены Колонного зала Дома Союзов исполнили «Хаву Нагилу»?

— Да, это так. Шел 1983 год, в Колонном зале Дома Союзов праздновали 60-летие Союза советских обществ дружбы и культурной связи с зарубежными странами. Незадолго до этого я был с концертами в Израиле. Если у нас в то время существовал Антисионистский комитет советской общественности, то в Израиле, в отличие от нас, Общество дружбы израильского и советского народа. Генеральным секретарем этого общества был Йорам Гужанский. Меня очень тепло принимали, показали всю страну. Я побывал в Беэр-Шеве, Акко, Назарете, Ашкелоне...

Так вот, когда я вышел на сцену Колонного зала Дома Союзов, то увидел среди гостей Гужанского. Я пел на венгерском, на болгарском, на немецком языках, а увидев его сказал, что очень благодарен Йораму за то, что он очень многое делает для развития дружбы между нашими народами, поэтому я посвящаю ему песню «Хава Нагила». После этого несколько человек встали и вышли из зала. Меня на следующий день вызвали в горком партии и разъяснили, что я проявил политическую близорукость, из-за которой представители арабских стран встали и покинули концерт прямо во время исполнения «Хавы Нагилы». Я сказал, что, во-первых, Йорам Гужанский очень много делает для того, чтобы положить конец арабо-израильскому конфликту. Он настоящий друг нашей страны, он такой же гость, как и арабы. Почему, если они ничего не поняли и ушли, вы меня упрекаете? Мне ответили: «Вы прекрасно понимаете, что у нас существует Антисионистский комитет». Я возмутился и сказал: «С этим я тоже не согласен! Его следует называть, в соответствии с его целями, антиеврейским комитетом. Но вы же так его не называете?» На что мне в категоричной форме было заявлено: «Не умничайте и не спорьте. Мы выносим этот вопрос на обсуждение парторганизации Москонцерта». После этого меня исключили из партии. Решение утвердили в райкоме, затем в горкоме. А что в советское время значило исключение из партии? Это значило, что все дороги закрыты — на телевидение, на радио, выезд заграницу. Словом, полностью перекрыт весь кислород. Только благодаря вмешательству Бориса Николаевича Пастухова, который обратился в Комитет партийного контроля с просьбой пересмотреть мое дело, все закончилось тем, что мне заменили исключение из партии на строгий выговор с занесением в учетную карточку. Правда, через год и его сняли. Но такое было.

— Расскажите, пожалуйста, о ваших родителях, ваших корнях?

— К сожалению, я не знаю своих корней по той простой причине, что мы ассимилированные провинциальные евреи с Украины. Я родился в Донбассе. Украина — моя родина. Учился в украинской школе. Моя мама Ида Исаевна была «синеблузницей» — рьяной комсомолкой. Она закончила юридическое училище, потом ее избрали судьей. Отец был политработником. Дедушку своего я не помню. Помню бабушку по линии мамы. Во время войны, когда мы были в эвакуации в Узбекистане, она попала под поезд и погибла. Со стороны отца я вообще не знаю ни дедушку, ни бабушку.

Моя мама была для меня богом, была вообще всем. C 1946 года меня воспитывал отчим, Моисей Моисеевич Раппопорт. Нас было пятеро сыновей. Потом у мамы и отчима появилась общая дочь, наша сестра. Жили, как и вся страна, очень бедно. Довелось испытать и холод, и голод. Но ничего, вроде все выросли и стали нормальными людьми!

— Иосиф Давыдович, вы, возможно, единственный из ныне живущих исполнителей, которому довелось выступать перед всеми руководителями нашей страны начиная со Сталина...

— После войны проводили так называемые школьные олимпиады художественной самодеятельности. И вот в 1946 году я стал победителем областной олимпиады в Донецке, после этого — республиканской в Киеве, а потом выступал на заключительном концерте в Москве в концертном зале в Кремле. Тогда кроме Колонного зала Дома Союзов, концертного зала в Кремле и зала Чайковского не было никаких концертных площадок. Я исполнял песню Матвея Блантера «Летят перелетные птицы», а в ложе сидел Иосиф Виссарионович Сталин. Нас очень сильно пугали: «Не смотрите в ту сторону! Не поворачивайтесь! Выходите и пойте в зал!» Но все равно детское любопытство взыграло, и я посмотрел на нашего вождя. А потом я выступал перед Сталиным в том же зале в Кремле на заключительном концерте уже в 1948 году с песней того же Блантера «Пшеница золотая». Такие вот были две встречи с отцом народов. А вообще мне посчастливилось выступать «при всех политбюро» — и при Никите Сергеевиче Хрущеве, и при Леониде Ильиче Брежневе, и при Михаиле Сергеевиче Горбачеве, и при Юрии Владимировиче Андропове — словом, при всех. И я очень рад, что я, провинциальный еврей с еврейской фамилией, с еврейским именем, принимал участие в таких престижных концертах.

— Вы с первого раза и без подготовки поступили в Гнесинское училище. Правда ли, что вас выгоняли оттуда? Как это произошло?

— Это было в 1963 году, меня выгоняли уже с пятого курса. У нас был очень строгий ректор — Юрий Владимирович Муромцев. А я тогда уже очень много гастролировал, ездил с концертами по стране. И он сказал: «Я никому не позволю манкировать обязанностями студента, даже заслуженным артистам». После этого меня отчислили.

Прошло десять лет, и мне кто-то сказал: «Слушай, ну, неудобно. Заполняешь анкету, а в графе «образование» пишешь: незаконченное высшее». Тут взыграло мое самолюбие. Я прервал свою работу на эстраде, прекратил гастроли. Я пошел в институт, где мне сказали: «Пожалуйста, подготовьте классическую программу и можете сдавать государственный экзамен». Председателем комиссии была выдающаяся певица Мария Петровна Максакова, а в ее составе были Евгений Иванов и Наталья Шпиллер — очень серьезные авторитеты в мире музыки. Я отлично исполнил всю экзаменационную программу, после чего Мария Петровна обратилась ко мне с просьбой: «Иосиф, спойте пожалуйста теперь что-нибудь из вашего эстрадного репертуара». Я удивился: «Меня же из-за этого из института выгнали!» На что она ответила: «Так ведь экзамен уже закончился».

— Популярный и в наши дни фильм «Семнадцать мгновений весны» ассоциируется не только с такими актерскими именами, как Вячеслав Тихонов, Ростислав Плятт и Леонид Броневой, но и с Кобзоном, чей голос стал визитной карточкой этого сериала. Как вам работалось с композитором Микаэлом Таривердиевым и режиссером фильма Татьяной Лиозновой?

— Это было очень интересно! Вообще я озвучил много фильмов. И мне очень нравилось работать — не столько для того, чтобы написали в титрах, что песню исполняет Иосиф Кобзон, а для того, чтобы поработать с режиссером. Мы на эстраде лишены такой возможности, а в кино режиссер рассказывает, чего он хочет. К тому же, я всегда пользовался советами композиторов, поэтов, с которыми разучивал новые сочинения. Тут мне довелось поработать с Робертом Рождественским и Микаэлом Таривердиевым. Всего было семь песен, но в фильм вошли всего две. И я не знал, что Татьяна Михайловна устроила конкурс исполнителей.

— А утверждала исполнителей Лиознова?

— Да, конечно. Она требовала, чтобы я пел не своим тембром — меня не должны были сразу узнать. Мы с ней много работали, сделали очень много дублей. И я даже не знал, какие дубли она возьмет в картину, это все был ее выбор.

— А что вы думаете о недавно вышедшей цветной версии фильма? И вообще о подобном «раскрашивании»?

— На мой взгляд, это неправильно, не нужно было этого делать. Уже в то время, когда снимали «Семнадцать мгновений», цвет в кино был. Но раз авторы задумали снимать картину черно-белой, надо было ее такой и оставить.

— О вашей выносливости ходят легенды. Однажды вы выступали в резиновом ангаре при 50-градусной жаре и спели целых 22 песни...

— Я не считал, сколько песен я спел. При 50-градусной жаре я выступал в Анголе, после чего меня хватил тепловой удар. Вообще, в Африке я объездил, наверное, около восьми стран, часто выступал в Афганистане, в Латинской Америке. Так что приходилось выступать в различных климатических условиях, но есть такое слово «обязательность». Коли я согласился поехать на эти гастроли, я должен работать с полной отдачей, что я, собственно говоря, и делал.

— Вы ведь были самым высокооплачиваемым артистом Советского Союза?

— Правильно.

— А что можно было купить на ваш гонорар году, скажем, в 1979-м?

— Что я мог купить? Все можно было купить, но существовали определенные ограничения. Я не мог купить квартиру больше двухкомнатной. Когда у меня появился сын, мы с женой купили трехкомнатную квартиру. В 1976 году я купил дачу. Я мог поехать отдыхать в Сочи, жить в гостинице, я мог купить машину. Вообще, у меня никогда не было ни одного метра государственной площади, я всегда все покупал сам. Я очень много работал, и поэтому ни в чем не нуждался, и моя семья ни в чем не нуждалась. А ставка у меня действительно была самой высокой на эстраде — филармоническая, и я работал по три концерта в день. Поэтому когда кто-то удивляется: «Кобзон богатый!», я отвечаю: «Да, богатый! Потому что я много работаю!»

— Почему в 1997 году вы решили уйти с эстрады?

— Я решил уйти с эстрады, чтобы сосредоточиться на общественной работе. Я дал прощальный концерт в ГЦКЗ «Россия», а через три дня был избран депутатом Государственной Думы. Но у меня не получилось уйти — я даже не мог предположить, какой это наркотик. Я не мог жить без выхода на сцену, без общения с публикой. Это трудно объяснить… Пока ты востребован, и ты чувствуешь, что ты востребован, отказаться от этого невозможно. Я просто прекратил активную гастрольную деятельность и стал выступать в сборных концертах, на юбилеях композиторов, поэтов, моих коллег.

— А что вы думаете о нынешнем финансовом кризисе? Как лучше его пережить?

— Меня не пугает кризис — я, как депутат, не занимаюсь бизнесом. Не пугает, что кто-то потерял миллиарды, кто-то — миллионы. Меня пугает безработица. Потому что это такая цепочка, которая влечет за собой массу всяких негативных вещей. Человек лишается работы на производстве, его увольняют. И когда он приходит в семью и видит голодные глаза своих родителей, своей жены и своих детей, он готов на все. Страшно просто жить в стране, в которой люди обречены. В которой, от безысходности, люди готовы на любые поступки, в том числе и криминальные. Вот это меня и пугает в кризисе. Очень тяжело отражается эта, не побоюсь этого слова, экономическая трагедия, в регионах, в провинции. В Москве, все-таки, она не так ощущается. Но жизнь продолжается — мы стали чемпионами мира по хоккею, мы опять стали выигрывать в теннис, происходит масса каких-то других положительных вещей.

— Ну, и последний вопрос. Если бы вам представилась возможность что-то изменить в вашей жизни, вы бы сделали это?

— Нет! Я считаю, что прожил трудную, но очень счастливую жизнь. У меня было очень много радостных встреч. У меня замечательная семья. У меня любимая жена — мы уже тридцать восемь лет в браке. У меня любимые сын и дочь. У меня любимые внуки — пять девочек и мальчик. У меня достаточное количество друзей. Я обеспечен всем. Поэтому я бы ничего не менял. Сколько Б-г мне отведет в этой жизни, я не знаю. Но за каждый день — спасибо!

Беседовал Алексей Романовский

--------------------------------------------------------------------------------

На эту тему:
19.05.2009
Сын Кобзона будет выпускать пиво под названием "Жигули"
Московская пивоваренная компания, созданная бывшими владельцами "Пивоварен Ивана Таранова", намерена продавать пиво под маркой...
25.03.2009
Иосиф Кобзон выкупил участок на Востряковском кладбище в Москве
Народный артист СССР Иосиф Кобзон выкупил место на Востряковском кладбище столицы. Необходимые бумаги 71-летний певец подписал в те...
11.03.2009
Иосиф Кобзон стал почетным гражданином города Москвы
Мосrковкая городская дума присвоила сегодня звание "Почетный гражданин города Москвы" известному российскому певцу, депутату Госдумы...