— Я не большой знаток своих корней, но немножко знаю, — начал рассказ Сергей Цигаль. — Еврейская часть моей семьи происходит из Одессы. Дед по отцу был удивительным человеком: он учился в Тулузе и выучился на строителя электростанций. Это был, наверное, конец XIX, может быть, начало XX-го века, потому что отец родился в 1916 году. Я деда не застал: он умер в 1949 — в год моего рождения. Бабушка, мать отца, умерла совсем молодой, и воспитывала братьев (моего отца Виктора и дядю Володю) ее сестра, тетя Соня. Тетю Соню я помню, это была настоящая одесская женщина, очень колоритная. Папа рассказывал, как они с братом любили ее дразнить: «Тетя Соня, а где золотые монеты?» «Товарищи забрали!» — отвечала она.

Это практически все, что мне известно о моем еврейском происхождении. Но должен сказать, что, когда мне понадобилось в лихую годину подать на гражданство, мне не отказали. Я был с женой в Израиле: мы там лечились, и для продолжения лечения нам посоветовали подать на гражданство. Мои документы приняли беспрекословно, несмотря на то, что у евреев родство считается по маме. Папа Цигаль — этого было достаточно.

Подозреваю, что это гражданство меня так и ожидает, потому что потом обстоятельства изменились, и я эту процедуру не завершил.

— Часто приходилось бывать в Израиле?

— Да, бывал не раз, у меня там друзья. Вот и сейчас я только что вернулся оттуда: на день рождения друзья из туристической компании подарили мне путешествие. Пробыл пару дней в Иерусалиме, пообщался с друзьями, прокатился на Мертвое море и в Эйлате еще несколько дней провел.

Помню, как во время своей первой поездки в Израиль я неудачно пытался пересечь египетскую границу. Мы с приятельницей отправились к моему товарищу, который в это время отдыхал в Египте. Доехали до границы, прошли израильских пограничников, заплатили какую-то пошлину. Потом был какой-то египетский пограничник, мы прошли его и пошли дальше. И на следующем посту мы спросили:

— Где находится гостиница «Хайят»?

Мне почему-то казалось, что она рядом с границей. Но мне ответили:

— Это через 35 километров.

— Нет, — сказал я, — 35 километров я не пойду. Тем более, что мне очень не понравилось прошлое посещение Египта, все эти бесконечные дай, дай, дай! Египетский пограничник спросил нас, где штамп в паспорте.

— Какой штамп? — не понял я.

— Вот здесь должен быть штамп.

Штампа не было.

— Идите обратно, — сказал он.

И мы рванули обратно. Но на обратном пути тоже стали возникать вопросы насчет штампа. В конце концов у моей приятельницы началась почти что истерика — смех сквозь слезы. Они очень испугались:

— Не плачьте! Все будет хорошо. Скажите, вы уже были в Египте?

— Были.

— Когда?

— Два года назад.

— А где вы ходили все это время?!

Я говорю:

— Мы пересекли границу ПЯТЬ минут назад, но уже ОЧЕНЬ хотим обратно.

В общем, битый час они не могли понять, почему нет штампа. В конце концов оказалось, что мы так и не пересекли границу до конца, а находимся на нейтральной территории. Счастливые, мы попали домой, потеряв кучу времени.

— А как в вы чувствуете себя в Израиле?

— На самом деле, я ощущаю себя комфортно везде. А в Израиле, наверное, особенно комфортно, потому что каждый седьмой (по последним подсчетам) говорит по-русски. А посколько я плохой знаток даже английского языка, то мне это довольно удобно.

Правда, когда в Израиле хочется вкусненько пожрать, все едут к арабам на хорошую баранину или даже прорываются в Палестину, чего делать крайне не рекомендуется. Совершенно не понимаю, в чем прелесть цимеса — сладкого морковного десерта. Но есть и очень вкусные еврейские рецепты — например, фаршированная рыба. Очень трудоемкое блюдо. Мне жалко еврейских хозяек, которые натягивают эту шкурку, вынимают и чистят кости, чтобы потом снова нафаршировать эту щуку, а съедается это все буквально в секунду. Я очень люблю иерусалимский рынок: там можно купить всякой рыбки вкусной, зелени, все дешево. Потрясающие гранаты, хумус...

А перед отлетом мы заехали в Абу-Гош, такой поселочек между Иерусалимом и Тель-Авивом. Мы приехали незадолго до обратного рейса, очень голодные. В окно я увидел во дворе бассейн — просто бассейн. Мы спросили, что это, и они сказали, что это чан, где делают хумус на весь Израиль. Они в попали в книгу рекордов Гинесса. «Мы, — говорят, — сделали четыре тонны хумуса». Они рассказывали что-то невероятное: сколько-то тонн нута, сок ста лимонов, сотни литров оливкого масла... А потом это все разлетается по всему Израилю и пользуется успехом: этот поселок — известный центр производства хумуса И я видел этот чан, и я ел этот хумус... Восемь поваров с толкушками стояли вокруг и толкли это все в пюре. Хотя я не знаю, как это можно растолочь в пюре. Когда я сам пытался приготовить хумус, у меня сломался блендер. Я поехал, купил новый и доделал. Наверное, все-таки его нужно делать пожиже. Мой хумус почему-то получился очень плотный. Может быть, не надо было всю воду сливать? Я много налил воды и оливкового масла добавил больше, чем было положено по рецепту. Обо всем этом я намерен написать в журнале «Медведь», где со следующего месяца снова буду вести кулинарную колонку.

— Как сейчас распределяется ваше время между разными проектами?

— Я человек стихийный, крайне неорганизованный, не умею ничего планировать. Мне очень сложно работать по заказам: как только есть заказ, у меня сразу ничего не получается... Я должен как птичка: вдруг что-то увидел, захотел — и сделал. Счастливое состояние, когда ты делаешь то, что хочешь, а за это еще платят деньги, не покидает меня уже довольно давно.

— Как вы этого достигли, если не секрет?

— У меня нет рецептов, это как-то, видимо, само должно сложиться. Специально я никаких усилий к этому не прилагал.

— А как работается, если нет срочных заказов?

— Меня просто тянет в мастерскую. Просто внутренняя потребность забежать — хотя бы на минуту. Причем бывает, что я просто прибегаю, просто ложусь на кушетку и лежу. Лежу, лежу, на какие-нибудь письма отвечу и убегу. А бывает — прибегу и начинаю лихорадочно работать, даже уходить не хочется. На самом деле, офорт и рисование — мое основное занятие. Вот, сейчас, в декабре, у меня была большая выставка в Новом Манеже — правда, только однодневная, но в этом тоже что-то есть. Друзья сказали мне: посмотри, у нас самые замечательные выставки. Обычно все приходят на премьеру, а потом, в будни, там бродят полторы калеки. А тут прямо в день моего 60-летия устроили выставку, организовали фуршет. Так все чудесным образом и получилось. Я очень доволен. Мы успели сделать каталог к этой выставке, я ухитрился прямо с выставки продать работы, и шлейфом еще через неделю-две довольно удачно продал несколько картин.

Я изобрел свою технику. Придумал такую схему: рисую на плотной бумаге. Вырезаю, потом накатываю краску. Потом печатаю на офортном станке. А после того как напечатаю, сажусь и прохожу кисточкой. Получается интересно. Этому нас в Строгановке не учили.

— Но по первому образованию вы не художник?

— Да, сначала я пошел в МГУ на географический. Хотите знать, как так получилось, что я стал художником? На самом деле, все очень просто — стало лень ходить на работу. Я отучился в университете, потом работал в НИИ морского и рыбного хозяйства и океанографии. Там нужно было отработать пять лет, чтобы тебя выпустили в загранрейс. Это была такая заманиха. И вот, через пять лет отдел кадров отпустил меня. Мы вышли из Керчи и шесть месяцев находились в Индийском океане. Это занятие не для нормальных людей. За шесть месяцев мы швартовались дважды: на Шри-Ланке и в Сингапуре. Конечно, сейчас все это интересно вспоминать: команда, комиссии по выпуску на берег, группы по пять человек, один из которых обязательно член партии. Перед выпуском тебя непременно осматривают: чтобы был опрятно одет, чистая рубашка, никаких понтов...

Это было интересно, но одного раза хватило. Когда я вернулся из экспедиции, у меня еще оставались специальные чеки — как в «Березку», только для портов и морских городов. Я отправился с ними в Керчь, где можно было купить всякие прекрасные вещи: «Бейлис», яичный ликер, какие-то ботинки... И там меня догнала телеграмма из Москвы: «Приглашаетесь участием рейс Юго-Восточную Атлантику». Когда попадаешь в обойму, так и делают: шесть месяцев на берегу, шесть месяцев в рейсе. Я вернулся из Керчи и уволился. Стал рисовать... И мог бы уже, в принципе, никуда не поступать. Но папа сказал, что художник должен быть с образованием. Я поступил в Строгановку в тридцать лет и еще 6 лет отучился. А еще через три года вступил в Союз художников. На этом созидательная деятельность, можно сказать, прекратилась (смеется).

— А как жизнь себе обеспечивали?

— Я всегда учился на вечернем и всегда паралелльно работал. Сначала в ГЕЛАНе — Гельминтологической лаборатории Академии наук, застал еще самого Константина Ивановича Скрябина, основоположника отечественной гельминтологии. Потом, в 80-е годы, был московский салон, куда я носил живопись, продавался-покупался. Кроме того, надо сказать, что мне всегда очень помогали папа и мама. Мне повезло родиться в хорошей семье с хорошими родителями, и в этом смысле я был всегда защищен. Я всегда был сыт, обут, одет и никогда не жил в коммунальной квартире. Не буду врать и говорить, что у меня было тяжелое детство. У меня была хорошая детская, со мной занимались языками, ко мне ходили репетиторы. Я учился играть на пианино, ходил во всякие спортивные секции... Но обеспеченность нашей семьи не равнялась сегодняшней. У нас не было личного водителя, мы знали что такое суп и что такое хлеб, что им нельзя бросаться. И что такое деньги, мы знали всегда. Все работали.

Но, тем не менее, вокруг всегда были артисты и художники, замечательная среда. Бабушка была писательницей, папа и мама — художники. В семье не было работников торговли или работников МИДа, это была семья московской интеллигенции.

— Фамилия вашей семьи происходит от «сегал», правильно?

— Да! Я всем говорю, что Цигаль, Шагал, Сегал — это все одна команда. И Марк Шагал, и Стивен Сигал, я считаю, все наши родственники. У меня есть товарищ, которого зовут Саша Зегал — и он тоже «из наших». Года два назад мы с дочкой Машей снимали передачу «Охотники за рецептами». Были в гостях у композитора Виктора Чайки. Он такой типичный мальчик из Одессы, сначала учился играть на саксофоне, но девочки на это не реагировали, и тогда он выучился играть на гитаре. Так вот, его настоящая фамилия Сигал, и он перевел ее (seagull — чайка по-английски) на русский язык. К сожалению, я не знаю историю своего рода до пятого колена, как некоторые. Как-то у меня с историей плохо сложилось, никогда я ее не знал, не читал исторических романов... Меня это не трогает.

— Однако на стене у вас коллекция холодного оружия.

— Ну, это не то чтобы коллекция. Немецкий кортик и какая-то адмиральская шпага... Дома у меня есть колотушка для львов, которую я привез из Кении. Любая поездка — приключение. В Мадриде меня пытались обокрасть. Оказывается, это местный коронный способ грабежа: человека сзади обливают кетчупом из пластиковой бутылки. Ты идешь весь обгаженный, и в этот момент кто-то хлопает тебя по плечу и говорит: «Эй, у тебя спина испачкана! Сними-ка пиджак». Ты снимаешь пиджак, он помогает тебе отряхнуться и в этот момент вынимает бумажник. Но поскольку я находчивый, а языки знаю плохо, я сразу послал этого хлопца матом. Он тут же испарился. Уже потом гид объяснил мне, что это была попытка грабежа. Вся поездка в Намибию была одним сплошным приключением. Мы летали на частном маленьком самолете, ловили с берега огромных акул...

— А на что ловят акул?

— На куски акульего же мяса. Закидывали удочку вдалеке от берега. Все хищные рыбки — каннибалы. Возьми азовского бычка, отрежь ему хвост, нанижи на крючок — тут же поймаешь другого бычка. А в моем первом рейсе в Индийский океан акул таскали тралом. Потом мы выходили на трал в сапогах, чтобы не откусили ногу. Там произошла интересная история, связанная, кстати, с моей фамилией. Чтобы удобнее было подтаскивать этих акул, я сделал себе специальный багор. Вырезал из бамбуковой палки, загнал гвоздь на конце. А чтобы его не сперли, вырезал на нем «Цигаль». Когда рейс закончился, я оставил его на борту. А в следующий рейс на этом же судне (но уже в Лиму) отправился мой товарищ. И вот, он возвращается и рассказывает мне: выходит на палубу и слышит, что какой-то молодой парень кричит: «Где цигаль? Цигаля никто не видел?» Оказывается, тот решил, что эта штука, багор, так и называется — цигаль. Раз на ней написано. Я был очень доволен, что моя фамилия прозвучала в другом океане и стала именем нарицательным. Предмет назвали твоим именем — должно быть приятно. Как автомат Калашникова.

Так что езжу я очень много: ради этого и стоит что-то делать, зарабатывать. Как говорила моя мама, которая объехала всю Африку: «Деньги нужно вкладывать в путешествия». Есть у меня несколько расстройств в этой жизни: я не был в Японии, не был в Австралии, в Новой Зеландии и практически не был в Южной Америке. Далеко, дорого, но, надеюсь, когда-нибудь попаду.

Сейчас, слава Б-гу, народ освоил путешествия и ездит в самые разные места. По впечатлениям поездки по России, кстати, ничуть не уступают заграничным. Мне рассказывали, что уже пять лет на Баренцево море летает японец, который мечтает поймать там какую-то гигантскую семгу. Летит сюда через весь белый свет, платит немыслимые деньги и улетает обратно несолоно хлебавши. Каждый год, как заведенный. В Астрахань летают самолеты, битком набитые мужиками с удочками, — веселые, пьяные, готовые потом платить за перевес, чтобы притащить домой свою добычу. А вот один из моих любимых астраханских рецептов. Ему меня научил местный егерь. Называется пашкет. В Астрахани пашкет готовят из сазана, но подойдет любая рыба, можно даже смешать несколько разных сортов. Они готовят это с костями, но я, конечно, делаю с филе.

Режете на кусочки рыбу, вываливаете в муке, солите, обжариваете в растительном масле. Откладываете. Потом на сковородке нажариваете до хруста тонко порезанную картошку. И тоже откладываете. Потом пассируете лук и сладкий болгарский перчик. Тоже откладываете. Потом мелко-мелко режете укроп (или любую травку по своему вкусу) и чеснок. Дальше берете кастрюлю, а еще лучше — казан. Укладываете на дно рыбу, посыпаете солью-перцем. Все слоями: сверху жареный лук, картошка, потом зелень. Потом снова рыбку, снова лук, и так далее. В итоге сверху должен оказаться слой зелени. Затем это заливается водой. Потом из муки и воды замешивается простое тесто и раскатываете блин в палец толщиной по диаметру посуды. Сверху кладете палочки, чтобы тесто не провалилось внутрь, а на палочки — этот блин. Его края нужно залепить, чтобы получилась полная герметичность. Получается такая тестяная крышка. Блюдо задвигается в духовку и запекается минут 30-40, пока эта «крышка» не позолотится. «Крышка» превращается в ломкую и вкусную лепешку, а под ней — потрясающая густая рыбная похлебка, которую надо есть ложкой.

Беседовала Яна Савельева