Невозможно было понять что здесь, в одном из живописнейших уголков древнего Киева, погребена часть многострадального нашего народа.

Строчка за строчкой рождались стихи. Сердце писало кровью.

Бабий Яр… В кольце тишины
Ты – страданий и боли реактор.
Отголосок прошедшей войны…
Ухожу от тепла и весны…
Как зловещи истории факты!

Погребальный, саднящийся звон
Поднимается болью из пепла.
В этих камнях народ погребен.
Сквозь года я слушаю стон
В день осенний, чистый и светлый.
Катастрофа умов и сердец.
Геноцид, вырождение наций.
Сквозь асфальт пробился чебрец…
Что же это? Света конец?
Как за грех такой оправдаться?

Слушать, помнить и передать
Через тысячи поколений,
Как рыдала безудержно мать,
Как пыталась сына обнять,
Перед зверем, упав на колени.
Шесть углов похоронной звезды
Всем на левый рукав надеты.
Шесть концов смертельной беды…
Полуголые, без еды –
Бесконечным потоком дети.
Бабий Яр могильник души,
Непрощенный позор истории.
Горько слезы глотаю в тиши…
Болью, кровью, рука, пиши!
В сером камне застыло горе…

Не думала, не гадала тогда, что судьба подарит мне встречу с одной из участниц страшных событий. «Сентябрь на Украине почти всегда балует своим теплом, — с трудом сдерживая слезы, рассказывает Геня Батышева. – Бабье лето купало в своих паутинках, нежило прощальными аккордами лета. 29 сентября 1941 года война уже шла по Киеву, тяжелые немецкие сапоги топтали украинскую землю, автоматные очереди и зловещий лай овчарок заставляли людей покрепче закрывать ставни, дрожать от страха в своих жилищах».

Чудом оставшаяся в живых участница тех страшных событий, Геня с невероятной болью возвращается в тот страшный сентябрь.

Эта улыбчивая симпатичная женщина живет в Кирьят-Оно. Годы не стерли ее красоты, просто прибавили морщинок. Голубые глаза смотрят молодо и приветливо.

Не любит она рассказывать об этом. Больно. Горькие воспоминания заставляют, учащено биться прооперированное сердце: «22 июня 1941 года я и моя сестренка Лиза (мы были близнецами) радовались солнышку, цветам, телефонным звонкам. Нам исполнилось 17-лет. Мама испекла именинный пирог, но праздник не состоялся. Голос Молотова несся над Киевом из репродуктора на площади, извещая о начале войны. Отца мобилизовали сразу, в первые дни. Он с войны не вернулся.

Немецкие войска вошли в Киев в сентябре, а через пять дней из дома номер 48 по улице Тургеневской увели первую еврейскую семью Нерус. 28 сентября 1941 года фашисты вывесили на всех городских столбах приказ, который предписывал 29 сентября всем евреям с документами, ценными вещами явиться на угол улиц Мельникова и Дегтяревской. Мама всполошилась, е сердце полнилось страхом и предчувствием неотвратимой беды. Она собрала вещи, поливая их слезами, вспоминая слова приказа: «В случае неявки – расстрел».

Наш сосед-украинец дядя Коля Сорока успокаивал: «Никуда не ходите. Я пойду разузнаю, что к чему. Ждите меня тут». Но мы не дожидались и потихоньку двинулись к назначенному месту. Провожали нас всем двором. Громадная толпа евреев с баулами и чемоданами шла по солнечному Киеву навстречу смерти. Но несчастные еще не знали этого, лелеяли надежду, что их просто вывезут из города. Подошли к Лукьяновскому рынку. Тревога появилась, когда попали в коридор между высокими деревьями, охраняемые с двух сторон вооруженными солдатами и полицаями. Они держали на поводках злых овчарок, которые хватали нас за одежду, кусали беззащитных людей. На обочине стояли высокие бумажные мешки. Туда бросали документы, деньги, ценности. Цель похода стала ясна. И обезумевшие люди побежали, опрокидывая друг друга, под грозные окрики: «Шнель! Шнель!» на их спины обрушились палочные удары, которые сливались с автоматными очередями. И вот площадка, ровно вытоптанная земляная насыпь, за проходами – яры и темные бездонные ямы. Немцы срывали с несчастных одежду, оставляя нагими стариков, женщин, детей. Крик, плач, стоны неслись над яром. Мой младший братик Гриша на коленях молил о пощаде. У кого он просил милосердия? Рядом лежал грудной ребенок с размозженной головкой, и рядом причитала обезумевшая мать. Автоматные очереди поливали огнем старушечьи тела и детские хрупкие неокрепшие.

Так в первые дни войны начинался для евреев Ад, из которого не было спасения. Более ста тысяч евреев кровавым месивом легли в тот день в свежевырытую огромную могилу земля шевелилась, сочилась кровью, стонала, кричала, не принимала эту насильственную смерть…

Говорят, чудес не бывает. Видно, сам Господь избрал своим милосердием 17-летнюю Геню Батышеву и даровал ей жизнь.

*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***

«Я потеряла маму, Лизу, Гришу. Толпа несла меня, и я бежала, плакала, звала, падала в изнеможении от бесконечных ударов. Не хотелось верить, что больше никогда не увижу родных. А вокруг продолжалась адская вакханалия: кто-то бился о землю головой в беспамятстве, не чувствуя уже физической боли, лишаясь рассудка, какая- то женщина баюкала мертвого ребенка, волосы ее покрылись белым снегом, а она все прижимала к груди бездыханное тельце и шептала: «Спи, сыночка, спи». Я не нашла ни сестру, ни маму, ни Гришу. В толпе увидела 13-летнюю Маню, соседку по дому. Она тоже искала своих: маму, брата, сестру. И ее родные покоятся в «Бабьем Яру». Юные, доверчивые, красивые, мы не хотели умирать. «Мы не похожи на евреев, — шепнула я Мане. – А что, если скажем полицаям, что мы провожали евреев из нашего двора?» и чудо свершилось. Наша сообразительность спасла жизнь обеим. Светловолосые, голубоглазые, мы не вызывали подозрения у немцев. «Шейне фройлен. Гут… Гут…» — сказал один из них и даже велел на автомобиле довезти нас до дому. Уже потом мы сообразили, что, узнав наш адрес, нас обрекали на высылку в германию, а может, и для развлечений местного масштаба. Мы решили чуть-чуть передохнуть и бежать из Киева, если удастся.

Постучали в окно к соседке Оле Лущевой. Все рыдали, потрясенные смертью близких. Дядя Коля и тетя Нюра (родители Оли) спасли нас, рискуя жизнью. Вечером дядя Коля принес нам справки. Отныне мы стали сестрами Галей и Машей Ковальчук. Попрощавшись с соседями, долго шли кровавыми тропами. Голодали, замерзали, болели, но Бог дал нам спасение, и мы остались живы. После войны я возвратилась в Киев. Но это уже новый рассказ и новая жизнь, начатая сначала после всех пережитых ужасов.

В уютной квартирке, где живут Геня с мужем Леней, пьем чай с вареньем. Я смотрю на эту супружескую пару и восхищаюсь. Оба они недавно перенесли кардиологические операции, тонус и ритм жизни поддерживают врачи. Но возраст и болезни не остудили их души. Много читают, ведут активную переписку с друзьями, навещают родных, принимают гостей.

«А как иначе? – говорит Геня. – мы не привыкли жаловаться. Мы живы. Надо это ценить и не сдаваться».

Уже лежат в сырой земле многие одноклассники Гении, но те, кто остался в живых, звонят, дарят редкие встречи. В 1999 году в Кирьят-Оно приезжала Лена Свищева из Филадельфии, бывшая сотрудница Гении, бывшая киевлянка. Навестил их бывший начальник конструкторского бюро Леонид Бозин, из Чикаго частыми телефонными звонками напоминает о себе Борис Гельман из Нетании.

Но особенно памятна Гене встреча в 1992 году с Олей Лущевой, с той самой Олей, к которой постучались в окно Геня и Маня 29 сентября 1941 года. Оле присвоено звание «Праведник народов мира».

Генина названая сестра Маня живет в Филадельфии. Там же обитает и киевская писательница Софья Черняк, которая одной из первых поведала миру о девушках, чудом спасенных от смерти в Бабьем Яру.

Всего их было пятеро – Геня, маня, дина Проничева, Ева Гольдман и ее мама, Голда.

Еще там, в Киеве, в 1987 – 1988 годах Геня проделала большую, скрупулезную работу. По домовым книгам, по спискам военкомата, по рассказам оставшихся в живых родных и друзей она составила книгу памяти погибших на фронтах ив Бабьем яру жильцов своего дома. Имя, фамилия, отчество. Дата и место рождения… Только в бабьем яру погибли 90 человек.

Документы эти Геня принесла в общество еврейской культуры – все эти люди увековечены в «Книге памяти», изданной в Киеве. В Израиле Геня Батышева передала пожелтевшие от времени списки погибших в музей «Яд-Ва-Шем». Здесь в сентябре 1991 года ей была вручена грамота «за большую благородную работу по увековеченью имен еврейских жертв катастрофы».

Мужественная, красивая, умная женщина Геня Батышева. Я слово «мужественная» поставила на первый план. Познакомитесь с ее биографией, и вы поймете, сколько надо было силы воли, умения выжить в ситуациях, казалось бы, обреченных на неизбежность.

Геня, избранная судьбой, друзьями, самим Богом. Ее второе рождение это радость общения с людьми, поиск разлетевшихся по всему миру друзей, скрупулезная работа памяти, восстанавливавшей записи о тех, кто жил с ней рядом, в одном из Киевских дворов на улице Тургеневской. С огромным желанием увековечить память тех, кто погиб в бабьем Яру в 1941 году, Геня начинает писать книгу. Она мечтала издать ее, но… Смерть оборвала и жизнь, и мечты этой женщины 11 июля 2000 года.

Ее муж Леонид хранивший в домашнем архиве рукопись ее книги, газеты, журналы, письма… Все это он доверил мне, а я попытаюсь, перелистав пожелтевшие от времени страницы, впитав в себя и пропустив через сердце каждую строчку, рассказать о той, кто, вырвавшись из ада Бабьего Яра, сумела сохранить молодость, душевную доброту, женственность и обаяние.

Так это было…

…28 сентября 1941 года жители Киева с волнением и тревогой читали зловещий приказ: «Все жиды города Киева и его окрестностей должны явиться в понедельник 29 сентября 1941 года к 8 часам утра на угол улиц Мельникова и Дегтеряевской. Взять с собой документы, деньги, ценные вещи, теплую одежду, белье.

Кто из жидов не выполнит это распоряжение и будет найден в другом месте, будет расстрелян. Кто из граждан проникнет в оставленные жидами квартиры и присвоит себе их вещи, будет расстрелян».

Таких объявлений на русском, украинском и немецком языках, было расклеено более двух тысяч. Не случайно выбрали фашисты для своих злодеяний «йом-кипур», Судный день. Народ названый издревле «избранным» самим Господом, задумали покарать за ту избранность.

На фотографиях тех, кого согнали в Бабий яр,- чистые, светлые лица детей, измученные скорбные глаза взрослых. Такими их запечатлели свидетели истории в двух шагах от могильного рва. Может, кто-то из них читал в эти последние минуты последние слова Маилы – заключительной молитвы Судного дня, призывая Б-га спасти их, виновных в одном – в принадлежности к еврейскому народу.

Эти молитвы и сегодня звучат в Израиле в дни чудовищных террористических актов. Роль фашистов исполняют теперь озверевшие от ненависти палестинцы. И когда же он станет справедливым Судный день?

Победители и побежденные… Угнетатели и рабы… Сколько ни было победителей, евреи не покорялись. И эта непокорность была, как кость в горле у тех, кто хотел перечеркнуть страницы истории, стереть с лица земли еврейские поселения и Храмы, перебить гордый и независимый народ.

*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***

Документы и факты

Возвращаюсь к документам о кровавых злодеяниях в Бабьем Яру. Газета «Комсомольская правда» от 8 мая 1990 года: «Почему был выбран Бабий Яр?
-Немцы искали место, удобное для проведения массовых казней, и Бабий Яр оказался наиболее подходящим.
-По своим размерам — целая серия яров (оврагов) 2.5 километра в длину и 75 метров в глубину — место перспективное».

Там можно было уничтожить не десятки и сотни тысяч, а миллионы человеческих жизней.

К Бабьему Яру ведет прямая дорога, а недалеко находится железнодорожная станция Лукьяновка-Товарная. Рядом — Днепр, по которому можно привозить людей на баржах с низовьев и верховьев. Киев рассматривался немцами, как центр уничтожения евреев на Европейской территории СССР.

Известно, что в тридцатые годы в Бабье Яре велись расстрелы Сталинских жертв. Так что место было опробовано.

…Бабий Яр стал академией геноцида, испытательным полигоном всего, что в последствии применялось в «лагерях смерти». Об этом рассказывал в газете Александр Шлаен, автор документальных фильма и книги о трагедии Бабьего Яра.

Многие годы, встречаясь с очевидцами, сценарист слушал их исповеди, и страшная человеческая казнь легла в основу его сюжета.

*** *** *** *** *** *** *** *** *** *** *** ***

Опальные газеты: «За вольную Украину» (Львов) и «Вечерний Киев» в своих публикациях отрицали массовый расстрел евреев в Бабьем Яре. Председатель всеукраинского общества еврейской культуры Левитас, ссылаясь на исторические документы, провел журналистское расследование, документированное самими фашистами; подтверждающие, что за два года в Бабьем Яре был расстрелян 33771 еврей.

Двадцать восьмого сентября 1941 года из штаба группы «Ц» в Берлин пошло донесение №97: «…в ходе первой акции истребления евреев – 1600 арестов. Приняты меры по захвату всех евреев, предусмотрена казнь, по меньшей мере, 50.000 евреев».

В донесении, отправленном в Берлин 29 и 30 сентября, четко звучит цифра, 33771 еврей расстрелян зондер командой 4А. Еще одна выдержка из донесения №97 от 28 сентября 1941 года: «Вермахт приветствует меры и просит решительных действий. Городской комендант одобряет публичную казнь 20.000 евреев. На акцию выделено 60.000 патронов, что вполне хватит на уничтожение 50.000 евреев».

Книга о пережитом

Память Гении Батышевой пульсировала каждой частицей ее больного, прооперированного сердца. Она вела обширную переписку с теми,, кто знал хоть что-то о произошедшем в Бабьем Яре. Она разыскивала участников, общалась с праведниками мира. Последние, несмотря на страх перед расправой, переправляли евреев в партизанский отряд, делили с изгоями скудные продуктовые запасы. Геня встречалась с писателями, режиссерами. Она рассказывала им о себе, о пережитом ею там, возле огромного рва. Она знакомилась с художниками и их полотнами, на которых молчат, кричат, молят несчастные люди: «Смотрите, до чего может додуматься человеческий разум, опуститься совесть… смотрите, и передайте правду о нас через тысячи поколений».

Более полувека хранит свои тайны Бабий яр, и причастность Гении Батышевой к этой странице истории не ограничивается перепиской, сбором вырезок из периодики прессы.

Она начинает писать книгу: о себе, о семье, о пережитом. Ее записи заинтересовали украинского писателя Ярослава Стельмаха, американскую эмигрантку украинского происхождения Софью Черняк, канадского журналиста Рэма.

В Киеве в музее «Украинский дом», среди фотодокументов, портрет Гении с лаконичной надписью: «Она спаслась от расстрела». Ее имя увековечено в каштановом Киеве, на ее родине. Она спаслась и, как сама говорила: «Это не подвиг, просто счастливый случай, закономерность «избранной».

Жизнь, дарованная вторично свыше, могла сложиться по-разному. Ее не сломили болезни, ее не пугали доброжелатели (таких тоже было немало). Она потеряла родных и близких. Ее светлая душа не принимала грязь, наветы. И этот внутренний свет я увидела в ее записях, написанных аккуратным круглым почерком, похожим на детский. 50 страниц машинописного текста о простой еврейской семье, о войне…

Хочу познакомить вас с отрывками из гениальных правдивых рассказов.

«…Слушаю песню «Идише мамэ», надо было знать мою маму, чтобы понять, что эта песня о ней. Жизнь ее была трудной и короткой. До революции семья жила в местечке Германовка, вблизи от Триполья, где некогда хозяйничала банда зеленого. Три маминых брата ушли воевать за советскую власть, и один из них был расстрелян бандитами. В память о дяде родители назвали моего брата Гришей. Гриша погиб вместе с мамой и сестрой в Бабьем Яре.

Я ездила в Триполье, стояла у обелиска над обрывом, где погребены евреи. Мне казалось, что я стою над могилой брата. Они погибли, не повзрослев, один от рук бандита, другой через два десятилетия от фашистской пули.

…Спасаясь от бесчинств банды зеленого, мои родители сбежали в Киев, а там уже были деникинцы. Детство мамы было горьким. Папа ее умер когда ей было 13-лет. Дедушка, столяр-краснодеревщик, передал свое ремесло двум сыновьям. Трудолюбие, мастерство в нашем поредевшем, почти истребленном роду передавалось от поколения к поколению.

…Мои родители жили трудно. Все их счастье было в нас, в детях. Мы с сестрой Лизой были близнецами. Она хорошо пела, а я любила танцевать. Мы были настолько похожи, что даже отец часто путал, где я, а где сестра. Мама различала нас по родинке на щеке Лизы.

В августе 1927 года родился наш братик Гриша, нежный и добрый, с головкой в беленьких кудряшках.

…1933 год… горе, голод, болезни. Папа болел, мама хваталась за любую работу. Преданность и самопожертвование основные черты характера моей мамы. С работы она приходила ночью, и кормила нас спящих. Все ждали маму, пока не падали одетые сморенные сном. Утром мы просили есть, забывая о ночных кормлениях, горько плакали…»

О чем книга Гени? Любовь, нежность к родным, к друзьям, к ее спасителям, с которыми до конца своих дней поддерживала связь.

Пока не увидели свет воспоминания самой Гени, я познакомила с этой простой, скромной женщиной. И пусть рассказ о ней останется светлой памятью об «Избранной».

Автор: Ада Кац — Ничпальская.