Главная » 2011 Октябрь 30 » Памяти Сергея Говорухина
22:49 Памяти Сергея Говорухина | |
Вот видите? До старости этот человек не дожил, совсем молодым ушел. И сегодня в нашей студии я хочу представить участников сегодняшнего разговора. Его коллеги и его друзья. Друг, актер Сергей Маховиков. Сереж, приветствую вас, здравствуйте. Друг, поэт Владимир Вишневский. Володь, приветствую тебя. В.ВИШНЕВСКИЙ: Приветствую. Здравствуй. К.ЛАРИНА: Одельша Агишев, профессор ВГИКа, заслуженный деятель искусств. Добрый день, здравствуйте. О.АГИШЕВ: Не добрый день. К.ЛАРИНА: Здравствуйте. Ирина Уральская, оператор, которая работала с Сережей и работала на самой первой его картине, с которой, собственно, он и стал знаменитым – это «Прокляты и забыты», да? Добрый день, здравствуйте, Ирин. И.УРАЛЬСКАЯ: Здравствуйте. К.ЛАРИНА: У нас времени с вами не так много. Очки я вам отдаю, Одельша, поэтому давайте я уже вам предоставлю слово, потому что у каждого свой Сергей, свой товарищ, свой образ этого человека и свои воспоминания. Сергей, вам слово. С.МАХОВИКОВ: Сережа был очень многогранен. Знают его многие как такого, замкнутого, целеустремленного, но очень такого, серьезного человека. А я знаю его с многих сторон – я знаю, как он умел шутить, как он умел теряться от глупости, которая его окружала иногда. Как он умел любить, как умел дружить по-настоящему. К.ЛАРИНА: Вы с ним работали вместе? Вы вообще познакомились-то где? С.МАХОВИКОВ: Я с ним не только работал, я с ним на войну ходил даже. К.ЛАРИНА: Даже вы вместе были в тех самых горячих точках, да? С.МАХОВИКОВ: Да. Он не прекращал до последнего, как говорится, ездить на войну, снимать. Его это тревожило, он руководил фондом, он помогал ребятам. В любые просьбы он не просто откликался – он откликался сердцем, поэтому, наверное, оно у него и не выдержало поэтому. Он, действительно, был очень отзывчивый человек. И вокруг него не было вот этого шоу-праздника постоянно, вокруг него были постоянные просьбы тех проклятых и забытых пацанов и парней, которые просят, чтобы их вылечили, просят, чтобы им дали костыли и чтобы хотя бы просто передвигаться. И он это делал, вот в чем дело. К.ЛАРИНА: Я, кстати, хочу напомнить про этот фильм «Прокляты и забыты» - он же построен очень на простом приеме противопоставления мира и войны. Именно противопоставления, потому что это сочетание несочетаемого. Многие люди, которые прошли войну и тогда еще Афганистан, их было невозможно... Простите, Сереж, что говорю, потому что я хочу напомнить слушателям, что это было невозможно, когда ты сюда приезжаешь в мирную жизнь, вот это понять, что здесь может быть такая жизнь. Это несовместимо. Я помню, что именно поэтому-то у него это все внутри рвало, его просто, вот, выдирало вот это вот равнодушие общественное, такой пофигизм. Вот, против чего он всегда бунтовал и в наших эфирах всегда. Вот, он против этого, против пофигизма, против равнодушия. Я думаю, что вот это как раз тот заряд, с которым он жил после войны, да? С.МАХОВИКОВ: Вы знаете, у нас с ним был такой случай. Не знаю, хотел бы Сережа, чтобы об этом узнали, но, мне кажется, что сам бы он, наверное, не хотел – мы должны об этом говорить. Что его сын старший, Станислав Сергеевич – ведь, он тоже ходил на войну вместе с отцом. И отец очень хотел, чтобы мальчик понял, что такое и родину защищать, и вырос, и не был равнодушен, не наелся вот этого вокруг происходящего, о чем вы только что сказали. Я видел, какими глазами он смотрел на своего сына, который уходил в горы вместе со спецназом, в разгрузке, с автоматом. И неизвестно, вернулся бы он оттуда, мальчишка этот. А отец стоял и говорил: «Иди». Вот в этом весь Серега. И, конечно, он же не просто так «Иди». Я видел, как он седел на глазах, а не мог ничего с собой поделать, потому что это его позиция, он так живет, он живет по-настоящему. Он жил по-настоящему. О.АГИШЕВ: А сыну было лет 18 в это время. С.МАХОВИКОВ: Ну, конечно. Молодой мальчишка, студент практически. К.ЛАРИНА: Ну вот видите, мы начали разговор с военной жизни Сергея, собственно, там он и сформировался, как я понимаю, как личность, именно там. Но я уже об этом говорила вчера в эфире, когда вспоминала его, что он ужасно хотел, чтобы его ассоциировали с творчеством, он ужасно хотел, чтобы его воспринимали не как документалиста, военного корреспондента (хотя, и это, понятно, что куда это деть – это факт биографии, огромная часть жизни). Но при этом он – писатель, замечательный талантливый публицист и литератор, конечно же, режиссер и сценарист, и тому подтверждение те работы, которые он успел сделать, и очень хотел, чтобы про эти работы говорили, чтобы их обсуждали. Пусть там ругали – не важно. Я хотела вспомнить фильм, про который как раз Володя Вишневский говорил на записи программы «Закрытый показ», фильм «Никто кроме нас» Сергея Говорухина. В.ВИШНЕВСКИЙ: Да, мы тогда виделись, довольно давно это было. Характерно, что очень долго запись этой программы не выходила в эфир – она все время не совпадала с таким, хронически позитивным настроением пятницы и все время отодвигали. Даже в какой-то момент были сомнения, выйдет ли вообще эта программа. Я хорошо помню эту запись, тем более, что после этого нам не довелось увидеться – только, наверное, поговорили как-то. Но я помню, как мы не просто как друзья, как люди, которым честно многое в фильме понравилось при всем том, что там были какие-то, естественно, нормальные художественные недостатки (это нормально). Но я помню, как Сергей в таком, некотором досадливом недоумении как всегда он его нес... Он нес некий протест всегда в жизни и тоже об этом сейчас Сергей говорил. Я даже отвлекусь, вспомню как однажды (вот, может быть, вы меня поправите) на церемонии вручения ему очередной премии, на Нике он вышел и сказал, что «вот, мой облик на этой сцене (по-моему, на костылях он вышел) как протест против индустрии, которая в России работает на инвалидов. Тот протест, который мне сделали...» В этом не было эпатажа, но в этом было то, что он представляет уже целую группу людей, в которую он невольно влился, - российских инвалидов. И он это сделал настолько естественно, не эпатажно, что, наверное, это какой-то эффект не только в стенах этого зала, куда попадают те, кто попадают... Вот. И я просто отвлекся. Но я помню, с каким он... Ну я не помню, каким он таким, в общем, недоумением, когда эстетские нападки были, он недоумевал не то, что «вот, вы ничего не поняли», а то, что вот это тоже российские зрители, которые не понимают его боль, его крик. Потому что фильм-то о любви-одиночестве и вообще фильм... Потому что я вот хочу сказать, что даже взять выстроить уже сейчас, увы, посмертно в единую линию названия его фильмов – «Прокляты и забыты», «Никто кроме нас» - уже в этом срез какой-то времени. Не злоупотребляя пафосным словом «миссия», никто кроме него и не мог это сделать так, как он. Он свой опыт, невольный горький мужской, он, все-таки, успел воплотить. Вот ты сказал по поводу сына. Для меня это новость. Как рано, как не вовремя он ушел как всегда и сколько он сделал вовремя. Даже то, что у него сын есть Станислав Сергеевич Говорухин и он отправил на войну, и то, что он сделал... Много он успел к своим 50-ти годам. К.ЛАРИНА: Ну, мало это. Нет, это несправедливо ужасно. Это невозможно. Ну, нельзя это. Я не могу понять. В.ВИШНЕВСКИЙ: Просто хочу добавить. Очень хочется, чтобы фильм, все-таки, увидели. Не просто как фотографии, которые после смерти. Фотографии меняются. Но хочется, чтобы больше, все-таки, он получил какое-то... Потому что там есть хорошие актерские работы, там есть замечательные о том, о чем мы говорили, места – это встреча с другом и вот эта сцена с картой. Сейчас в отрыве от канвы фильма это просто как некие вспышки цитатные, но мы искренне этот фильм и защищали, и говорили про него. И многое из того, что я сказал потом (Саша упрекал) не вошло не потому, что там это за счет кого-то я говорил, ну, какие-то вещи, что-то вошло. Поэтому, конечно, показ получился очень закрытым – хочется, чтобы это был более открытый показ этого фильма в России. К.ЛАРИНА: Ну, вот, кстати, сейчас, насколько я поняла, в прокате можно увидеть его последний фильм, да? О.АГИШЕВ: Да, «Земля людей». К.ЛАРИНА: «Земля людей». В.ВИШНЕВСКИЙ: Вот, не видел пока, да. К.ЛАРИНА: Тоже он очень этим фильмом дорожил. Ну, вот, я помню по FaceBook, он все время как-то так активно людей собирал, чтобы обязательно посмотрели это кино – ему очень был важен этот отклик. В.ВИШНЕВСКИЙ: Я, вот, не попал по техническим причинам. Но сейчас... К.ЛАРИНА: Ну давайте дальше пойдем. Давайте я слово передам профессору. О.АГИШЕВ: Спасибо большое. К.ЛАРИНА: Вы очки возьмите, а то не увидите свои записи. О.АГИШЕВ: Да-да. Вы знаете, я полностью присоединяюсь к тому, что здесь и Сергей говорил. Вот, очень какие-то точные вещи, тут уже, как говорится, более доподлинно трудно сказать. Потому что я сам тоже кое-что в этом смысле кое к чему прикоснулся. Для меня это был, вот, Сережа... Вчера когда я узнал, во-первых, извините меня, пожалуйста, я не удержался. Может быть, старею, я не удержался – я плакал сидел. Потому что это было, во-первых, неожиданно. Во-вторых, сразу предстал передо мной Сережа как, вот, знаете, как обнаженный нерв, взыскующий справедливости и честности, с криком боли, но придавлен этот крик боли, как очень точно сказал (он точнее знает) Сергей, придавлен сверху такой несколько суровой мужественностью и даже самоиронией, и иронией над другими иногда. И вот эта придавленность... Лучше бы он кричал бы. Может быть, эта придавленность его и сожгла. Он еще при этом все время хотел быть мужиком и все время хотел сказать «Ну, в общем-то, да, все, конечно, дерьмо, но, так сказать, мы, вообще говоря, мы еще чего-то сделаем». И, вот, лучше бы... А внутри был крик, который никак не мог вырваться наружу. Я все время вспоминаю «Прокляты и забыты» - для меня это одна из любимейших картин. И близка еще она, она обожгла меня буквально, потому что я сам закончил Суворовское училище в Ташкенте и должен был служить на границе, но слинял. В то время меня резко повернуло к творчеству и там со здоровьем были проблемы, короче говоря. Но бывал, бывал на этих заставах. Вот, погранцы – они друг друга называют «погранцы» - меня поймут, если услышат. Они меня поймут. В Союзе 3 дыры – Термез, Кушка и Мары. Вот, Сережа побывал во всех этих дырах помимо Таджикистана, и мне тоже довелось. И, вот, «Прокляты и забыты» у меня до сих пор... Я поддерживаю отношения с теми ребятами, которые не ускользнули от этого и которые отслужили на заставах и в других там точках, и генералы даже есть из нашего выпуска. Вот, когда они по моему совету посмотрели «Прокляты и забыты», они сидели, они были настолько потрясены, что они говорили, один из них сказал «Я ему руки готов поцеловать за этот фильм, потому что более достоверного приближения к тому, что было, не было». Ну, во-первых, там... Вы сказали очень точно. Во-первых, там есть формула глобального обобщения: «Я не скорблю об ушедшем, я потрясен наступившим». Это, вот, мое собственное отношение к нашей современности – никто точнее и не сказал в 4-х словах. То есть это человек с огромным чувством слова, это настоящий писатель (из того, что я читал, только подтверждает). Но особенно вот эти емкие фразы. И мы были прокляты там и забыты здесь, и еще неизвестно, что страшнее. Прокляты там, тем народом. Ведь, в чем функция заключалась вот этих дыр, на которых он воевал, на которые Сергей ходил? Функция заключалась в том, что перекрывался наркотрафик. Дурь у нас подешевела здесь в Москве, только благодаря тому, что эти все тихие заставы были разбиты, распались. Ведь, в Таджикистане, Сергей, вы знаете лучше меня, во время этой самой Перестройки, всего этого бардака, который в нашей стране наступил, были недели, когда им не только жратву не подвозили – боеприпасы не подвозили. Союз уже кончился, а независимость таджикская или там узбекская еще не началась. Боеприпасы не подвозили, и ребята голыми руками закрывали эту границу. В том числе не будем вторгаться в политику, от элементарного наркотрафика. Я собственными глазами видел, как на ишаках в мешках везут всю эту дурь сюда, и где наших детей здесь губят этим всем делом. В 20-30 раз это все подешевело с тех пор, как эти границы разрушились. Вот, о чем болела его душа, как мне кажется, в первую очередь. И поэтому вот это все поколение, это правда того поколения, которое в 30-летнем возрасте, когда оно только сформировалось, когда только определились берега и направления, в это самое время настолько все разрушилось, что они стали терять сами себя. Я это знаю по своим однокашникам. Стали терять сами себя, и потерянные до сих пор. К.ЛАРИНА: Ну, Одельша, давайте, все-таки, я бы так не обобщала – очень разные люди. Я тут на поколения в данном случае не делила всю эту историю нашу – она, вот, прям по нам проходит, что называется, да? Мы все здесь приблизительно одного поколения. Ну, вот, вы чуть постарше нас. О.АГИШЕВ: Я постарше. К.ЛАРИНА: Давайте мы сделаем так. Володь, прости ради бога, у нас сейчас перерыв на новости, потом дальше пойдем. РЕКЛАМА К.ЛАРИНА: Мы продолжаем программу. Напомню, что сегодня наша передача посвящена памяти Сергея Говорухина. И здесь в нашей студии, еще раз представлю участников сегодняшнего разговора, его друзья и коллеги. Это Одельша Агишев, профессор ВГИКа, Сергей Маховиков, актер и режиссер, Владимир Вишневский, поэт, Ирина Уральская, оператор. Вот мы с Ирой еще не успели поговорить в эфире. Ирочка, пожалуйста, расскажите про вашего Сергея, с которым вы... И.УРАЛЬСКАЯ: У меня очень личные воспоминания. Очень личные почему? Потому что он был первым человеком, который меня оценил как оператора-документалиста. Это было больше 10 лет назад, когда мы с Андреем Осиповым сняли фильм «Занесенные ветром». И это был практически мой такой, большой дебют в документальном кино. В Доме кино была какая-то премьера, чествовали продюсера, и вдруг он подошел и говорит: «А кто здесь оператор?» Вот. Это было. Я тогда как-то сидела в углу, забившись, и он меня позвал и говорит: «Я хочу просто преклонить колено перед этим мужественным человеком». К.ЛАРИНА: Вообще, очень большая редкость женщина-оператор. Просто сам факт вообще. И.УРАЛЬСКАЯ: Да, он подошел. Конечно, это было... Вы даже не представляете, как это меня тогда поддержало. С.МАХОВИКОВ: Да и для вас судьба была такая. Это судьба. И.УРАЛЬСКАЯ: Да, это судьбоносная была такая встреча. И потом он меня пригласил снимать «Прокляты и забыты». Но я была оператором-документалистом. Там был оператор игрового кино Каневский, и я – документалист. Естественно, в тот момент специфика съемок была такова, что мне пришлось схватить камеру-конус (тогда мы снимали на пленке) и носиться в течение 9 мая по всем точкам, необходимым точкам, причем, очень быстро бегать, потому что надо было успеть и то, и то, и то, и то. Я вообще забыла, что у Сергея нет ноги, ему очень-очень сложно передвигаться. А он как-то за мной тоже очень быстро носился. И я так, потом когда до меня дошло, я говорю: «Ой, Сережа, извините, я, наверное, как-то так, очень некорректно, так, быстро, пулей, даже не предупреждая, куда-то быстро перемещаюсь». Он говорит: «Я-то вот что. А вот посмотри...» А там ходили его друзья рядом. И там был друг – вот я его до сих пор помню, не помню как зовут – очень красивый мужик, такой, высокий, статный. Оказывается, у него было 2 протеза, у него вообще ног не было. С.МАХОВИКОВ: Женя Ляпин. И.УРАЛЬСКАЯ: Наверное, да. И я так сразу... Мне стало даже не по себе, думаю: «Надо же. Вот как так люди?» Причем, целый день, целый день на ногах. Это была очень тяжелая съемка, безумная съемка была тогда. И для меня это был пример мужества всегда. И потом, как бы, с Сережей мы несколько раз пересекались, ну, уже по работе не удалось. Ну, мне очень хотелось поехать тогда в Таджикистан, когда он снимал работу «Никто кроме нас». И, причем, мне это очень было близко и точно, потому что я понимала, что Сережа – он очень точен в слове, потому что мне безумно нравились его рассказы. Я всегда зачитывалась, считала, что это очень талантливые произведения. И он был очень точен как режиссер, даже в таких вещах как выбор натуры. Вот, Афган нельзя снимать нигде, ну, кроме Таджикистана, скажем так. Ну, в Афгане это просто невозможно технически, а Таджикистан – это близко по месту действия, это те же камни, тот же воздух, то же состояние. Поэтому то, что снято в картине «Никто кроме нас», весь эпизод о Таджикистане – я считаю, это самый точный эпизод, касающийся времен афганской войны. Никто лучше Сергея это не сделал, поэтому, ну, вот, я не могу воспринимать его как человека ушедшего, просто точно не могу. К.ЛАРИНА: Невозможно пока. И.УРАЛЬСКАЯ: Это для меня трудно. В.ВИШНЕВСКИЙ: Но трудно и представить человеком, который выжил после инсульта и стал бы жить специфической для перенесших это страшное заболевание людей. Потому что, вот, мы сейчас говорили, что, извините, очень его трудно представить. О.АГИШЕВ: Да, это не для него, совершенно точно, Володя. В.ВИШНЕВСКИЙ: Ни для него и ни для нас, воспринимающих его таким, какой он есть, и остался в памяти. Я хочу продолжить отчасти мысль уважаемого Одельши и свою довысказать. Не потому, что это дежурная посмертная похвала творчеству. Я считаю, что проза его еще будет оценена. Я уверен в этом. Мы с ним издавались в одном издательстве (хорошем, кстати). Там был момент такой в так называемых нулевых, когда он представил такую книгу, такую рукопись, вот, в классическом виде рукопись – не на дискете, рукопись, которая не горит. И директор издательства, хороший, мудрый издатель, но в какой-то момент он, зная нашу дружбу, он говорит: «Слушай, ну скажи. Вот ты понимаешь, ну, какая-то очень мрачно взрывная вот эта книга, она производила такое...» Ну, там слово «позитив» не употребляется, но они как-то не решались. И у меня миссия, что «Ты знаешь, ну, вот, может быть, чуть пересоставить?» Я даже не помню, как я... Книга вышла иначе, но я хочу сказать, что в 90-х мы не могли с ним разминулись (надеюсь), и познакомились, и подружились как будто всегда знали друг друга. Сейчас принято присваивать знаковость любым событиям посмертно, но я помню, что на вечере 2004 года (в Белом зале у него был творческий вечер, потом, естественно, было послевкусие), мы сидели за столом – это было за неделю до смерти классика сценария Валентина Ежова. Он через неделю умер. И все. И я... Мы чего-то говорим «Ну ладно, книги...» У меня книга написанная в машине лежала (извините, что я про себя невольно), книга написанная лежала в машине и я поленился ее поднять наверх, и «увидимся». И в эту ночь... Знаково. Примитивно. Вскрыли машину, пропала не только эта книга. Ну, не дообщались. Я просто, знаете, хочу сказать что? Может быть, последнее, что успею сказать. Нам жизнь все время норовит навязать как обыкновение, вот, терять людей, участвовать в панихидах, в прощаниях, вот выступать в таких вот вынужденных программах. Еще один нестираемый номер в нашем мобильнике. Правда ведь? Я просто хочу несколько строк прочитать о том, когда уходит значимый человек не только для своих друзей, а для многих. Я пытался на современном языке написать, на современном таком, реальном языке написать. Я все читать не буду, но прочитаю 5 строк просто главных: «Еще в сознании лежу, ага, реально догораю. Слит жизнью, устарев морально, и лишь одним себя гружу – не тем, что тупо умираю, а тем, что стольких подвожу». С.МАХОВИКОВ: Я хочу тоже, вы знаете... Рассказали о мобильники в стихах. Вот, недавно буквально там, месяц даже не прошел, вот у меня написано «Говорухин Сергей», его номер. Он присылает мне стихи свои. Это к тому, что какой он был лирик и какой он был, ну, вот, человечек. О.АГИШЕВ: Прочти-прочти, Сережа. С.МАХОВИКОВ: «Войной рожденные поэты не возвращаются с войны. Мы между тем и этим светом отныне быть обречены. Когда же нашу оболочку смиренный увенчает крест, вы не спешите ставить точку – мы будем там и будем здесь. Мы, круг смыкая, не уходим, строкою прорастая в вас. Нам в лист учетный пишут «Годен, отправлен временно в запас». В.ВИШНЕВСКИЙ: Да, это он присылал тебе вот такие? Вот. К.ЛАРИНА: Сереж, это надо издавать. С.МАХОВИКОВ: Конечно. В.ВИШНЕВСКИЙ: Давайте сделаем, соберем стихи. К.ЛАРИНА: Вот я сейчас это услышала, вот у меня прямо было... Вот я была уверена, что он пишет стихи. Вот, сколько раз встречалась с ним – никогда не знала, никогда нигде не говорил. В.ВИШНЕВСКИЙ: Я догадывался об этом. К.ЛАРИНА: Ну, невозможно было. Это надо издавать. Там же, наверняка, есть, что издать, да? С.МАХОВИКОВ: Конечно, есть. В.ВИШНЕВСКИЙ: Знаете, я подумал... Вот, почитав эти стихи, просто одно соображение: каким бы он не был талантливым, многогранным человеком, как мужик он был обыкновенным в том, что он не вернулся с войны. Вот, как принято считать, что нельзя вернуться с войны – и он не вернулся с войны. Он остался там. Да, ну со стихами, конечно, надо что-то придумать, чтобы их увидели в каком-то, в общем, полном объеме. К.ЛАРИНА: Вы знаете, вот я как раз тоже про это хотела у Сергея спросить как у человека близкого, который как раз на этой теме настаивает, которая мне кажется очень важной – вот это сочетание какой-то мужицкости, силы такой... С.МАХОВИКОВ: Мужественности. К.ЛАРИНА: ...и какой-то незащищенности. Потому что у меня все время было такое подозрение, что он – невероятно романтичный человек по своей сути. С.МАХОВИКОВ: Да. К.ЛАРИНА: Вот, в чем это проявлялось? И как вообще это сочеталось? Я так понимаю, что с такими качествами очень трудно в жизни в нашей существовать. А уж в том мире, который он для себя выбрал... Что это там такое? Киноиндустрия, вот это все, да? Здесь невероятно сложно, особенно сейчас. Тут талант – это не самое, к сожалению, главное качество, которое помогает человеку реализоваться в сегодняшней жизни творческой. Как он себе это?.. С.МАХОВИКОВ: Вы знаете, ну, я скажу еще вот о чем. Как-то, слава богу, при жизни я успел ему сказать, что «Сережка, я тебя очень люблю, ты – очень талантливый человек, ты много для меня значишь и много значишь для моей семьи». Я успел ему сказать при жизни, слава богу. Действительно, я как-то ему сказал: «Ты, может быть, этого не замечаешь, но ты создаешь традиции вокруг себя». Мы уже несколько лет собираемся 9 мая в Парке Горького, и это он все вокруг себя организовывал. Были концерты для ветеранов. О.АГИШЕВ: И 9 мая вы собирались? С.МАХОВИКОВ: Да-да-да. День Победы, вот этот вот святой праздник для нас, действительно, со слезами на глазах и мы выпивали, конечно же, и слезы эти я видел у него на глазах, когда он... Вот эта вот, действительно, святость этого праздника – для него это много значило. И постепенно вокруг это уже стало как традиция даже у моей дочки. Она знает, что 9 мая она поедет вместе с папой и с мамой в Парк имени Горького, где будет концерт, и она уже пела вместе со мной на этом концерте вот в этом году. И, вот, Сережка – он все время вокруг себя... Мы отмечали всегда его дни рождения, потому что... Не всегда у нас даже в нашей компании мы приглашаем друг друга на дни рождения. А у Сережи это было как отче наш: день рождения, должны все собраться не потому, чтобы меня поздравить... К.ЛАРИНА: А вот был?.. Юбилей-то отмечал 50 лет? О.АГИШЕВ: Был юбилей. Может, не все знают. С.МАХОВИКОВ: Да, был юбилей. У него... Извините, я просто принес телефон, чтобы прочесть стихи. И, вот, день рождения – мы знали прекрасно, что в этот день мы опять все соберемся, и опять увидимся, скажем хорошие слова, конечно, Сереге, а Серега в это время скажет «Ладно, все, обо мне хватит. Встретились – общайтесь». Как-то он любил, чтобы все друзья собирались... О.АГИШЕВ: Очень на него похоже, очень похоже на него. С.МАХОВИКОВ: ...вот, не терялись. И.УРАЛЬСКАЯ: В этот раз тоже был, да? Вот, 50-летие вы отмечали. С.МАХОВИКОВ: На 50-летие мы собрались в Доме литераторов, и он был весел, и он, как бы, был жизне... И.УРАЛЬСКАЯ: И все было нормально? С.МАХОВИКОВ: Все было хорошо. К.ЛАРИНА: Вообще не было никаких предчувствий, что называется? Вот, когда человек уходит из жизни, начинаешь вспоминать, думаешь «А вот тут было предчувствие, тут был знак». С.МАХОВИКОВ: Не знаю. Может быть, у него они были. Конечно же, понимаете, ведь, мы же серьезно к таким словам или шуткам, мы серьезно не относимся в жизни. Вот, как я купил как-то, приобрел квартиру недалеко от Троекуровского кладбища и пришел Сережка, походил по ней, говорит: «О, хорошая, поздравляю, замечательная. И до Троекуровки недалеко тебя нести». Ну, это его вот это ощущение смеха и вот такого жесткого юмора, оно его никогда не покидало. «Я умру быстрей тебя», - к примеру он мог сказать «Да ладно, Серег» - «Да перестань, вот увидишь» или еще что-то. Что это? Ощущение или нет? Ну, шутка или нет? Конечно, что-то такое, видимо. Он же, действительно, как Боря сказал, он, действительно, очень большой писатель. Я ему об этом сказал как товарищу и хочу сказать это в эфире. Потому что когда читаешь рассказы своих друзей, думаешь, как бы их потом не обидеть. И не хочется их читать – а вдруг это плохо? И когда я стал читать Сережкины повести и рассказы, я, действительно, был потрясен: он, действительно, очень хорошо пишет, очень хорошо писал. И я ночью ему позвонил в восторге. Я ходил курил по кухне, читал, и я был потрясен, что рядом со мной, оказывается, мой друг, да еще и такой талантливый. Он очень здорово писал. К.ЛАРИНА: Мне кажется, что он еще был не реализован как человек публичный, о чем мы говорили, о чем говорил Одельша. О.АГИШЕВ: Он чурался этого немножко. К.ЛАРИНА: Нет. Он, все-таки... В нем это сидело. Вот, он мог бы. Он, конечно, ненавидел всю эту болтовню, но делом он мог заниматься. Он же был в президентском совете по гражданским правам вместе с Эллой Александровной Памфиловой, да? И достаточно жестко всегда комментировал любые события, связанные так или иначе с этой стороной его деятельности. Когда мне нужно было, чтобы он высказался по этому поводу как лицо, которое входит в этот совет, и он высказывался. И мне кажется, вот этот потенциал в нем был не исчерпан. Вот, 50 лет... Вполне возможно было бы его представить. Я его представляю в качестве публичного общественного деятеля на сегодняшний день. Абсолютно. С.МАХОВИКОВ: Вы знаете, а я не представляю. К.ЛАРИНА: Нет? Не знаю. В.ВИШНЕВСКИЙ: Телевидение его не побаивалось вообще? Побаивалось. К.ЛАРИНА: Побаивалось. С.МАХОВИКОВ: Он бы просто не смог говорить ту чушь, которую... К.ЛАРИНА: Чушь – нет. Конечно. В.ВИШНЕВСКИЙ: Но его бы правда могла не пройти. К.ЛАРИНА: Да. И.УРАЛЬСКАЯ: Он был честный человек, он никогда не лукавил, он всегда говорил. К.ЛАРИНА: Человек без всяких компромиссов. В.ВИШНЕВСКИЙ: Вот, у него был такой протест все время. О.АГИШЕВ: А политика всегда безнравственна или, во всяком случае, часто безнравственна. К.ЛАРИНА: Нет, я говорю про другое – не про участие в политике, а про попытку реально изменить жизнь в стране. Он был на это способен. В этом смысле абсолютно убедителен. С.МАХОВИКОВ: Он поэтому и работал. Дело в том, что просто это... Конечно, он раним был очень. Он, действительно, был очень раним. Призы – он иронично к ним относился. Но я прекрасно видел, как ему это нужно, как ему нужно то, что... И.УРАЛЬСКАЯ: Это оценка. С.МАХОВИКОВ: Оценка, да. Самая, конечно, главная для него была оценка – это оценка его коллег, друзей, тех, кого он уважал. Если они это оценивали, конечно, для него это было очень главное. Но видно было, конечно, что он хотел, чтобы труд его, труд (не болтовня, а труд его) был оценен. Ему этого очень хотелось. К.ЛАРИНА: Вот я хотела процитировать. Он здесь пишет в этой автобиографии, с которой началась сегодняшняя передача, что фильм «Прокляты и забыты» был выдвинут на государственную премию в 1999 году. И он здесь пишет: «В результате премию получил Никита Михалков, который на нее вообще не номинировался. И хотя правительство лишило меня публичной возможности отказаться от премии, я перестал отчаиваться после того, как Михалков назвал президента «Ваше превосходительство», поскольку понял, что подобным образом мне все равно никогда не сыграть». Вот вам, пожалуйста. Замечательно! Просто молодец. С.МАХОВИКОВ: Это Сережа. К.ЛАРИНА: Просто молодец. О.АГИШЕВ: Ну, я бы не стал так противопоставлять. К.ЛАРИНА: Кого? О.АГИШЕВ: Вот, достаточно для меня уважаемый человек Никита Сергеевич Михалков. К.ЛАРИНА: Да нет! Я же вам процитировала, мы говорим про это его чувство самоиронии, которое его никогда не покидало. С.МАХОВИКОВ: Конечно. К.ЛАРИНА: Он в этом смысле большой молодец. С.МАХОВИКОВ: Он тоже уважительно относился... О.АГИШЕВ: Как Сергей сказал (и я это тоже знаю), он занимался все время, у него было жуткое количество деятельностей. Он занимался теми забытыми ребятами, ранеными, которые как он раненый, он им все организовывал. И у них тоже есть свой день. Приглашали его. Ты был, может быть, когда-нибудь, Сережа? Нет, не был? Где-то в декабре, да? С.МАХОВИКОВ: Вечер памяти каждый год Сережа проводил с фондом Рокада, он – президент фонда. Каждый год вечер памяти 11 декабря. О.АГИШЕВ: 11 декабря, совершенно верно. Один раз я там был. В.ВИШНЕВСКИЙ: Это будет вечер его памяти 11 декабря. С.МАХОВИКОВ: Значит, конечно же, сейчас и фонд, и мы, все будем стараться, чтобы... И Вера, его жена сказала, говорит: «Ребята, вечер надо провести, потому что Сережка бы так хотел. Серега бы не бросил это ни за что». В.ВИШНЕВСКИЙ: А где проходил обычно вечер? С.МАХОВИКОВ: В разных местах. К.ЛАРИНА: Мы сегодня говорим, что называется, по горячим следам, когда с человеком прощаются. Но я думаю, что, наверняка, к этому разговору надо будет вернуться, когда пройдут все вот эти траурные мероприятия и прощания, чтобы каким-то образом продлить эту жизнь его. А обязаны это сделать и его друзья, и коллеги. С.МАХОВИКОВ: Конечно. К.ЛАРИНА: Мы не начали сегодняшнюю программу... Было бы правильно... Я прошу прощения, что не сказала слов соболезнований, прежде всего, близким. Ну, у нас здесь присутствуют друзья, а близких сегодня здесь нету и родных, и жена, и дети, и Станислав Сергеевич, и мама Сережина. С.МАХОВИКОВ: Юнона Ильинична. К.ЛАРИНА: Это потрясающая все семья. Все сложности знают отношений, и этот путь пройден, длинный тяжелый путь от неприятия, от каких-то конфликтных ситуаций к какому-то невероятному взаимному уважению. Я просто знаю, с каким вниманием Станислав Сергеевич Говорухин относился к работам Сергея. Он достаточно в этом смысле был закрытым человеком – не любит так вот, демонстрировать телячьи нежности, что называется, да? Но знаю, что смотрел всё. И каким-то своим очень жестким глазом подмечал какие-то важные вещи и говорил ему про это (Сергею). Ну, у них были хорошие, опять же, очень мужские отношения, как мне кажется, что тоже о многом говорит. Это, все-таки, гены. Вот, куда их денешь? Вот они такие. А по поводу романтизма. Значит, теперь я хочу рассказать, поскольку мы к финалу подходим. Первый раз, когда мы с ним встретились, это был конец 90-х годов. Первый раз мы с ним познакомились, он был в нашем эфире. Я немножечко его испугалась – такой, какой-то черный человек с этой войной, которую он просто вносит в студию, война у него на плечах. А потом, когда мы разговорились и после эфира сидели и разговаривали, вдруг я поняла, что это какое-то невероятное в нем есть... Пацанская какая-то душа, какая-то такая вот открытая. И дальше подтверждение. После этого эфира вечером мне звонок: «Ксения, здравствуйте. Это, вот, Сережа Говорухин, я сегодня у вас был в эфире», я говорю: «Да-да, здравствуйте». А дальше начинается такая странная история. Начинает мне: «Вот, вы знаете, я не могу вспомнить песню. Помогите мне, пожалуйста. Вот, мне нужно, вот я просто умираю, мне нужно вспомнить эту песню. Это моя любимая песня, не могу ее найти нигде». Я говорю: «Как называется?» Он говорит: «Найдите мне у себя в ваших фондах на радио». Я говорю: «Как называется?» Он говорит: «Не помню» - «Что там?» Было все это похоже на сцену из фильма «Пять вечеров», помните? Где Любшин там: «Не для меня там жаворонок», про жаворонка. Короче говоря, какие-то маячки я там записала, какие-то слова. «Снегопад, снегопад». Я говорю: «Господи, ну не Нани же Брегвадзе?» Короче говоря, я начала вспоминать потом, и вдруг меня осенило! Я звоню, говорю: «Сережа! «Снег кружится»?» Он говорит: «Да, да! Снег кружится, не тает, не тает». Вот эта песня почему-то для меня ассоциируется с тех пор с Сергеем, и я хотела, чтобы мы наш сегодняшний эфир этой песней завершили. Царствие ему небесное, помнить его будут друзья и мы тоже обязательно будем его помнить, и его голос будем слушать, потому что у нас в наших архивах сохранился его голос. Спасибо, Сережа, за то, что ты был. И прости, пожалуйста, за то, что мало мы встречались, мало тебя поддерживали. Надо было больше. О.АГИШЕВ: Прости, Сергей. С.МАХОВИКОВ: Не додали друг другу. Ответить | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 1
Шпионов 1
Друзей 0
Посетители за сутки :