Главная » 2012 » Январь » 28 » Мама и папа Эрнста Неизвестного
17:43 Мама и папа Эрнста Неизвестного | |
http://www.boti.ru/node/78499 Ботинок ПРИМЕЧАНИЕ: ЧИТАТЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО! ИМЕННО ТАКИЕ МАМЫ СОЗДАЛИ ЕВРЕЙСКИЙ НАРОД!!!!!!!! Белла Абрамовна Дижур, - по профессии биолог, доктор наук, занималась генетикой. В одном из интервью Неизвестный сказал, что родом его отец был из оренбургских казаков. Белла Дижур, мама скульптора, поправила сына: не отец, а прадед Эрнста, и был он не казак, а кантонист, то есть еврей, мальчишкой насильно взятый на службу в николаевскую армию и «отбарабанивший» там 25 лет. Его в армии крестили, а по возвращении он получил большие права как купец 1-й гильдии. А мама скульптора до последних своих дней (она умерла в Нью-Йорке 16 февраля 2006 года, на 103-м году жизни) писала стихи, а за одну из поэтических книг даже получила престижную американскую премию. Не каждому дано перешагнуть столетний юбилей, да и не каждому выпало жить, получив две похоронки на сына, ушедшего добровольцем на фронт в 17 лет и «посмертно» награжденного орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». (Помните? – у Вознесенского: «Лейтенант Неизвестный Эрнст, / на тысячу вёрст кругом /равнину утюжит смерть /огненным утюгом...»). — Правда, что Евтушенко помог вашей матери, поэтессе Белле Дижур, выехать за границу? —Моя мама восемь лет была «в отказе». Я уже жил в Нью-Йорке, когда в очередной раз сюда приехал Женя. Я его попросил помочь ей выехать. Он сказал: «А я тебе не ОВИР». — «Женя, ты больше, чем ОВИР». Тогда он написал письмо Андропову. Очень человечное письмо. У меня есть копия. «За что вы травите старую женщину? Не пускаете ее к сыну. Она так тоскует по нему». Смилостивились, выпустили маму и мою сестру. Письмо Евгения Евтушенко (Из Википедии), адресованное Председателю КГБ СССР (1982-1988) В. М. Чебрикову: «Дорогой тов. Чебриков! Христа ради прошу я Вас — отпустите 82-летнюю мать скульптора Эрнста Неизвестного к её сыну […] Белла Абрамовна Дижур — старейшая детская писательница, принятая еще Павлом Бажовым в ряды ССП в 1940 году, зла в жизни никому не сделавшая, и единственное ее желание — чтобы собственный сын закрыл ей веки, похоронил ее. Никаких военных секретов она не знает. Как бы ни относиться к Э. Неизвестному, но, на мой взгляд, негоже такому могучему государству, как наше, мстить ему через 82-летнюю, ни в чем не повинную мать. Великодушие еще никого никогда не унижало. Проявите же великодушие, жалость, незлопамятность, исконно свойственные настоящим русским людям…». Через год после письма её выпустили из страны, не забыв, однако, сделать пакость «на дорожку» — внука пригласили в Министерство культуры, где книги Дижур (детские книги!) «отсортировали»: «Эти дозволяется вывезти за океан, а эти — нет, где-то тут таится скрытая крамола». Название: Путешественники-невидимки (Книга) Автор: Дижур Белла Абрамовна Год: 1956 Язык: Русский Страниц: 130 Издательство: Свердловское Книжное Издательство Из книги вы узнаете о мельчайших частичках вещества — химических элементах, из которых состоит вся окружающая нас природа, их путешествиях, особенностях и о том, как их использует человек. Белла ДИЖУР ЕЩЕ О КАИНЕ Авель, кроткое созданье, Брата старшего любил, Но, как сказано в преданьи, Каин Авеля убил. Он решил бесповоротно, Что ему мешает брат Сеять рожь за горизонтом, Там, где зори и закат. На земле тогда впервые Пролилась безвинно кровь, Ангелы полуживые Не могли спасти любовь. Каин жив. Тысячелетья Мы едим его плоды, Сохранились на планете Преступления следы. Где ты Дом семьи единой? И куда любовь ушла? Длится древний поединок Добродетели и зла. * * * ОСЕ 29 марта 1998 года 1. Твой сотый день рожденья отмечаю. Душа родная! Где ты? Отзовись! И к небу равнодушному взываю, Стихом врываюсь в солнечную высь. Мой добрый друг! Мой муж! Моя надежда! Незримым духом посети мой дом! Мне хочется, чтоб мы с тобой, как прежде, Твой дивный день отметили вдвоем. Ты чист и светел - заново рожденный, К безмолвию небесному привык. И святостью от мира огражденный Забыл мой грешный, мой земной язык. А я живу в тишайшем ожиданьи Обещанного Господом свиданья В тот одинокий, запредельный миг, Которого мой разум не постиг. 2. Плачут тонкие свечи Всю субботнюю ночь. Но ничто и никто Им не может помочь. Фитилёк обнажился И беспомощно сполз На мерцающий холмик Стеариновых слез. 3. Пока клубится дым воспоминаний, Душа к душе тянуться не устанет. Иду к тебе во сне и наяву, По медленной реке к тебе плыву. 4. Oт строки и до строки Мчится вдохновенье И, рассудку вопреки, Плач стихотворенья. В нем волторны голосок, Посвисты свирели, Все, о чем сказать бы мог Стон виолончели, О любви в моей судьбе... Полной ожиданий, Но ни слова о тебе В будущем свиданьи. * * * Никак душе не спится, В сомненьях изошла, Рыдают ночью птицы, Гудят колокола. Но в щебетаньи птичьем, В тоске колоколов, Есть тайное величье Туманных вещих снов. Есть сладость одиночества, Где только ты и - Бог, Где он Свои пророчества Познать тебе помог. И стали утешением Разгаданные сны, Святым благословением, Подарком тишины. ГОРОДСКОЙ ПЕЙЗАЖ 1 Хорошо ли, плохо ли, Я еще жива, Под озябшим тополем Влажная трава, А (нежнейшей грации) Рядом с топольком Юная акация Стынет под дождем. Голуби грудастые Жадно корма ждут, Зонтики цветастые Над водой плывут, Деловое утро поднимает флаг И летит над пропастью на добычу благ. Помоги мне, Господи, душу сохранить! Чтоб с утра до вечера без греха прожить. 2 Хорошо ли, плохо ли, Я еще жива И почти по-прежнему Мыслит голова, Не боюсь бессонницы, Хлеб насущный ем - И, как говорится, Нет проблем. Но в душе встревоженной Поселился страх, Ангелы крылатые плачут в небесах, А у древней истины Свой сухой отсчет: Мир перелопаченный Нас перерастет, Закалятся в пламени Вечные грехи, Вновь из праха вырастут Горькие стихи. Декабрь 1999 г. * * * Последний год двадцатого столетья. Безумный век трагических чудес. На тайные вопросы нет ответа, Лишь гром небес. Но Богом рождена не на погибель Моя неповторимая душа, И разве мы с тобою не могли бы, Эдемскою свободою дыша, Цветами обновить Священный Сад И мирно жить, как с братом брат. Но пуст Эдем. Колючками зарос, В потоке слез. Декабрь 1999 г. * * * Пусть какой-нибудь святой Обо мне помолится, Потому что я живу За околицей, За околицей современности И ее космических ценностей. Не постиг мой разум убогий Сатанинских ее технологий И ее избыточной сытости, И ее бесстыжей открытости... Ископаемый робкий предок Дремлет в логове людоедов. Июль 2000 г. * * * Вижу мир, как в полусне, Не пою, не плачу, Будто бы отныне мне Мир иной назначен. Мир неведомой страны Перевоплощений, Будто вижу те же сны В новом измереньи И хочу, чтоб в час последний Рядом был со мной Наймудрейший собеседник, Но - глухонемой! Погрустит у изголовья... Я при нем усну. Отойду от пустословья В Божью Тишину. Август 2000 г. * * * Я плавлюсь, как зажженная свеча В том запредельном африканском зное, А голова пустая горяча И болью, перепуганная, ноет. Спасти могла бы долгая зима С ее сибирским изобильем снега, Но память воспаленная сама Казнит картиной давнего побега. (июль 2002) * * * Сухие колодцы, сухие сады, Усталые женские лица. Мы ждем, не дождемся прохладной воды, И плачут пустые глазницы. Лиловая туча гремит за окном И молнией угрожает, Соленые ветры врываются в дом И пахнут, как рыба живая. Молекулой влаги лаская глаза, Блеснет, загремит и взорвется гроза, И небо обрушит громаду воды На головы наши и наши сады. (июль 2002) * * * Не приучена молиться, Господи, меня прости! Рождена я мастерицей Словом кружева плести. Подари мне десять спичек И зари вечерний свет, Сочиню сонет отличный На молитвенный сюжет. И на согнутых коленях Приползу покорно в Храм, Чтоб своё стихотворенье Положить к Твоим Стопам. (май 2003) Людочке Я зажгла ханукальные свечи В предуказанный свыше срок. Детской памятью нежно отмечен Этот праздничный огонек. Никогда, никогда не забуду Ту стихию любви и чуда, С тем трепещущим шепотком, Наполнявшим отцовский дом. Помню всё. Но душа устала — Зарастает тиной река. Тают свечи. Душа устала, И молитва моя горька. Моя география Три-четыре остановки За бревенчатой Мельковкой, Через город русской славы, Мимо синей Даугавы, Бездорожье переплыв, Приземлилась в город-миф. Дышит влагою нью-йоркской Неба узкая полоска. Стоэтажные дома. И решетки. Как тюрьма. Ночью здесь никто не спит, О любви не говорит, Миф, лишенный сновидений Выше меры деловит. Но, себе на удивленье, В том пространстве деловом Для своих стихотворений Я устраиваю дом. Здесь светло и одиноко. Строчкам строгий счет веду, Вспоминаю без упрека Неизжитую беду. Три-четыре остановки От Нью-Йорка до Мельковки И на каждой остановке, Легкой рифмою шурша, Обновляется душа. * * * Со мной легко общаются собаки. Лохматыми ушами и хвостом Они мне шлют приветственные знаки И лижут туфли жарким языком. Есть среди них ходячая реклама — Красавица в одежке голубой, Ее выводит старенькая дама, Гордясь собакой больше, чем собой. И есть еще собака Маргарита, Медалями всемирно знаменита, Высокая породистая леди, Мы с ней дружны, как добрые соседи. Но всех милее черный колобочек. Он постоянно чем-то озабочен, Прильнет к ноге и жалобно скулит, Он что-то мне по-русски говорит. * * * Простудой голос сорван. Какая благодать! Простуженное горло Позволит промолчать. На ахи-охи близких Лишь голову склоню. Я в помышленьях низких Себя одну виню. Но полного смиренья В душе усталой нет, А наши говоренья — Лишь суета сует. Я под платок пуховый Упрячу грешный рот. Несказанное слово Пусть болью прорастет. Людочке Дитя мое. Ты мне — подарок Божий. Я без тебя и день прожить страшусь. И нет на свете ничего дороже — Твоей любовью на земле держусь. Но старая душа эгоистична, И свой микроскопический недуг Выплескивает жалобой привычной На молодых, доверчивых подруг. Закономерно плоти увяданье. Закономерно мысли угасанье. Закономерна старости пора — Она, как одуванчик, не мудра. Орфей. Эрнст Неизвестный Документальное кино: Гении и злодеи. Эрнст Неизвестный . И вот «Бабий Яр», мной написанный, над шаром земным полетел позорно замолчанной истиной и стоном закопанных тел. Охрана моя добровольная со мной обращалась на «вы» – команда МЭИ баскетбольная из дылд самых нежных Москвы. Но в русскость мою всем ли верилось? И, чтоб уязвить поверней, спроворили жлобскую версию, что я – это тайный еврей. И надо же так обезбожиться, упасть до ничтожества столь, когда и представить не можется, что боль всех людей – наша боль. Кровей у меня до двенадцати, и в странах любых есть мне кров. Ну что ж, принимаю все нации я в гостеприимную кровь. А мать Неизвестного Эрика звонила: «Писать мне кому? Мне нужен мой сын – не Америка, да вот не пускают к нему». Овировские невыпускатели по принципу «башли гони!» ломали мазилок, писателей и дедушек с бабушками. В дежурках с красотками баловались и всё приводили в ажур, но даже и взятки побаивались за эту, за Беллу Дижур. Тогда уж ей было за восемьдесят. Заметили, что от обид она никогда не заводится и служащим не грубит. Была она невыпущальная. Я всё же усовестил их. Им было прощенье печальное в глазах ее, столь молодых. Великая эта женщина, дожив до столетних седин, в Нью-Йорке шепнула мне: «Женечка, а знаешь, ведь ты мне как сын». Мы вместе нигде не обрамлены, но Эрик и вы – мне семья. Спасибо вам, Белла Абрамовна, еврейская мама моя. Евгений ЕВТУШЕНКО МЫ ЗДЕСЬ - Публикации http://newswe.com/index.php?go=Pages&in=view&id=2172 8 – 14 апреля 2010 Рубрику ведет Леонид Школьник Очередная неделя - «круглые» юбилеи и «некруглые» дни рождения... 9 апреля 1925 – Всемирно известный скульптор Эрнст Неизвестный родился в Екатеринбурге. Отец, Иосиф Моисеевич, - детский врач, мама, поэтесса Белла Абрамовна Дижур, - по профессии биолог, доктор наук, занималась генетикой. Кстати, в одном из интервью Неизвестный сказал, что родом его отец был из оренбургских казаков. Белла Дижур, мама скульптора, поправила сына: не отец, а прадед Эрнста, и был он не казак, а кантонист, то-есть еврей, мальчишкой насильно взятый на службу в николаевскую армию и «отбарабанивший» там 25 лет. Его в армии крестили, а по возвращении он получил большие права как купец 1-й гильдии. А мама скульптора до последних своих дней (она умерла в Нью-Йорке 16 февраля 2006 года, на 103-м году жизни) писала стихи, а за одну из поэтических книг даже получила престижную американскую премию. Не каждому дано перешагнуть столетний юбилей, да и не каждому выпало жить, получив две похоронки на сына, ушедшего добровольцем на фронт в 17 лет и «посмертно» награжденного орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». (Помните? – у Вознесенского: «Лейтенант Неизвестный Эрнст, / на тысячу вёрст кругом /равнину утюжит смерть /огненным утюгом...»). По возвращении домой осенью 1945 года после тяжелого ранения Эрнст преподавал рисование в суворовском училище в Свердловске, а через год уехал в Москву, поступил в Суриковский институт, параллельно учился на философском факультете МГУ, стал скульптором. А потом... Потом ему пришлось выдержать еще одну войну, которая называлась травлей талантливого человека: против него ополчилась Система, начиная с генсека ЦК КПСС Никиты Хрущева и тогдашнего шефа КГБ Шелепина и кончая мелкими партийными боссами и многочисленными завистниками из числа сталинских лауреатов. Лейтенант Эрнст Неизвестный пережил и это. С 1977 г. он живет и работает в Нью-Йорке, преподает в Колумбийском и Гарвардском университетах. В 1983 году был избран профессором гуманитарных наук Орегонского университета. Член Шведской Королевской Академии наук, Европейской Академии искусств, наук и гуманистики в Париже и Академии искусств и наук в Нью-Йорке. Эрнст Неизвестный - автор крупных скульптурных композиций. По его проектам сооружены мемориал жертвам ГУЛАГа в Магадане (1996), композиция «Возрождение» в Москве (2000). В 1996 году Эрнст Неизвестный получил Государственную премию. В августе 2003 года он подарил свой монумент «Памяти шахтеров Кузбасса» городу Кемерово и Кузбассу. Последняя монументальная работа Эрнста Неизвестного «Древо жизни» открыта в Москве в октябре 2004 года, в атриуме торгово-пешеходного моста «Багратион». Творческий багаж Э. Неизвестного — около тысячи скульптур и несколько тысяч графических офортов. Из книжной графики – такие работы, как иллюстрации к Достоевскому - «Преступление и наказание» и портрет самого писателя, иллюстрации к произведениям Беккета, к «Божественной комедии» Данте, к «Екклезиасту». Сегодня в Швеции есть музей Эрнста Неизвестного. Его скульптуры не только часто выставляются, но и навечно поставлены в Швейцарии, Югославии, Лондоне, Нью-Йорке, Вашингтоне, Милане. О нем написаны и изданы за границей десятки книг (в России, кажется, ни одной) и сотни статей. А Неизвестный в свои 85 продолжает работать. Вот только сердце стало пошаливать в последние годы (я свидетель этому, поскольку мы не раз встречались у нашего общего кардиолога Александра Шахновича в Манхэттене)... ************ «НИ» за 5 Декабря 2008 г.»Культура http://www.newizv.ru/culture/2008-12-05/102733-vylepivshaja-harakter-syna.html Вылепившая характер сына Белла ДИЖУР 1903, деревня Белозерье, под Черкассами – 2006, Нью-Йорк Из антологии Евгения Евтушенко «Десять веков русской поэзии» – Неизвестный, откуда ты берешь столько меди на свои пакостные скульптуры? Воруешь? – прорычал малорослому, зато крепко сбитому скульптору со шпанистой челочкой, под которой угадывалась прежняя бритая бугристая голова штрафбатовца, член Президиума ЦК Александр Шелепин, который уже тогда явно нацеливался на место Хрущева. А Эрнст Неизвестный сверканул всё еще штрафбатными, вовсе не испужавшимися «Железного Шурика» глазами: – Не ворую – подбираю. Вы бы сами поездили, посмотрели, что за свалки вокруг ваших заводов. Эта словесная перепалка произошла, когда другие члены Президиума во главе с Никитой Сергеевичем, осмотрев открытую для публики выставку в Манеже, ввалились в особое помещение, дверь которого подобострастно распахнул татуированной рукой секретарь ЦК по идеологии Ильичев, улыбающийся с переслаженной гаденькостью: – Посмотрите-ка, чем наши молодые художники изволят заниматься. Хрущев вначале попятился: – Да тут все картины какие-то недомалеванные. На некоторых даже лиц человеческих нет. – Очень даже домалеванные. А лиц нет, потому что они рабоче-крестьянские лица презирают… Это на Западе абстракционизмом называется. А вот здесь красные пятна наляпаны. Это, Никита Сергеич, они так революцию Октябрьскую видят своими гнилыми глазами, – объяснил Ильичев. Хрущев, первый раз этакое узревший, закипятился: – Как это можно видеть в революции только сплошную кровь? Мы раньше с муравьями на обмотках по Сивашу ползали, а теперь в Америку приезжаем, и нас там оркестрами встречают, ковры постилают… А тут на холстах всё шиворот-навыворот понамазано, – Никита Сергеевич был бы крайне удивлен, что в этом он сошелся с Гарри Трумэном, назвавшим когда-то современную живопись «яйцами всмятку». – Да они, что же, – пидарасы сплошные, что ли? А скульптор возьми да и врежь первому секретарю грубостью за грубость: – Давайте соревнемся, Никита Сергеевич. Поставим хоть взвод баб в интересном развороте и посмотрим, кто из нас чего стоит. Хрущев аж обомлел: не привык он, чтобы с ним, за которым бомбы атомные, и КГБ, и армия, и партия, так разговаривали. Но не наглость почувствовал, а силу – настоящую, мужскую. Что-то ему понравилось в этом человеке. Не зря он, как Хрущеву доложили, лейтенантиком будучи, генералу пощечину закатил, когда тот к его подружке-медсестре подбираться стал, за это в штрафбат и угодил. Но для порядка все-таки Хрущев скульптора осадил: – Что это ты со старшими так язык распускаешь! Как тебя только мама воспитывала?! А скульптор ему: – Хорошо меня мама воспитывала! Без прогибонов! Запал Эрнст Неизвестный своим характером непрогибным в память Хрущева – он даже распорядился негласно дать ему госзаказ в одном «почтовом ящике» в Зеленограде. А после смерти Хрущева его семья именно этому скульптору надгробие на Новодевичьем кладбище заказала. Да не сам ли Хрущев перед смертью им подсказал? И как-то само собой получилось, что первый памятник жертвам сталинского террора поставил тоже не кто-нибудь, а Эрнст Неизвестный, да там, где он и должен быть прежде всего, – в Магадане. Так что мама Эрнста, Белла Абрамовна Дижур, правильная была воспитательница – негнучая и живучая. Она была еврейкой, но из особой ветви – испанской, аристократической. Неординарная родословная была у Эрнста и по отцовской линии: прадед его, офицер-кантонист, отслужил в царской армии 25 лет. Там его и крестили. Попав домой, он вырос до купца первой гильдии, жил в полном преуспеянии в Первоуральске. В конце 20-х годов Белла окончила химико-биологический факультет Ленинградского пединститута имени Герцена. За ней на брегах Невы ухаживал молодой Николай Заболоцкий. Но, вернувшись на Урал к родителям, она встретила будущего отца Эрнста, врача Иосифа Моисеевича Неизвестного, и перевлюбилась в него – уже навсегда. Она преподавала биологию и химию, была химиком-экспертом в милиции, заведовала химической лабораторией на заводе. Но оставила профессию, чтобы без помех писать стихи и прозу, сочинять научную фантастику для детей. До ста двух дожила – кажется, единственный случай в отечественной литературе. Творческая жизнь у нее, как и у сына, не была безоблачной. Она рассказывала в интервью американскому русскому журналу «Вестник»: «Я ведь «безродный космополит», обо мне писали: «Группа антинародных писателей будет неполной, если не сказать об их так называемом поэтическом ответвлении». Этим ответвлением была я, а главную группу уральских «космополитов» «возглавлял» писатель Иосиф Исаакович Ликстанов, лауреат сталинской премии, автор книги «Малышок». Когда Белла Дижур написала чистую, искреннюю, полную доброты поэму о Януше Корчаке, одна свердловская газета так отозвалась: «Дижур нашла себе в герои некоего Януса, который встал на колени перед Гитлером». В прекрасном послесловии к книге стихов Беллы Дижур «Тень души» Василий Аксенов пишет: «Современной молодежи, особенно в Зарубежье, всё это может показаться не столь уж страшным, но мы-то помним, чем оборачивались эти ярлыки и формулировочки в те времена, когда против творческого пессимизма прописывали оптимизм колымского лесоповала». Когда из СССР выдавили ныне самого знаменитого нашего скульптора – ее сына, она, пытаясь выехать к нему, семь лет сидела в «отказе». В 1985 году я написал письмо Ю.В. Андропову: «Белла Абрамовна Дижур – старейшая детская писательница, принятая Павлом Бажовым в ряды ССП еще в 1940 году, зла в жизни никому не сделавшая, и единственное ее желание – чтобы собственный сын закрыл ей глаза, похоронил ее. Никаких военных секретов она не знает. Как бы ни относиться к Эрнсту Неизвестному, на мой взгляд, негоже такому могучему государству, как наше, мстить ему через 82-летнюю ни в чем не повинную мать. Великодушие никого еще никогда не унижало. Проявите же великодушие, жалость, незлопамятность, исконно свойственные настоящим русским людям…» Ее, слава Богу, выпустили, и я видел ее в США, полную сил, юмора и радости от того, что она рядом со своим сыном. Их стихи уже встретились в антологии «Строфы века» и встретятся в антологии «Десять веков русской поэзии». Белла Дижур не была выдающимся поэтом, но была выдающейся женщиной, вылепившей несгибаемый характер своего сына. Она добавила нам надежд на то, что надежды никогда не напрасны. Судьба сына и ее собственная – тому примером. Тишина Это было в первый день войны. Ты стоял спокойно у стены. Ты курил, и синеватый дым поднимался облаком густым. Вот и всё. А после – ты ушел. Солнце освещало желтый пол, сероватый пепел на полу и окурок, брошенный в углу. Так пришла ко мне в тот день война, и была такая тишина, будто в мире ничего и нет, только твой задумчивый портрет в солнечных квадратах. А над ним – горьковатый папиросный дым. Вот и всё, а после по утрам выметала чисто по углам. Всё казалось, что не на виду где-нибудь окурок твой найду. Януш Корчак Отрывок Но где-то на пороге дальнем детства похрустывает тонкая маца, и детской крови смутное наследство еще живет в моих чертах лица. И голос крови мой покой смущает, и жив еще, и говорит во мне… Вот так звезда погибнет в вышине, а свет еще на землю посылает. И в дни, когда, как встарь, на перепутье народ мой, вновь поруганный, стоит, я вновь еврейка – всей своею сутью, всей силой незаслуженных обид, всей болью за погибших ребятишек, всей материнской сутью естества. Да, я еврейка, пусть же каждый слышит наполненные горечью слова. * * * Родиться вновь. Но в облике растенья Шуршать листвой зеленой неспеша. К обещанным садам отдохновенья Стремится утомленная душа. Но я ее беру за подбородок И тычу носом в грязь и суету. Кляну ее бесплодную породу, Бесплотную и хлипкую мечту Усаживаю в жесткие вагоны. Не хнычь, не хнычь! Пощады не моли! Сквозь сотни полустанков и перронов Везу ее на самый край земли. Не смей дремать! Открой глаза пошире! Об отдыхе утраченном не плачь. Вот, великаньи ноги растопыря, Летят столбы электропередач. Лети и ты. Туда, где света мало. Пусть над тобой свершится страшный суд. Лети туда, где солнце отсияло, Где, может быть, его уже не ждут. Не опасаясь божеского гнева, Махни ему насмешливым крылом. Из рая так ушли Адам и Ева, Блаженству предпочли земной содом. * * * И вот «Бабий Яр», мной написанный, над шаром земным полетел позорно замолчанной истиной и стоном закопанных тел. Охрана моя добровольная со мной обращалась на «вы» – команда МЭИ баскетбольная из дылд самых нежных Москвы. Но в русскость мою всем ли верилось? И, чтоб уязвить поверней, спроворили жлобскую версию, что я – это тайный еврей. И надо же так обезбожиться, упасть до ничтожества столь, когда и представить не можется, что боль всех людей – наша боль. Кровей у меня до двенадцати, и в странах любых есть мне кров. Ну что ж, принимаю все нации я в гостеприимную кровь. А мать Неизвестного Эрика звонила: «Писать мне кому? Мне нужен мой сын – не Америка, да вот не пускают к нему». Овировские невыпускатели по принципу «башли гони!» ломали мазилок, писателей и дедушек с бабушками. В дежурках с красотками баловались и всё приводили в ажур, но даже и взятки побаивались за эту, за Беллу Дижур. Тогда уж ей было за восемьдесят. Заметили, что от обид она никогда не заводится и служащим не грубит. Была она невыпущальная. Я всё же усовестил их. Им было прощенье печальное в глазах ее, столь молодых. Великая эта женщина, дожив до столетних седин, в Нью-Йорке шепнула мне: «Женечка, а знаешь, ведь ты мне как сын». Мы вместе нигде не обрамлены, но Эрик и вы – мне семья. Спасибо вам, Белла Абрамовна, еврейская мама моя. Евгений ЕВТУШЕНКО Комментарии Spaik :))) Пост - есть хорошо, несмотря на отсутствие матчасти и пр. Впрочем, мне это всё по-барабану:))) 2(два) маленьких замечания 1. а кантонист, то-есть еврей Это не есть совсем так. Кантонистами были не токмо яуреи, даже скорее евреи тоже становились кантонистами:))) Например, С.И. Мосин, тот самый, им. которого "трёхлинейка", который её курировал, из кантонистов:))) но совсем не значит, что яурей. Умер в чине генерал-майор (действительный статский советник), наследное дворянство, герб и пр... 2. получил большие права как купец 1-й гильдии Принадлежность к гильдии определялась капиталом. Ну и... :))) Всё остальное - есть хорошо:))) ***** Пегматит Евтушенко, конечно, в своем репертуаре - самолюбование в каждой строке, но все же доброе дело сделал. А Белла Дижур женщина удивительная - почти в сто лет такая образность! Плачут тонкие свечи Всю субботнюю ночь. Но ничто и никто Им не может помочь. Фитилёк обнажился И беспомощно сполз На мерцающий холмик Стеариновых слез. ******* zardazan На легких колесах, В серебряных спицах, Все мчится и мчится Моя колесница. Все выше, В надмирный озоновый воздух, Где холодно светят надменные звезды, Где так одиноко И так нестерпимо, Как может быть только В разлуке с любимым. ******** Zardazan Да, запоминающаяся. Мать, дважды хоронившая сына, участвует в юбилее в честь его 80-летия... ( помимо всего: нервов, известности, славы и проч. огней-вод-медных труб). ******* Сергей Каз • Лучший комментатор Прекрасные стихи. Но всё-таки я не понимаю, почему еврея почти всегда можно вычислить по таланту. Я не расист и не признаю теорию *избранного народа* (после деяний нацистов это звучит издевательски). Но что-то отличает наш народ на генетическом уровне. Есть чисто еврейские болезни, еврейская гениальность, чисто еврейский юмор или даже чисто еврейская глупость или отсутствие чувства юмора (М.Галесник). | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика