Главная » 2012 Июль 16 » Вертинский
17:37 Вертинский | |
Я сегодня смеюсь над собой Мне так хочется счастья и ласки, Мне так хочется глупенькой сказки, Детской сказки наивной, смешной. Я устал от белил и румян И от вечной трагической маски, Я хочу хоть немножечко ласки, Чтоб забыть этот дикий обман. Я сегодня смеюсь над собой: Мне так хочется счастья и ласки, Мне так хочется глупенькой сказки, Детской сказки про сон золотой... 1915 СЕРОГЛАЗОЧКА Я люблю Вас, моя сероглазочка, Золотая ошибка моя! Вы - вечерняя жуткая сказочка, Вы - цветок из картины Гойя. Я люблю Ваши пальцы старинные Католических строгих мадонн, Ваши волосы сказочно длинные И надменно-ленивый поклон. Я люблю Ваши руки усталые, Как у только что снятых с креста, Ваши детские губы коралловые И углы оскорбленного рта. Я люблю этот блеск интонации, Этот голос - звенящий хрусталь, И головку цветущей акации, И в словах голубую вуаль. Так естественно, просто и ласково Вы, какую-то месть затая, Мою душу опутали сказкою, Сумасшедшею сказкой Гойя... Под напев Ваших слов летаргических Умереть так легко и тепло. В этой сказке смешной и трагической И конец, и начало светло... 1915 ..Я был, конечно, не равнодушен к Вере Холодной, как и все тогда. Посвящая ей свою новую, только что написанную песенку - "Маленький Креольчик", - я впервые придумал и написал на нотах титул - "Королеке экрана", - титул утвердился за ней.. МАЛЕНЬКИЙ КРЕОЛЬЧИК Вере Холодной Ах, где же Вы, мой маленький креольчик, Мой смуглый принц с Антильских островов, Мой маленький китайский колокольчик, Капризный, как дитя, как песенка без слов? Такой беспомощный, как дикий одуванчик, Такой изысканный, изящный и простой, Как пуст без Вас мой старый балаганчик, Как бледен Ваш Пьеро, как плачет он порой! Куда же Вы ушли, мой маленький креольчик, Мой смуглый принц с Антильских островов, Мой маленький китайский колокольчик, Капризный как дитя, как песенка без слов?.. 1916, Москва ЛИЛОВЫЙ НЕГР В. Холодной Где Вы теперь? Кто Вам целует пальцы? Куда ушел Ваш китайчонок Ли?.. Вы, кажется, потом любили португальца, А может быть, с малайцем Вы ушли. В последний раз я видел Вас так близко. В пролеты улиц Вас умчал авто. Мне снилось, что теперь в притонах Сан-Франциско Лиловый негр Вам подает манто. 1916 ..Вера всегда помнила, что это я впервые толкнул её на тот путь, на котором их никому неизвестной молодой женщины она сделалась кинозвездой. Я многие свои новые песни посвящал ей. Как-то, помню, я принёс ей показать свою последнюю вещь, называлась она - "Ваши пальцы пахнут ладаном". Я уже отдал её издателю в печать и, как всегда, посвятил Холодной. Когда я прочёл ей текст песни, она замахала на меня руками: - Что вы сделали! Не надо! Не надо! Не хочу! Чтобы я лежала в гробу! Ни за что! Она очень разволновалась: - Это смерть! Снимите сейчас же посвящение! Помню, я не множко даже обиделся..Я снял посвящение. ..Через несколько лет, когда Вера Холодная выступала в Одессе, а я пел в Ростове-на-Дону, в номер гостиницы мне подали телеграмму из Одессы: "Умерла Вера Холодная". Оказалось, она выступала на балу журналистов, много танцевала и, разгрячённая, вышла на приморскую террасу, где её моментально прохватило резким морским ветром. У неё началась "испанка", как тогда называли грипп, и она сгорела, как свеча, в два-три дня. Рукописи моих романсов лежали передо мной на столе. Издатель сидел напротив меня, и я вынул "Ваши пальцы" из пачки, перечёл текст и надписал: "Королеве экрана - Вере Холодной". Да, "Королевы" моей уже не было в живых! Во всём этом было что-то трагическое. Недаром она так испугалась моего посвящения и с таким упорством отказывалась от него. Точно предчувствовала свою смерть.. ВАШИ ПАЛЬЦЫ В. Холодной Ваши пальцы пахнут ладаном, А в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо нам, Никого теперь не жаль. И когда Весенней Вестницей Вы пойдете в дальний край, Там Господь по белой лестнице Поведет Вас в светлый рай. Тихо шепчет дьякон седенький, За поклоном бьет поклон И метет бородкой реденькой Вековую пыль с икон. Ваши пальцы пахнут ладаном, А в ресницах спит печаль. Ничего теперь не надо нам, Никого теперь не жаль. 1916 .."Бал Господен" тронул, наконец, все сердца. Мне апплодировали довольно много. Последней был песня "То, что я должен сказать". Я уже был в ударе, что называется. В полной боевой готовности. Подойдя к краю рампы, я бросал слова, как камни, - яростно, сильно и гневно! Уже ничего нельзя было удержать и остановить во мне..Зал задохнулся, потрясённый и испуганный.. ТО, ЧТО Я ДОЛЖЕН СКАЗАТЬ Я не знаю, зачем и кому это нужно, Кто послал их на смерть не дрожавшей рукой, Только так беспощадно, так зло и ненужно Опустили их в Вечный Покой! Осторожные зрители молча кутались в шубы, И какая-то женщина с искаженным лицом Целовала покойника в посиневшие губы И швырнула в священника обручальным кольцом. Закидали их елками, замесили их грязью И пошли по домам - под шумок толковать, Что пора положить бы уж конец безобразью, Что и так уже скоро, мол, мы начнем голодать. И никто не додумался просто стать на колени И сказать этим мальчикам, что в бездарной стране Даже светлые подвиги - это только ступени В бесконечные пропасти - к недоступной Весне! 1917, октябрь, Москва БАЛ ГОСПОДЕН В пыльный маленький город, где Вы жили ребенком, Из Парижа весной к Вам пришел туалет. В этом платье печальном Вы казались Орленком, Бледным маленьким герцогом сказочных лет. В этом городе сонном Вы вечно мечтали А балах, о пажах, вереницах карет И о том, как ночами в горящем Версале С мертвым принцем танцуете Вы менуэт... В этом городе сонном балов не бывало, Даже не было просто приличных карет. Шли года. Вы поблекли и платье увяло, Ваше дивное платье "Maison Lavalette". Но однажды сбылися мечты сумасшедшие, Платье было надето, фиалки цвели, И какие-то люди, за Вами пришедшие, В катафалке по городу Вас повезли. На слепых лошадях колыхались плюмажики, Старый попик любезно кадилом махал... Так весной в бутафорском смешном экипажике Вы поехали к Богу на бал. 1917, Кисловодск ПЕЙ, МОЯ ДЕВОЧКА Пей, моя девочка, пей, моя милая, Это плохое вино. Оба мы нищие, оба унылые, Счастия нам не дано. Нас обманули, нас ложью опутали, Нас заставляли любить... Хитро и тонко, так тонко запутали, Даже не дали забыть! Выпили нас, как бокалы хрустальные С светлым душистым вином. Вот отчего мои песни печальные, Вот отчего мы вдвоем. Наши сердца, как перчатки, изношены. Нам нужно много молчать! Чьей-то жестокой рукою мы брошены В это большую кровать. 1917, Одесса ВСЕ, ЧТО ОСТАЛОСЬ Это все, что от Вас осталось, - Пачка писем и прядь волос. Только сердце немного сжалось, В нем уже не осталось слез. Вот в субботу куплю собаку, Буду петь по ночам псалом, Закажу себе туфли к фраку... Ничего. Как-нибудь проживем. Все окончилось так нормально Так логичен и прост конец: Вы сказали, что нынче в спальню Не приносят с собой сердец. 1918, Харьков ПРИНЦЕССА МАЛЕН Мне так стыдно за Вас. Мне и больно и жутко. Мне не хочется верить такому концу. Из "Принцессы Мален", вдохновенной и чуткой, Превратиться в такую слепую овцу! Он Вас так искалечил! Тупой и упорный, Как "прилично" подстриг он цветы Ваших грез! Что осталось от Вас, Ваших шуток задорных, Ваших милых ошибок, улыбок и слез! Он Вас так обезличил! Он все Ваши мысли Перекрасил в какой-то безрадостный цвет. Как увяли слова! Как бессильно повисли Ваши робкие "Да", Ваши гордые "Нет"! Это грустно до слез. И смешно, к сожаленью, Что из "Розы поэта" - и это не лесть - Этот добрый кретин просто сварит варенье, Спрячет в шкаф и зимой будет медленно есть. Одного он не знает: чем сон непробудней, Тем светлей пробужденье, тем ярче гроза. Я спокойно крещу Ваши серые будни, Ваше тихое имя целую в глаза. 1920, Константинополь ДЖИОКОНДА Я люблю Вас тепло и внимательно, Так, как любят ушедших невест. Для меня это так обязательно, То, что Вы мне надели свой крест. Почему Вас зовут Джиокондою? Это как-то не тонко о Вас. Я в Вас чувствую строгость иконную От широко расставленных глаз. Я в Вас вижу "Царицу Небесную", Богородицу волжских скитов, "Несказанную радость" чудесную Наших русских дремучих лесов. И любовь мою тихо и бережно Я несу, как из церкви свечу. Разве счастья словами измеришь дно? Сам себе улыбнусь. И молчу. Так не хочется скомкать поспешностью Наш стыдливый и робких роман. Да хранит Вас Господь с Вашей внешностью От меня, от любви и от ран. 1920-1921, Константинополь ВЕНОК Вот и все. Панихида кончена. Над собором пробило час. Этой пытке остро-утонченной Предаюсь я в последний раз. Синеватые нити ладана, Недоплаканных слез комок - Все понятно и все разгадано. Эти строки - любви венок. Что ж тебе пожелать? Любовника? Или счастья на двух персон? Не забудь позабыть виновника, Что нарушил твой сладкий сон. Он обманут мечтой-гадалкою, Умирает один в глуши. Не сердись за попытку жалкую Докричать до твоей души. Я любовь твою, я, как веточку, Засушу между старых книг. Время быстро сотрет отметочку, Все сотрет его грозный лик. Ну, прощай, моя птица бедная, Королева моих вершин. Ты теперь навсегда безвредная, Он долюбит тебя один. 1921, Бессарабия В СИНЕМ И ДАЛЕКОМ ОКЕАНЕ Вы сегодня нежны, Вы сегодня бледны, Вы сегодня бледнее луны... Вы читали стихи, Вы считали грехи, Вы совсем как ребенок тихи. Ваш лиловый аббат Будет искренно рад И отпустит грехи наугад... Бросьте ж думу свою, Места хватит в раю. Вы усните, а я вам спою. В синем и далеком океане, Где-то возле Огненной Земли, Плавают в сиреневом тумане Мертвые седые корабли. Их ведут слепые капитаны, Где-то затонувшие давно. Утром их немые караваны Тихо опускаются на дно. Ждет их океан в свои объятья, Волны их приветствуют, звеня. Страшны их бессильные проклятья Солнцу наступающего дня... 1927, Польша, Краков ..Его скрипка то пела, то выла, как тяжко раненный зверь, то голосила пронзительно и звонко, тоскливо умирая на высоких нотах.. - Мда, играть он, конечно, умеет!..А вот как человек он настоящая скотина! Видишь ту женщину, у эстрады? Это его жена! Когда-то она была знаменитой актрисой..Весь мир знал её. Это была звезда! И какая звезда! Ему до неё было как до неба! А теперь она бросила сцену. Из-за него, конечно. Он ревновал к ней. Он бьёт её! И ничего этому не поможет Ведь она же любит. Она для него всю жизнь свою поломала... Я оглянулся. сильвия ждала его стоя. В её огромных зрачках испуганной птицы отразился весь тот заколдованный мир, в котором пела его скрипка. Точно опрокинутый в лесные озёра таинственный ночной лес, залитый лунным светом.. ..Прошло года три..В моей программе было много новых вещеё. Втом числе и "Концерт Сарасате"..Владеско сидел в первом ряду. Рядом с ним, в простом и строгом платье сидела Сильвия. . ..Слова били его как пощёчины. Он прятал лицо, отворачивался от них, пытался закрыться программкой, но они настигали его - жестокие, точные и неумолимые, предназначенные только ему, усиленные моим гневом, темпераментом и силой моих интонаций.. ..За кулисами уборная моя была полна людей..Он шёл на меня в слепую, ничего не видя вокруг, разъярённым медведем, наступая на ноги окружающих и расталкивая публику. Одну минуту мы стояли друг против друга, как два зверя, приготовившихся к смертельной схватке. Он смотрел мне в лицо широко открытыми глазами, белыми от ярости и боли, и тяжко дышал..Это длилось всего несколько секунд. Потом..Что-то дрогнуло в нём. Гримаса боли, как молния, сверху донизу прорезала ему лицо. - Вы..убиои меня! Убили..Я знаю..Я понял..Я..но я больше не буду! Слёзы ручьём текли из его глаз. .. - Ну, а как он с Сильвией? Бьёт её? - Что ты! Он в ней души не чает. Каждый вечер ей цветы приносит и сам ставит на её столик. А когда выпьет, плачет и просит у неё прощения. - При всех? - При всех! КОНЦЕРТ САРАСАТЕ Ваш любовник скрипач, он седой и горбатый. Он Вас дико ревнует, не любит и бьет. Но когда он играет "Концерт Сарасате", Ваше сердце, как птица, летит и поет. Он альфонс по призванью. Он знает секреты И умеет из женщины сделать зеро... Но когда затоскуют его флажолеты, Он божественный принц, он влюбленный Пьеро! Он Вас скомкал, сломал, обокрал, обезличил. Femme de luxe он сумел превратить в femme de chambre. И давно уж не моден, давно неприличен Ваш кротовый жакет с легким запахом амбр. И в усталом лице, и в манере держаться Появилась в Вас и небрежность, и лень. Разве можно так горько, так зло насмехаться? Разве можно топтать каблуками сирень?.. И когда Вы, страдая от ласк хамоватых, Тихо плачете где-то в углу, не дыша, - Он играет для Вас свой "Концерт Сарасате", От которого кровью зальется душа! Безобразной, ненужной, больной и брюхатой, Ненавидя его, презирая себя, Вы прощаете все за "Концерт Сарасате", Исступленно, безумно и больно любя!.. 1927, Черновцы МАДАМ, УЖЕ ПАДАЮТ ЛИСТЬЯ... На солнечном пляже в июне В своих голубых пижамах Девчонка - звезда и шалунья - Она меня сводит с ума. Под синий berceuse океана На желто-лимонном песке Настойчиво, нежно и рьяно Я ей напеваю в тоске: "Мадам, уже песни пропеты" Мне нечего больше сказать! В такое волшебное лето Не надо так долго терзать! Я жду Вас, как сна голубого! Я гибну в любовном огне! Когда же Вы скажете слово, Когда Вы придете ко мне?" И, взглядом играя лукаво, Роняет она на ходу: "Вас слишком испортила слава. А впрочем... Вы ждите... приду!.." Потом опустели террасы, И с пляжа кабинки свезли. И даже рыбачьи баркасы В далекое море ушли. А птицы так грустно и нежно Прощались со мной на заре. И вот уж совсем безнадежно Я ей говорю в октябре: "Мадам, уже падают листья, И осень в смертельном бреду! Уже виноградные кисти Желтеют в забытом саду! Я жду Вас, как сна голубого! Я гибну в осеннем огне! Когда же Вы скажете слово? Когда Вы придете ко мне?!" И, взгляд опуская устало, Шепнула она, как в бреду: "Я Вас слишком долго желала. Я к Вам... никогда не приду". 1930, Цоппот, Данциг ПОЛУКРОВКА Мне не нужна женщина. Мне нужна лишь тема, Чтобы в сердце вспыхнувшем зазвучал напев. Я могу из падали создавать поэмы, Я люблю из горничных - делать королев. И в вечернем дансинге, как-то ночью мая, Где тела сплетенные колыхал джаз-банд, Я так нежно выдумал Вас, моя простая, Вас, моя волшебница недалеких стран. Как поет в хрусталях электричество! Я влюблен в Вашу тонкую бровь! Вы танцуете, Ваше Величество Королева Любовь! Так в вечернем дансинге, как-то ночью мая, Где тела сплетенные колыхал джаз-банд, Я так глупо выдумал Вас, моя простая, Вас, моя волшебница недалеких стран. И души Вашей нищей убожество Было так тяжело разгадать. Вы уходите... Ваше Ничтожество Полукровка... Ошибка опять... 1930, Варшава ТАНГО "МАГНОЛИЯ" В бананово-лимонном Сингапуре, в буре, Когда поет и плачет океан И гонит в ослепительной лазури Птиц дальний караван, В бананово-лимонном Сингапуре, в буре, Когда у Вас на сердце тишина, Вы, брови темно-синие нахмурив, Тоскуете одна... И, нежно вспоминая Иное небо мая, Слова мои, и ласки, и меня, Вы плачете, Иветта, Что наша песня спета, А сердце не согрето без любви огня. И, сладко замирая от криков попугая, Как дикая магнолия в цвету, Вы плачете, Иветта, Что песня недопета, Что это лето где-то Унеслось в мечту! В банановом и лунном Сингапуре, в буре, Когда под ветром ломится банан, Вы грезите всю ночь на желтой шкуре Под вопли обезьян. В бананово-лимонном Сингапуре, в буре, Запястьями и кольцами звеня, Магнолия тропической лазури, Вы любите меня. 1931, Бессарабия ЛЮБОВНИЦЕ Замолчи, замолчи, умоляю, Я от слов твоих горьких устал. Никакого я счастья не знаю, Никакой я любви не встречал. Не ломай свои тонкие руки. Надо жизнь до конца дотянуть. Я пою пои песни от скуки, Чтобы только совсем не заснуть. Поищи себе лучше другого, И умней и сильнее меня, Чтоб ловил твое каждое слово, Чтоб любил тебя "жарче огня". В этом странном, "веселом" Париже Невеселых гуляк и зевак Ты одна всех понятней и ближе, Мой любимый, единственный враг. Скоро, скоро с далеким поклоном, Мою "русскую" грусть затая, За бродячим цыганским вагоном Я уйду в голубые края. А потом как-нибудь за стеною Ты услышишь мой голос сквозь сон, И про нашу разлуку с тобою Равнодушно споет граммофон. 1934, Париж ЖЕЛТЫЙ АНГЕЛ В вечерних ресторанах, В парижских балаганах, В дешевом электрическом раю, Всю ночь ломаю руки От ярости и муки И людям что-то жалобно пою. Звенят, гудят джаз-банды, И злые обезьяны Мне скалят искалеченные рты. А я, кривой и пьяный, Зову их в океаны И сыплю им в шампанское цветы. А когда наступит утро, я бреду бульваром сонным, Где в испуге даже дети убегают от меня. Я усталый, старый клоун, я машу мечом картонным, И лучах моей короны умирает светоч дня. Звенят, гудят джаз-банды, Танцуют обезьяны И бешено встречают Рождество. А я, кривой и пьяный, Заснул у фортепьяно Под этот дикий гул и торжество. На башне бьют куранты, Уходят музыканты, И елка догорела до конца. Лакеи тушат свечи, Давно замолкли речи, И я уж не могу поднять лица. И тогда с потухшей елки тихо спрыгнул желтый Ангел И сказал: "Маэстро бедный, Вы устали, Вы больны. Говорят, что Вы в притонах по ночам поете танго. Даже в нашем добром небе были все удивлены". И, закрыв лицо руками, я внимал жестокой речи, Утирая фраком слезы, слезы боли и стыда. А высоко в синем небе догорали божьи свечи И печальный желтый Ангел тихо таял без следа. 1934, Париж ПРОЩАЛЬНЫЙ УЖИН Сегодня томная луна, Как пленная царевна, Грустна, задумчива, бледна И безнадежно влюблена. Сегодня музыка больна, Едва звучит напевно. Она капризна, и нежна, И холодна, и гневна. Сегодня наш последний день В приморском ресторане. Упала на террасу тень, Зажглись огни в тумане. Отлив лениво ткет по дну Узоры пенных кружев. Мы пригласили тишину На наш прощальный ужин, Благодарю Вас, милый друг, За тайные свиданья, За незабвенные слова И пылкие признанья. Они, как яркие огни, Горят в моем ненастье. За эти золотые дни Украденного счастья. Благодарю Вас за любовь, Похожую на муки, За то, что Вы мне дали вновь Изведать боль разлуки. За упоительную власть Пленительного тела, За ту божественную страсть, Что в нас обоих пела. Я подымаю свой бокал За неизбежность смены, За Ваши новые пути И новые измены. Я не завидую тому, Кто Вас там ждет, тоскуя... За возвращение к нему Бокал свой молча пью я! Я знаю, я совсем не тот, Кто Вам для счастья нужен. А он - иной... Но пусть он ждет, Пока мы кончим ужин! Я знаю, даже кораблям Необходима пристань. Но не таким, как мы! Не нам, Бродягам и артистам! Циндао УБИВШЕЙ ЛЮБОВЬ Какое мне дело, что ты существуешь на свете, Страдаешь, играешь, о чем-то мечтаешь и лжешь, Какое мне дело, что ты увядаешь в расцвете, Что ты забываешь о свете и счастья не ждешь. Какое мне дело, что все твои пьяные ночи Холодную душу не могут мечтою согреть, Что ты угасаешь, что рот твой устало-порочен, Что падшие ангелы в небо не смеют взлететь. И кто виноват, что играют плохие актеры, Что даже иллюзии счастья тебе ни один не дает, Что бледное тело твое терзают, как псы, сутенеры Что бедное сердце твое превращается в лед. Ты - злая принцесса, убившая добрую фею, Горят твои очи, и слабые руки в крови. Ты бродишь в лесу, никуда постучаться не смея, Укрыться от этой, тобою убитой любви. Какое мне дело, что ты заблудилась в дороге, Что ты потеряла от нашего счастья ключи. Убитой любви не прощают ни люди, ни боги. Аминь. Исчезай. Умирай. Погибай и молчи. 1939, Шанхай via | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика