Главная » 2013 Ноябрь 17 » Он не в школьной программе
01:10 Он не в школьной программе | |
Книга Шолом-Алейхема всегда занимала почетное место в доме каждой американской еврейской семьи, отмечает Дорман. Раньше на идише, теперь на английском. Только теперь ее редко открывают. Шолом-Алейхем не входит в школьную программу, его не изучают в религиозных школах, его не читают. Для самого режиссера обращение к этому имени стало случайностью. Случайность затянулась на несколько лет и в конце концов привела в Россию, в так давно влекущие герценовские места, которые в том самом Литературном, и о Шолом-Алейхеме там не просто слышали. Кто знает, для кого эта встреча оказалась интересней — для студентов или для режиссера? Только домой он вернулся с подарочным изданием «Былого и дум». Дома его знают как независимого режиссера и писателя. Он создал сценарии к документальным фильмам о легендарной антарктической экспедиции Шеклтона, о военных годах во Вьетнаме нынешнего госсекретаря США Джона Керри, о Золотой лихорадке. Он стал автором ряда передач для каналов PBC, CBS, CNN, Discovery, удостоился Премии Пибоди и был номинирован на «Эмми». А еще успел снять два фильма для Еврейского музея и Центра толерантности в Москве. Независимые с независимыми. Музыку к фильму согласился написать сам Джон Зорн. Один из фанатов яростно атаковывал Дормана письмами — когда же, наконец, будет закончен фильм? Кому-то посчастливилось познакомиться с Шолом-Алейхемом благодаря музыке Джона Зорна. Кому-то, возможно, посчастливится открыть для себя Зорна благодаря Шолом-Алейхему. Опыт уникальный, признается сам режиссер, никогда еще музыка не ложилась так естественно, как в этот раз. Словно без нее он никакого фильма и не снимал. Невозможно его было бы представить и без Бел Кауфман и ее вкрадчивых семейных рассказов, где правды от вымысла уже не отличить. И как потрясающе она выглядит в кадре! Однако больше всего впечатляют архивы. В начале прошлого века была у состоятельных еврейских иммигрантов такая слабость — возвращаться к своим корням. Они снаряжали огромные лайнеры и направлялись к берегам Европы, снимая все вокруг на 60-миллиметровые камеры. Если вырезать из той хроники лоск и блеск лайнеров, то останется жизнь штетлов. Фиксировать жизнь местечка и его обитателей было нередким занятием в то время: культура штетла умирала, и многие пытались сохранить для истории ее образ. Собиралось все — предметы быта, фольклор, обычаи, традиции. В фильм попало около трехсот фотографий, большинство которых — из тех самых коллекций и архивов. Шолом-Алейхем начал с маленького словаря ругательств своей мачехи, а в итоге дал жизнь целой литературе на идиш. У него была мечта — поставить ее на один уровень с русской классикой. Только идиша уже не знали даже его собственные дети. Идиш медленно погибал вместе с культурой восточноевропейского местечка. Ему не было места в Америке, куда ехали строить новую жизнь без оглядки на прошлые беды. Ему не было места в Палестине, где зарождающееся государство сделало своим языком иврит. Выбор идиша для своего творчества изначально был сродни самоубийству. Эта литература достигала расцвета в период распада и гибели своей культуры, от которой многим приходилось отказываться. Он устраивал турне по городам Европы и сам читал свои произведения. «Когда люди приходили послушать чтения Шолом-Алейхема – они в определенном смысле приходили на чествование самих себя, поскольку приходили послушать человека, который чествовал их. Шолом-Алейхем был чрезвычайно значим для всего еврейского сообщества. Он дарил многим и многим евреям ощущение, что их незначительные маленькие жизни вовсе не были ни незначительными, ни маленькими», — рассказывает писатель Гилель Галкин. Похороны Шолом-Алейхема в Нью-Йорке собрали более двухсот тысяч евреев. Такое событие пришлось освятить всем нью-йоркским газетам — и впервые еврейское сообщество заявило о себе как о политической силе, с которой следует считаться. А что видел в Америке Шолом-Алейхем? Место, где евреям жилось так хорошо, как нигде и никогда больше, — а значит, место, которое заставит их утратить все свои традиции. Америка не стала для него землей обетованной. Он не смог состояться здесь как драматург, не смог принять ее жизненные ориентиры, к тому времени у него не было сил в очередной раз приспосабливаться к чему-то новому. Но одним из последних его главных героев был маленький Мотл — и значит, у будущего поколения есть надежда. Что значит быть евреем в стремительном потоке смены ориентиров, распада традиций? Что значит быть евреем в современном мире? И есть ли в нем вообще место традиции? Герой Шолом-Алейхем может жить, только оставаясь евреем, переставая им быть — он обречен на гибель. Ответы, к которым приходит писатель, возможно, уже не подходят для современности, но он помогает ставить их снова и снова. «Он заставил меня взглянуть на самого себя, — признается Дорман, — помог открыть мне в себе то, о чем я и не догадывался». Не надо думать, что фильм — лишь биография Шолом-Алейхема. «Это больше, чем просто биография, этот фильм для каждого из нас — он универсален», — обращает внимание режиссер. Только глубоко исследовав частное, можно претендовать на универсальность, говорит он, — что и удается сделать Шолом-Алейхему». После этого он обычно рассказывает про случай, произошедший в Японии при показе мюзикла «Скрипач на крыше», когда один из зрителей обратился к продюсеру с вопросом: «Что поняли в нем американцы? Он же такой японский!» Возможно, в Америке его книг не читают, но в кинотеатрах фильм прошел с большим успехом. Увидят ли его российские кинотеатры и телевидение, неизвестно. Российскому зрителю он стал доступен благодаря поддержке Ефима Павлоцкого. Сейчас он очень хочет снять художественный фильм по мотивам историй о Менахеме-Мендле с Виктором Шендеровичем в главной роли. И пока он свою мечту не осуществил, документальный фильм о Шолом-Алейхеме можно найти в Еврейском музее и Центре толерантности. ...А Советский Союз поначалу поставил Шолом-Алейхема в ряд демократических писателей, активно содействовал развитию культуры на идиш, компенсируя тем самым не менее активную борьбу с религией. Пока политика не изменилась и не был отдан приказ расстрелять всех пишущих на идиш писателей в ночь на 12 августа 1952 года. Материал подготовила Анастасия Хорохонова | |
|
Всего комментариев: 0 | |