Главная » 2014 » Февраль » 23 » Н. Сагаловский Еврейские сказки
11:41
Н. Сагаловский Еврейские сказки
Наум Сагаловский





ЕВРЕЙСКИЕ

НАРОДНЫЕ

СКАЗКИ





Чикаго

2006











КУРОЧКА РЭБЭ



Была у рэбэ курочка,

ой, курочка была,

нивроку, как снегурочка –

кругом белым-бела!

Как песня, задушевная,

росла врагам назло,

нежирная, кошерная,

примерно два кило.

Свежа, подобно персику,

хоть ножки отрубай!

Метель ей пела песенку:

спи, курочка, бай-бай!..

Притом, совсем не дурочка,

без лишних мелодрам

носила яйца курочка

для рэбэ по утрам.

А тот, как под копирочку,

с утра, когда вставал,

в яичке делал дырочку

и тут же выпивал.

Но вдруг случилась паника:

кошерный, как маца,

наш рэбэ утром раненько

не смог разбить яйца!..

Уменья много всякого,

и силой не иссяк,

и так его, и сяк его,

об стол и об косяк!

С яйцом никак не справятся

ни тесть – на что уж дюж,

ни рэбэцн-красавица,

ни дети – восемь душ,

то молотком, то гвоздиком

колотят мал-мала!

Позвали мышку с хвостиком –

и та не помогла.

А тёща рэбэ – Сурочка –

сказала мышке: "Цыц!

Зачем нам носит курочка

небьющихся яиц?

Мы что – играем в жмурочки?

Большой тебе поклон!

Сварю-ка я с той курочки

жаркое и бульон".

Ой, курочка, ой, белая,

твой век – не сладкий торт,

ой, что же ты наделала –

себе гэбрахт дым тойт!..

И ах это, и ох это,

и в доме кутерьма,

потом позвали шохета,

и курочки нэма!

Ой, где же ты, волшебная?

Как ветром унесло.

Нежирная, кошерная,

примерно два кило...

Пошла на мясо курочка –

всё то, что дал ей Бог:

и крылышки, и шкурочка,

и шейка, и пупок.

Вот так и разбиваются

невинные сердца,

и слёзы проливаются,

а всё – из-за яйца.

Короче, съели курочку –

таков её удел.

А рэбэ дали пулочку,

чтоб он не похудел...

Но где же, – будет спрошено, –

несчастное яйцо?

Лежит оно, заброшено

куда-то под крыльцо,

забыто, не расколото...

Уже прошли года,

а что оно из золота –

никто не догада...

















СКАЗКА ПРО РЕДЬКУ





Посеяли редьку Исаак и Абрам,

чтоб кушать на завтрак её по утрам,

поскольку профессор Иван Костромин

заметил, что редька – сплошной витамин,

с подсолнечным маслом её натереть,

понюхать – и можно потом умереть!



Выросла редька. Абрам и Исаак

вытащить редьку не могут никак.

Оба, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Моня! – кричат. – Приходи, помоги!”



Моня Фильштейн – ого-го голова!

Моне что редька, что лес, что дрова –

всё, лишь о чём вы подумать могли,

Моня достанет хоть из-под земли!

Тоже до редьки по-своему лаком,

Моня тотчас – за Абрама с Исааком,

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Маня! – кричат. – Приходи, помоги!”



Маня Гуревич приятна собой,

Маня за Моней – как дым за трубой!

Строятся, будто за редькой в погоню,

ну-ка, товарищи! Маня за Моню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Фаня! – кричат. – Приходи, помоги!”



Фаня Лапидус добра и полна,

в сельском хозяйстве не смыслит она,

но редьку попробовать Фаня непрочь,

надо помочь – значит, надо помочь!

Строятся, будто за редькой в погоню –

Фаня за Маню, Маня за Моню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Феня! – кричат. – Приходи, помоги!”



Феня Рахимова – интеллигент,

врач-терапевт, у неё пациент.

Прочь пациента, а ну его в баню!

Ну-ка, товарищи! Феня за Фаню,

Фаня за Маню, Маня за Моню,

строятся, будто за редькой в погоню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Сеня! – кричат. – Приходи, помоги!”



У Сени Шапиро – живот впереди,

но пальца, пардон, ему в рот не клади!

И я его даже намёком не раню!

Сеня за Феню, Феня за Фаню,

Фаня за Маню, Маня за Моню,

строятся, будто за редькой в погоню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Соня! – кричат. – Приходи, помоги!”



В Соне Балясной – сто пять килограмм,

значит – её не сложить пополам.

Скажем спасибо такому везенью!

Ну-ка, товарищи! Соня за Сеню

(и я его даже намёком не раню!),

Сеня за Феню, Феня за Фаню,

Фаня за Маню, Маня за Моню,

строятся, будто за редькой в погоню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

берутся за редьку в четыре руки,

тянут-потянут, аж кости гудят,

а редька в земле – ни вперёд, ни назад!

Перед глазами – цветные круги…

”Эй, Федька! – кричат. – Приходи, помоги!”



Федька Егоров – а гой, а бандит,

странно, что Федька в тюрьме не сидит.

Помощь товарищей – Федьке на кой?

Федька за редьку берётся рукой.

Скажем спасибо такому везенью!

Соня за Сеню, Сеня за Феню,

Феня за Фаню, Фаня за Маню,

Маня за Моню, а ну его в баню,

Моня опять – за Абрама с Исааком

(каждый до редьки по-своему лаком!),

те же, нивроку, здоровьем крепки,

вмиг опускают четыре руки,

оба с надеждою смотрят на Федьку,

Федька напрягся – и вытащил редьку!..



Радости было – на весь огород!

”Славная редька!” – ликует народ.

Я эту редьку попробовал сам,

помнится – масло текло по усам.

Это мне накрепко в душу запало –

текло по усам, только в рот не попало…





РОЖДЕСТВЕНСКАЯ СКАЗКА



”Ты не плачь, моя Маруся,

я к обеду обернуся!” –

так сказал еврей Гуревич молодой своей жене,

подмигнул ей левым глазом,

взял мешок с противогазом

и умчался во-свояси на разнузданном коне.



Дело было под Ростовом,

в молодом лесу сосновом.

Соловей-Разбойник свищет, дуют шалые ветра,

солнце льётся, как из чаши,

слева – немцы, справа – наши,

посерёдке – Змей-Горыныч, крепко выпимши с утра.



Вот еврей Гуревич скачет,

под полой бумагу прячет,

а в бумаге – заявленье. Что придумал, сукин сын!

”В кассу помощи взаимной.

Для покупки шапки зимней

дайте бедному еврею восемь гривен и алтын.”



Между тем его Маруся

вялит рыбу, жарит гуся

и коптит свиные ножки вроде как для холодца.

Вдруг являемся Жар-Птица:

”Разрешите обратиться?”,

тут же, впрочем, обращаясь в удалого молодца.



Ладный молодец, курносый,

сам собой русоволосый,

и из глаз его струится лучезарный синий свет.

”Я, – кричит, – Иван-Царевич!

Что тебе еврей Гуревич?

У него, у бедолаги, даже зимней шапки нет!..”



”Что ли я – антисемитка?

Вот порог, а вот калитка! –

говорит ему Маруся, подбоченясь у ворот. –

Ты кончай свой шахер-махер

и вали отсюда на хер,

а не то придёт Гуревич – буйну голову сорвёт!”



Эх, расстроился Ванюша,

стал румяный, словно груша,

обратился в инвалида, взял костыль – и был таков.

(Раз уж слово о Марусе –

это, братцы, в нашем вкусе

гнать из дома злую нечисть при посредстве матюков).



А Гуревич – он галопом

по лесным несётся тропам

в кассу помощи взаимной, что стоит на бугорке.

Прискакал Гуревич в кассу,

снял мешок, напился квасу

и пошёл искать начальство с заявлением в руке.



В кассе помощи взаимной –

мужичишко лихоимный,

звать его Кощей Бессмертный, безобразное лицо.

У него козёл с рогами

караулит сейф с деньгами,

а от сейфа ключ заветный спрятан в левое яйцо.



Говорит Кощей устало:

”Всё-то вам, евреям, мало,

то вам шапку, то дублёнку, то железный купорос.

Ты, Гуревич, больно лаком!

А не хочешь дулю с маком?

Погляди – за прошлый месяц не уплочен членский взнос!”



Ну и хрен с ним, с членским взносом!..

Так еврей остался с носом,

плюнул, выдрал клок изрядный из козлиной бороды

и направился в аптеку,

где простому человеку

завсегда подаст хозяйка двести грамм живой воды…



Долго, коротко ли – словом,

дело было под Ростовом,

где зимой мороз лютует и шумит степной ковыль.

Нету жизни, нету шапки,

собирай, Маруся, тряпки,

едем к чёрту на кулички – в Государство Израиль!



”Ты не плачь, моя Маруся,

поезжай со мной, не труся!” –

так сказал еврей Гуревич молодой своей жене.

Вот и вызов есть от тёти!

На ковре на самолёте

плюнул, дунул, очутился в чужедальней стороне.



Ой, края обетованны!

Все – Абрамы, не Иваны,

те же молодцы и бабы, расскажи кому поди!

Есть арабы и арабки,

но не надо зимней шапки,

нет Бессмертного Кощея, а козлов – хоть пруд пруди.



И не горе, не кручину –

видишь милую картину:

Чудо-Юдо ест свинину, брага льётся из ведра,

автоматы, патронташи,

слева – немцы, справа – наши,

посерёдке – Змей-Рувимыч, крепко выпимши с утра…







ТЕРЕМ-ТЕРЕМОК



Стоит теремок, не закрыт на замок,

над жёлтой трубой серебрится дымок.

Стоит теремок – совершенно пустой,

и просит, и манит к себе на постой.

Деревья колышутся, птички поют,

повсюду прохлада, покой и уют.



Однажды пришёл к теремку человек

по имени Хаим и стал на ночлег.

Его, всем врагам и невзгодам назло,

еврейское счастье сюда привело.

Тут печка, и стол, и диван, и кровать,

и всё остальное, чтоб жить-поживать.

Всё это оставить? Какого рожна?..

Еврею такая жилплощадь нужна!

Он не был ни Буш, ни Барак, ни Ширак,

но рюмочку выпить – совсем не дурак!

И надо добавить – он не забывал

воскликнуть ”Лехаим!”, когда выпивал.



И вот, от людской суеты вдалеке,

наш Хаим, как зюзя, живёт в теремке.

Живёт и не тужит, вокруг – ни души.

Попробуй его этой сказки лиши!

Одно лишь несчастье – что он одинок…

Но как-то, в один непогожий денёк

незваная гостья стоит у ворот.

”Кто, кто, – говорит, – в теремочке живёт?”

”Я – Хаим-лехаим, всю жизнь выпивал.

А ты кто такая и кто тебя звал?”

”Я – Бруха-стряпуха, бальзаковских лет,

я стряпаю всё – от борща до котлет.

Я платье порвала, и плащ мой намок.

Пусти меня, бедную, в свой теремок!

Я буду готовить, как только смогу,

и юх мит фасолис, и плов, и рагу”.

У Хаима – доброе сердце в груди,

он Брухе сказал: ”Не горюй, заходи!

Нам главное – было бы, что пожевать,

и будем с тобою мы жить-поживать!”



И вот они вместе, и тих теремок,

над жёлтой трубой серебрится дымок,

деревья колышутся, птички поют,

повсюду прохлада, покой и уют,

и Хаим-лехаим ложится в гамак,

а Бруха-стряпуха готовит форшмак.

Цветы всевозможные радуют взгляд…



Но как-то под вечер выходят, глядят:

молодка-красотка стоит у ворот.

”Кто, кто, – говорит, – в теремочке живёт?”

”Я – Хаим-лехаим, сидим, отдыхаем.

Я – Бруха-стряпуха, ещё не старуха.

А ты кто такая, праматерь твою?”

”Я – Дора из хора, я песни пою.

Больна, голодна, вся я – нервов комок!

Пустите несчастную в свой теремок!

Хотите – спою вам ”Голубка моя”?

Хотите – Алябьева про соловья?”

”У нас теремок, не театр Большой!

Но мы тебя примем с открытой душой.

Давай заходи, прекрати горевать,

и будем с тобою мы жить-поживать”.

И вот они трое живут в теремке:

вот Хаим-лехаим лежит в гамаке,

вот Бруха-стряпуха готовит компот,

а Дора из хора романсы поёт.

Деревья колышутся, ходики бьют,

повсюду прохлада, покой и уют…



Но видят однажды: стоит у дверей

какой-то замученный жизнью еврей –

глаза полусонные, впалый живот.

”Кто, кто, – говорит, – в теремочке живёт?”

”Я – Хаим-лехаим, сидим, отдыхаем.

Я – Бруха-стряпуха, ещё не старуха.

Я – Дора из хора, пою, как Сикора.

У нас тут прохлада, уют и покой.

Мы – мирные люди. А ты кто такой?”

”Я – Ошер-не кошер, природы венец,

я ем по субботам свиной холодец!

Такая привычка мне свыше дана,

зато я ни водки не пью, ни вина,

но счастья простого добиться не смог.

Пустите меня в этот ваш теремок!”

”Ну-ну, – говорят ему трое, – ну-ну!

Тебе холодец мы не ставим в вину.

Давай заходи, будем счастье ковать,

и будем с тобою мы жить-поживать”.

И вот они славно живут вчетвером,

ни ссор, ни обид – не опишешь пером,

и тихое счастье царит в теремке:

вот Хаим-лехаим лежит в гамаке,

вот Бруха-стряпуха готовит компот,

вот Дора из хора романсы поёт,

а Ошер-не кошер – вообще молодец:

он ест по субботам свиной холодец.



Но времени ход угадать не дано,

и новая гостья стучится в окно,

с кошёлкой в руке и, жуя бутерброд,

”Кто, кто,– говорит, – в теремочке живёт?”

”Я – Хаим-лехаим, сидим, отдыхаем.

Я – Бруха-стряпуха, ещё не старуха.

Я – Дора из хора, пою, как Сикора.

Я – Ошер-не кошер, явился непрошен.

Как братья и сёстры, живём в теремке!

А ты кто такая с кошёлкой в руке?”

”Я – Сарра с базара, продукты несу –

капусту, морковку, салат, колбасу,

зелёный горошек и свежий творог.

Пустите с кошёлкой меня в теремок!”

”Пустить бы не грех, но такие дела –

жилплощадь у нас, к сожаленью, мала.

Давай заходи, разместим как-нибудь!

Ты только кошёлку свою не забудь!

Не надо, голубушка, переживать,

и будем с тобою мы жить-поживать!”



Живут-поживают, шумит теремок,

над жёлтой трубой серебрится дымок,

и печка гудит на знакомый мотив –

типичный еврейский кооператив.

Ой, сладкая жизнь! Ой, синица в руке!

Вот Хаим-лехаим лежит в гамаке,

вот Бруха-стряпуха готовит компот,

вот Дора из хора романсы поёт,

вот Ошер-не кошер плюёт в потолок,

а Сарра с базара стирает чулок.

Деревья колышутся, тихо вокруг…

Но вдруг (как вам нравится это ”но вдруг”?)

является некто во всём голубом,

на нём кобура и фуражка с гербом.

”А ну, – говорит, – православный народ,

кто, кто в теремке без прописки живёт?”

”Я – Хаим-лехаим, сидим, отдыхаем.

Я – Бруха-стряпуха, ещё не старуха.

Я – Дора из хора, пою, как Сикора.

Я – Ошер-не кошер, явился непрошен.

Я – Сарра с базара, всем прочим не пара.

А ты кто такой?” ”Это я кто такой?

Закон охраняю, служу день-деньской.

Вселились нахально сюда под шумок!

Да тут синагога, а не теремок!

Живут задарма, и прописки нэма,

вы что, – говорит, – посходили с ума?

А ну, – говорит, – выметайтесь на свет,

жидовские морды, житья от вас нет,

не то вам такое сейчас зададут!

Хорошие люди поселятся тут:

Гордеева Роза из горкоммунхоза,

Сергеева Тома из горисполкома,

полковник Лопата из военкомата,

Валера Шевчук – коммунист, педераст,

уж вашему брату он спуску не даст,

Дуняша-милаша, и Вера-холера,

и Ксюха-писюха из психдиспансера,

а также Иван Тимофеич Блинов –

большой человек, кавалер орденов!..”



…Стоит теремок, не закрыт на замок,

над жёлтой трубой серебрится дымок.

Деревья колышутся, птички поют,

повсюду прохлада, покой и уют.

Но слышишь – звучит милицейский свисток,

наш поезд уходит на Ближний Восток!..

Кончается сказка. Кончается бред.

Стоит теремок, только нас уже нет.

Но призраки наши живут в теремке:

там Хаим-лехаим лежит в гамаке,

там Бруха-стряпуха готовит компот,

там Дора из хора романсы поёт,

там Ошер-не кошер плюёт в потолок,

а Сарра с базара стирает чулок…





КРАСНАЯ КИПОЧКА



Возле леса, возле речки

жил один еврей в местечке

со своей супругой Ривой,

жил, как Бог ему судил,

и у этой пары дома

подрастал сыночек Сёма,

он всегда, зимой и летом,

в красной кипочке ходил.



В красной кипочке шелковой,

сам начитанный, толковый,

материнскою любовью

и вниманием согрет.

Ой, дэр татэ мыди бэйнэр,

ой, а ингэлэ а шэйнэр,

то-есть, форменный красавец,

хоть пиши с него портрет.



А за лесом, на опушке,

в однобедрумной избушке,

у глухого буерака,

где растёт чертополох,

проживала Баба Роза –

жертва остеохондроза,

по анкете, между прочим –

Роза Львовна Шляпентох.



Ой, у бабушки-старушки

ни укропа, ни петрушки,

никаких деликатесов,

только хлебушка кусок.

Были гуси, были шкварки,

а теперь – одни припарки,

всё, как в песне: здравствуй, поле,

я твой тонкий колосок!



Но зато у Мамы Ривы –

куры, гуси, вишни, сливы,

гоголь-моголь для сыночка –

он на всё горазд и спор:

в красной кипочке гуляет

и на скрипочке играет,

и не просто “Чижик-пыжик” –

гамму ля-бемоль-мажор!



И когда утихла гамма,

говорит сыночку мама:

“Надо бабушку уважить,

как ведётся на Руси.

Положи смычок на полку

и бери, сынок, кошёлку

и кошерные продукты

Бабе Розе отнеси”.



А в кошёлку Мама Рива

уложила всё красиво:

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот.



Вот идёт по лесу Сёма,

и тропа ему знакома.

Помощь бабушке-старушке –

вот его священный долг!

В красной кипочке из шёлка

он идёт, в руке кошёлка,

ничего не замечает,

а ему навстречу – Волк.



Волк Иванович Свиридов –

из матёрых инвалидов,

пострадал уже однажды,

обмануть его хитро:

он был ранен в ягодицу,

потому что съел девицу

в красной шапочке из сказки

Шарля, кажется, Перро.



Волк сперва стоит на стрёме,

а потом подходит к Сёме,

говорит: “Шолом Алейхем!

Что за шухер? Тихо, ша!

Ты куда идёшь, пархатый,

и чего несёшь из хаты?”

И ему на это Сёма

отвечает, не спеша:





“Мне смешны твои угрозы!

Я несу для Бабы Розы

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот”.



В предвкушенье пищи сладкой

облизнулся Волк украдкой,

говорит он: “Бабе Розе

эти яства – не нужны.

Я всю жизнь по лесу рыщу,

обожаю вашу пищу –

фаршированную рыбу

и особо – деруны.



А компот, в конечном счёте –

посильней, чем “Фауст” Гёте,

так что нечего мне баки

забивать своей мурой”.

“Ни за что я злому Волку

не отдам свою кошёлку!” –

отвечает Волку Сёма –

в красной кипочке герой.



“Ты, приятель, из аидов,

ну, а я – из инвалидов,

мне положена диета

на гусином на жиру!

Что ж ты, красная ермолка,

обижаешь злого Волка?

Я сейчас пойду и с ходу

твою бабушку сожру.



Не пойми меня превратно –

понесёшь тогда обратно

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот”.

“Ты мне бабушку не трогай –

покараю мерой строгой!” –

красной кипочкой качая,

Сёма Волку говорит.

“Что ж я, вместо Бабы Розы

должен есть кору с берёзы?” –

очень нагло отвечает

этот злобный инвалид



и помчался на опушку

кушать бабушку-старушку,

по анкете, между прочим,

Розу Львовну Шляпентох.

Волк – он тоже знанье копит,

у него громадный опыт

поедания старушек

всех народов и эпох!





В это время Роза Львовна

(так зовут её условно)

на трёхногом табурете

восседает у окна.

В однобедрумной избушке

нет ни крошки, ни горбушки,

оттого-то Баба Роза,

как собака, голодна.

Принести ей должен внучек

много разных вкусных штучек –

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот.





А пока что Баба Роза –

в состоянии психоза:

голод, знаете, не тётка,

всё померкло, мир умолк,

головная боль, икота…

Вдруг стучится в двери кто-то.

“Кто там?” – спрашивает Роза,

а в ответ ей: “Это Волк!”



“Удивительное дело –

я б сейчас и Волка съела!” –

так подумала старушка,

открывает Волку дверь –

он сидит в смиренной позе,

говорит он Бабе Розе:

“Ты меня бы в дом пустила.

Не пугайся – чай, не зверь”.



А в мозгу у злого Волка

бьётся мысль такого толка:

“Мол, сожру её, старушку,

буду к мольбам глух и нем,

сам оденусь Бабой Розой,

и с такой метаморфозой

стану ждать внучонка Сёму,

и его я тоже съем.



Съем и красную ермолку,

и с продуктами кошёлку –

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот”.



“Ходят, бабка, злые слухи,

что помрём мы с голодухи, –

Волк своею гнусной мордой

Бабе Розе тычет в бок. –

Ты была бы человеком –

поскребла бы по сусекам,

может быть, чего нашла бы,

испекли бы колобок”.



Но старушка Роза Львовна

смотрит прямо, дышит ровно.

Ой, сегодня будет кто-то

Бабе Розе на обед!

Вот она подходит к Волку

и берёт его за холку,

а потом как рот разинет –

ам! И всё, и Волка нет!..



Волк как пища – безыскусный,

некошерный и невкусный,

если нет альтернативы –

утоляет аппетит,

возникает сытость, дрёма…

Зохен вэй, а где же Сёма?

Сёма всё ещё по лесу

в красной кипочке бежит.



Он бежит, роняя слёзы,

и несёт для Бабы Розы

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот.



Cёма ёжится с опаской –

он знаком с народной сказкой,

где несложная интрига

разрешается в конце:

вот приходит он в избушку,

Волк уже сожрал старушку

и лежит под одеялом

в бабы-розином чепце,



и пойдут, пойдут вопросы,

как назойливые осы –

почему глаза большие?

почему большой живот?

почему большие уши?..

Ой, спасите наши души!

Сколько можно этой сказкой

без конца дурить народ?

Но глядит – жива старушка!

Где моя большая кружка?



В нашей сказке, кроме Волка,

всем героям повезло!

Здесь пора остановиться.

Будем петь и веселиться

алэ соным афцалухес,

то-есть – всем врагам назло!



Прекратим глотать лекарства,

будем есть сплошные яства –

фаршированную рыбу

с хреном в баночке от шпрот,

яйца свежие в мешочке

и гусиный жир в горшочке,

деруны на постном масле

и, конечно же, компот…
Категория: Юмор-дело серьёзное | Просмотров: 769 | Добавил: unona | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]