Главная » 2015 » Апрель » 15 » Мы те, кто были и есть. автор:Хана Бунк-Арончик
16:55 Мы те, кто были и есть. автор:Хана Бунк-Арончик | |
29.03.2015 по alex Хана Бунк-Арончик Родилась я в Германии, в городе Мемель (теперь Клайпеда), и была седьмым ребёнком в семье. С раннего детства была любопытной и упрямой, а помню себя с трёхлетнего возраста. Жили мы по Гохштрассе, 1, на втором этаже. Рядом с нами жила немецкая семья: фрау Марта с мужем Карлом-Гайнсем и дочкой моего возраста, Ильзей. Этажом ниже – другие немцы: фрау Мари с мужем Куртом и двумя мальчиками, близнецами Людвигом и Паулем, похожими друг на друга, как две капли воды. Мы с ними очень дружили. Наши семьи вместе ездили на природу отдыхать, ходили друг к другу в гости. Вечерами собирались на большой веранде у Мари и Курта, чаёвничали. Папа Лейба с мужчинами вёл только им понятные разговоры, а мы, ребятишки, бегали, играли в прятки, а иногда и хулиганили, за что нас журили, но никогда не наказывали. Разговаривали между собой на немецком языке, даже дома. Однажды я услыхала, как старшая сестра Дина спросила у мамы: кто мы? Немцы или евреи? Вопрос меня очень удивил. Как это? Мы что, разные? Почему? Мама, не задумываясь, спокойно ответила: мы – евреи, а наши соседи и друзья – немцы. Но это неважно. Все мы люди, живём на одной земле и, как видишь, мы уважаем друг друга, дружим, нам вместе очень хорошо. Мама не могла знать, что пройдёт совсем немного времени, и от этой идиллии не останется и следа. Все праздники наши семьи проводили вместе. На Новый год мой брат Авраам наряжался Дедом Морозом и с мешком подарков за спиной обходил все квартиры в доме. Мы распевали новогоднюю песенку: «Танненбаум, о танненбаум, ви грюн зинд дайне блеттер» – «Ёлочка, ёлочка, как зелены твои листочки». Танцевали вокруг ёлки и веселились.Была у нас в квартире комната для гостей, которая постоянно пустовала, за исключением тех дней, когда гостили родственники или друзья. На семейные торжества приезжали к нам родственники из Берлина, родственники из Литвы – мамина двоюродная сестра тётя Гинда, двоюродная сестра Доба, племянник – скрипач Зисл. И начиналось веселье: импровизированные концерты, с песнями, юмором, клоунадой. Расходились далеко за полночь. Нас, детей, укладывали спать в квартире у Марты, под присмотром домработницы. Однажды вечером я заметила свет в комнате для гостей, и любопытство занесло меня туда – посмотреть, кто же приехал. Я увидела папу с мамой. Они стояли у окна и смотрели вниз. Я прижалась почему-то к папиной ноге, и он взял меня на руки. Я увидела, что по мостовой (дорога была вымощена камнями) маршируют подростки в каких-то тяжёлых ботинках, в шортах, в коричневых рубашках и галстуках с зажимами. Забегая вперёд, хочу сказать, что в Советском Союзе пионеры тоже носили галстуки – красного цвета, с зажимами, на которых красными буквами было написано: «Всегда готов!». Эти, в коричневых рубашках, держали в руках, высоко над головой, факелы, которые освещали дорогу только им: на самой улице фонари были погашены и была жуткая тьма. Немного позже я узнала, что значило это шествие. Эти мальчишки были первой молодёжной фашистской организацией «Гитлерюгенд». Германию мы покинули летом 1939 года, когда Гитлер издал приказ: всем евреям немедленно покинуть страну. Когда мы готовились к отъезду, соседи и друзья плакали, дети дарили нам свои игрушки. – Мы вас любим, – сказала Марта. – Но Гитлера мы тоже любим и верим ему. Если он так решил, то он, наверное, знает, что так будет лучше для Германии. – Видишь, они нас любят, – с иронией сказал папа, – но Гитлера они любят больше. Папа привёз нас в Литву, в местечко Плунге, где жили бабушка Голда с дедушкой Менделем, а сам вернулся заканчивать свои дела (он был бухгалтер). Поэтому папа последним покидал Мемель. Когда он шёл к поезду, остановился у драмтеатра. Там собралась ликующая толпа: в этот момент по радио выступал Гитлер. Папа был ошеломлён силой его красноречия. Папа приехал, и я, сидя у него на коленях и лакомясь разноцветными леденцами, которые он привёз, слушала взволнованный рассказ. Впоследствии его пересказывала и мама. – Я слушал Гитлера, – говорил папа. – Это страшная личность. Со своим красноречием и силой убеждения он может далеко пойти – если его не остановят. Он уничтожит немало народов и погубит свой – своим ядом». Папа был очень дальновидным человеком, он и впоследствии не раз доказывал это. Его ум и образованность признавали люди, и они обращались к нему за помощью. Из дальних деревень приезжали к нему за советом, содействием в тяжбах и спорах, просили писать кассационные жалобы. Когда он возвращался с работы, у нашего дома уже стояло несколько подвод с людьми. Денег за свою помощь папа не брал. Крестьяне привозили иногда ведро вишен, клубники, других фруктов и очень обижались, если папа отказывался. «Лейбке, что ты за человек такой? Нам и так стыдно обращаться к тебе за помощью, а ты ничего не берёшь. У нас ведь нет выхода. Разве кто-нибудь сможет помочь так, как ты?» Жили мы на улице Бодгас, что на идиш означает Банная Улица, в деревянном домике из трёх небольших комнат. Столовую и спальню, вход в которые был через крохотную, но очень аккуратную кухоньку, предоставили нашей семье, а третью, с отдельным входом, бабушка с дедушкой оставили себе. В бабушкиной комнате было единственное окошечко, под окошечком стояло деревянное канапе. Впритык к нему – небольшой продолговатый столик со скамейкой. Над столиком висела лампа со стеклянным колпаком, которую то прикручивали для экономии керосина, то зажигали ярче, когда дедушка читал Тору или молитву, превознося Всевышнего за благодать, ниспосланную ему и бабушке в лице двух внуков и четырёх внучек, то есть нас. В комнате был также бабушкин сундук. Когда мама с бабушкой занимались приготовлениями к субботе, я была предоставлена самой себе и однажды вспомнила об этом таинственном сундуке. Я представила себе его обитую жестью крышку с круглым, довольно большим отверстием посередине, и мне захотелось сундук открыть. Некоторое время я сомневалось, стоит ли это делать, но непреодолимое любопытство взяло верх. Тихо пробравшись в бабушкину комнату, я увидела, что сундук приоткрыт. Как я обрадовалась! Недолго думая, подставила скамеечку, на которой обычно бабушка сидела, когда чистила картошку, и, чтобы меня никто не успел застать на месте преступления, шмыгнула в сундук – в бездну. От моего прыжка тяжёлая крышка захлопнулась, и я оказалась в ловушке, в полной темноте. Любопытство как рукой сняло – меня охватил страх. Я ухватилась за круглое отверстие в крышке и пыталась приподнять её, напрягалась изо всех сил. Но крышка не выпускала меня из заточения. Я вновь и вновь силилась её поднять, натужилась, как могла, и вдруг почувствовала, что мочусь на содержимое сундука, которое совершенно перестало меня интересовать, хотя и стало причиной моего несчастья. В этот момент я не думала даже о своём новом праздничном платье, которое мама сшила мне из своей старой блузки. А ведь я надевала его с гордостью, мечтая о том, как завтра похвастаюсь перед подружками обновкой и как соседская девочка Ципке, дочка сапожника, с неизменным пальцем в носу, будет смотреть на меня с завистью. Но я была бы не я, если бы страх и отчаянье надолго притупили моё любопытство. Мама не раз всплёскивала руками и причитала: «О Всевышний, что делать мне с этим ребёнком? Всё-то ей надо знать, всё видеть, всё пощупать. Горе ты моё!» Так вот, встав на цыпочки и подпрыгивая, я решила посмотреть через отверстие в крышке сундука, что происходит за его пределами. О Боже! По стенам бабушкиной комнаты, то исчезая, то вновь появляясь, танцевали страшные чёрные существа. Я забилась в угол. Мокрая одежда – штанишки, платьице, чулочки и даже туфельки – неприятно холодила моё тело… Проснулась от шума: бегали, кричали, называли моё имя. Я не могла узнать голосов, подумала, что меня ищут существа, ползущие по стене, и крепко зажмурилась. Наконец голоса удалились и стали почти не слышны. Потом я услышала голос мамы: «Господи, куда она подевалась? Всегда ведь первая садилась за стол. Куда занесло её любопытство на этот раз? Я заходила к Ципке – никто её не видел. Не случилось бы чего…» А бабушка добавила: «Я испекла леках. Пока её не найдём, подавать не буду. Это её любимое лакомство». Моя радость была велика, и я закричала: «Здесь я, здесь! Можешь подавать леках». Голос из глубины сундука был глухим, еле уловимым, но его услыхали. Мама спросила у бабушки: «Тебе не кажется, что в сундуке кто-то есть?» – «Что ты? – отвечает бабушка. – Да разве могла бы Хане-Рохке открыть такую тяжёлую крышку?» Поняв, что они сейчас уйдут и я останусь в заточении, я начала прыгать, стучать головой о крышку сундука и кричать: «Выпустите меня отсюда, я хочу бабушкин леках!» Наконец меня выпустили на свободу. Мама едва вымолвила: «Как ты сюда попала? Кто тебя сюда запихнул?» – «Я сама запихнулась. Сундук был открыт, и я упала в него». – «Как ты могла упасть в такой высокий сундук?» – удивилась мама. «Я подставила бабушкину скамеечку». – «О Боже праведный! Опять она за своё. Что ты хотела там увидеть, горе ты моё?» – «Ой, мама! – закричала я, вдруг прижавшись к ней и вцепившись в бабушкину праздничную юбку. – Там по стене прыгают и танцуют какие-то люди. Я боюсь их. Они хотели ко мне в сундук, но я сильно зажмурилась, и они меня не увидели». Бабушка почему-то громко и заливисто рассмеялась. И мама, посмотрев туда, куда я показала, расхохоталась чуть не до слёз. продолжение следует | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 1
Шпионов 1
Друзей 0
Посетители за сутки :