Главная » 2015 » Апрель » 18 » Одесские дворы
14:47 Одесские дворы | |
2014-02-17 08:46:00 Назад Поделиться Вперёд Мои одесские дворы. Первый. Дамы и господа. Мои одесские дворы... Так получилось, что оба они расположились на знаменитом перекрёстке - Канатная угол Малой Арнаутской. Да, той самой, где делали всю контрабанду в Одессе. За мной долг - рассказ о двух моих дедах, один из которых эту самую контрабанду и делал. Но это - отдельная история. А пока ныряем в подъезд одесского дворика. Прямо у входа на улице гостей встречала бодега. Одесситы отличились и здесь. Обычные винарки, распивочные, рюмочные в городе носили это звучное испанское имя. Никакого хереса, красивого садика и патио к бодеге не прилагалось. Если, конечно, не считать хересом бойко шедшие в разлив бормотуху, чернила и "биомицин" - разновидности вожделенных креплёных вин, красивым садиком - кривую акацию на углу, безнадёжно продолжавшую цвести одной своей высохшей веткой, а патио - собственно наш дворик. Рядовые "синяки", ухватив заветную стакашку, заползали в подъезд, страстно впускали содержимое внутрь и немедленно выпускали наружу, оставаясь лежать у ворот. И только "стойкий оловянный солдатик" запаха постоянно витал над блаженными улыбками несостоявшихся праведников. В священные глубины двора добирались лишь избранные. Дяди Толя, Петя и Вася шли с бутылками и серьёзными намерениями в поисках светлого будущего. Оно ждало их в глубине, сразу за последней парадной. Но мы пока не последуем за ними, а "пойдём другим путём". Всему своё время. Фотограф Георгий Исаев ------- Рядом с нами, в трёхкомнатной коммунальной квартире на первом этаже в самой маленькой тёмной комнате без окна проживала образцовая советская семья Касимовых. Вечно пьяный дворник Коля часто гонялся с топором и дикими криками за своей вечно пьяной женой Тосей. Вечность здесь категория реальная, ибо трезвыми их я не видел никогда. Стеснялись, наверное, и прятались. Бросал он в неё этот топорик, но никогда не попадал. Все стены парадной в зарубках были. И три деревянные ступеньки. Именно на них годика на три круто изменилась судьба семилетнего меня. Однажды дядя Коля топорик не нашёл и запустил в тётю Тосю Кастрюлей Борща. С большой буквы не из-за особого вкуса, а потому, что судьбоносная. Ибо содержимое её разлеглось на этих трёх ступеньках, а поверх картошечки с капустой немедленно разлёгся я, поскользнувшись и пролетев положенные пару метров. Результат - компрессионный перелом позвоночника, на несколько лет выбивший меня из детства и навеки преобразивший в серьёзного и скучного типа. Но вернёмся к семейству Касимовых. Свой томагавк дядя Коля оттачивал не только на тёте Тосе. В одну из минут одинокого трезвого стыда наступило прозрение. Он внезапно догадался, что в комнате нет окна. И тут уж не промахнулся. По примеру великого своего предшественника Николай немедленно прорубил окно в... Дамы и господа. Европа у каждого своя. Особой она оказалось и у дяди Коли. За толстенным слоем одесской известняковой стены скрывалось то самое светлое будущее, куда нетвёрдой поступью стремились Анатолий, Пётр и Василий - общественная уборная в три стандартных очка. Одну из кабинок и отвоевала у государства и общественности семья Касимовых, отгородив невысокой фанерной переборкой и лишив первое законной площади, а вторую - опции, не теснясь, выпить на троих, коротая время в тихих беседах. В этой "славной" семье проживал цветок невиданной красоты - дочка Аня. Анечка, как с любовью звал её весь двор. Всегда аккуратная, чистая, подтянутая, в открахмаленном и отутюженном белом школьном фартуке. Тихая и улыбающаяся, отличница, гордость двора. В минуты особо агрессивного полтергейста она выходила со своими потрёпанными, подаренными кем-то энциклопедиями, учебниками и аккуратно без единой морщинки обёрнутыми тетрадками и тихо что-то учила. И ни мы, циничные пацаны, ни алкаши-"переползки", ни разругавшиеся соседи не смели её обидеть даже словом. Через много лет Касимовых отселили вместе с "ангелом". Не знаю, как сложилась её судьба. Дай ей Бог счастья... А в соседней комнате проживал пьяненький сумасшедший дядя Ваня. Ванечка, как мы, дети, его называли. У него было какое-то заболевание на ноге, и он никогда не мылся. Большую часть жизни Ванечка проводил в богадельне на Слободке. А когда его домой отпускали, все соседи узнавали по запаху. Помешанный он был не буйно, выходил во двор, садился на маленькую скамеечку, вытягивал больную вонючую ногу и негромко попукивал. "Ванька-Встанька", дразнили мы его, прыгая вокруг, а он спокойно глядел на нас, удивлённо проверял пуговицы на рубашке (на Слободке такой роскоши не наблюдалось), и улыбался странной своею улыбкой. Как мы плакали, когда он умер... Дядя Марик Бирбирштейн со второго этажа. "Крупный бизнесмен". Он перетягивал матрасы. Выходил гордо во двор, расставлял свои причиндалы, доставал таинственные инструменты, а мы, вечно шумные мальчишки, тихо окружив и затаив дыхание, следили, как ловко и точно вскрывает он полосатое брюхо очередной своей жертвы. И надеялись на чудо, которое там, внутри. Однажды чудо произошло. Мы всегда завидовали его дочке Лялечке. Она единственная допускалась к "матрасному телу" и даже, сидя рядом на табуретке, помогала папе, подавая деревянную дощечку с намотанной бечёвкой. В тот раз дядя Марик острым ножом привычным жестом вскрыл очередного "кормильца" (так он ласково называл матрасы). Внезапно дикий звериный рёв потряс двор и его обитателей. Мы рванули в стороны. Грудастая и любопытная Зоя Павловна (всегда на посту в бигуди и розовом ситцевом халатике - а вдруг человек случится!), с громким матом чуть не вывалилась из окошка. Шелудивый дворовой пёс с дамским именем Зорька, поджав хвост прыгнул в подвал. Из полосатой прорехи сиганул... огромный кот. Как он попал в матрас? За кем охотился в стране дрожащих пружин? Мы кинулись врассыпную. А Лялечка? Что Лялечка? Ведь именно под её ножки кинулся шерстяной бандит... Всех будущих своих "кормильцев" дядя Марик вскрывал в одиночку. А бледная Лялечка, поджав нежные свои ножки, гордо восседала на балконе, стараясь не глядеть вниз. А напротив раскинулся виноградник Фаины Абрамовны. Весь двор не любил её и побаивался. Ибо на любом конкурсе крика в отнюдь не тихой Одессе она с лёгкостью завоевала бы почётное первое место. Тётя Фаня платила всем взаимностью. Но особенно - евреям. Не знаю за какие грехи таким именем-отчеством наказали её высшие силы, но Фаина Абрамовна была потомственной и чистокровной русской. Страшно даже представить сколько насмешек и издевательств пришлось на её долю. И не было прощения ненавистному народу Авраама и Сарры. В конце двора располагалась квартира с пристроенным палисадником. И жили в ней только женщины. Нет, мужчины иногда появлялись, но очень ненадолго. Старшей в семье была баба Валя. Зимой и летом она восседала на низкой деревянной скамеечке у входа и, зорко оглядывая двор, плела авоськи. Необходимейший предмет в жизни каждого советского человека, сплетался из толстой серо-коричневой нити и легко умещался в мужской карман или женскую сумочку. Обладатель авоськи всегда был готов встретить прекрасное и овладеть им. И гордо возвратиться домой, не пряча добычу от завистливых соседских глаз. Валина дочка тётя Маша, коренастая и пьяненькая, была главной целью забредавших в палисадник мужчин. Что они там делали, оставалось для нас тайной за семью печатями. Но иногда из дому раздавались крики и гулкие всхрюки. Тогда баба Валя неторопливо восставала со своего седалища, грозно заходила в дом и через мгновенье нашкодивший мужик с громким свистом вылетал со двора, а тётя Маша долго ещё пудрила нежно синеющие фонари. И младшее поколение, дочка Лиля. На два года старше меня, но опытнее лет на двадцать. Как я тогда завидовал порочной мудрости, искрящейся в её глазах. О чём мечтали все юнцы моего возраста? Догадываетесь... Но что могло быть между нами? Она парила на недосягаемой высоте, как тот самый "гений чистой красоты", не замечая в упор наших вожделеющих взглядов. Но однажды я был отмщён. Кто-то из хозяек палисадника послал Лилю к нам. За сахаром, кажется, или за солью. Она вошла в комнату и остановилась, оцепенев. Я, не понимая в чём дело, даже подёргал Лилечку за рукав. Она перевела на меня взгляд, полный восторженного непонимания, и опять взглянула на... гигантский книжный шкаф. Эта пауза продолжалась бесконечно долго. Я , краснея, безнаказанно любовался всеми её выпуклостями и вогнутостями. Но счастье вечным не бывает. Внезапно посуровев, Лиля перевела на меня взгляд и произнесла незабываемую фразу. "У нас тоже есть КНИГА." И вышла. Дамы и господа. Слово "книга" в единственном числе в таком контексте я не слышал ни до, ни после. А теперь о радостном и грустном. Четверо мальчишек было нас во дворе. Одногодок. Как мы дружили! Как бегали в гости друг к другу. Делились конфетами, глазели на "синяков", пили студёную воду из дворового крана, оседланного неизменной одесской кошкой, дрались, мирились, болтали о недосягаемых девчонках. Рассаживались на маленькие скамеечки и блестящими глазами смотрели на простыне кино. Мой папа был гордым обладателем настоящего кинопроектора "Украина", и сам Фантомас нередко заглядывал в наш одесский дворик. Естественно, нас называли четырьмя мушкетёрами. Я был Атосом, нервный и влюбчивый Женька - Арамисом, задиристый и драчливый Сашка - д'Артаньяном, а не по годам рослый и рассудительный Мишка - Портосом. Мы с гордостью носили свои имена и старались им соответствовать. Но детство покинуло нас вместе с идеями и идеалами. Папа Мишки, однононогий инвалид войны, получил долгожданную двушку на Поскоте (так в Одессе прозвали затерявшийся в дальних далях район - посёлок Котовского), и семья из четырёх человек навсегда исчезла из крохотной комнатушки в коммуне. Следующим загремел Сашка. Он вляпался в какую-то пьяную драку с поножовщиной и отправился на учёбу в колонию. Д'Артаньяна там быстро обломали, и через несколько лет во двор вернулся татуированный зэк с наглой улыбочкой - гроза окрестных домов. Своих он не трогал, но дружба испарилась, как дымок от любимого им Беломора. А затем пришёл черёд Женьки. Самого любимого из всех, самого светлого и нежного. Что-то надломилось в нём. Он стал запойным пьяницей. Причём сразу, без переходного периода. Его мать, белокурая красавица тётя Лида, в одиночку растившая Женьку и в две смены горбатившаяся на витаминной фабрике, чтобы в доме всё было "как у людей", любившая и подкармливавшая всех нас вкуснятинкой, волокла его пьяного вдребадан на второй этаж по скрипучей пропахшей котами лестнице, а Женька вырывался и орал на весь двор: "Жиды! Поубиваю всех". Тётя Лида состарилась и поблекла в одночасье и в сгущающихся сумерках ходила по двору и тихим голосом просила у всех прощения. Не только у евреев. А я женился и перешёл через дорогу во второй свой двор, поселившись в квартире деда (да, того самого). Но это совсем другая история, которую расскажу обязательно. Попрощаться с первым двором хочу рассказом о Тамаре. Тамара была проституткой. Но не подзаборной пьянью, горбатящейся за стакашку, а особой весьма приличной и респектабельной. Клиентов принимала на дому. И среди них попадались даже солидные мужички в костюмах и при галстуках. Несмотря на вредную свою работу, выглядела Тамара прекрасно. Была хороша собой. Прозрачнокожая и не потасканная на вид, натуральная сероглазая блондинка, скромный вид, неброская косметика, неспешная походка. Ох и шушукались кумушки на скамейке, когда она пролывала по двору с очередным ухажёром. Но внезапно путана ушла в отставку. На неё снизошло озарение. Тамара стала предсказывать будущее. Кумушки шушукались ещё злобнее, но клиентура резко сдвинулась в женскую сторону. А мы тем временем стали готовится к отъезду в другую неведомую страну. За несколько месяцев до отъезда Тамара подошла к моей маме, всегда поддерживавшей её в трудную минуту и ссужавшей деньгами, и сказала тихим своим голосом, глядя прямо в глаза: - Всё будет хорошо. Я видела вашу семью в красивом доме какого-то города в огромной светлой двухэтажной квартире с белыми стенами. Повернулась и ушла. Как мы смеялись над маминым рассказом. Что за фантазии. Двухэтажных квартир не бывает. И на приличных стенах всегда есть обои. Некоторые истины фундаментальны и незыблемы. Мы переехали в Израиль. И друзья сняли для нас квартиру в фешенебельном доме на тишайшей улице. В квартире было два этажа, что редкость даже для Страны. А белоснежные стены смеялись над нами свежей побелкой и полным отсутствием обоев. Их в Израиле практически не клеют. Некоторые истины фундаментальны и незыблемы. Старый одесский двор передал привет новой жизни. | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 1
Шпионов 1
Друзей 0
Посетители за сутки :