Главная » 2015 Август 5 » Неравный брак
01:51 Неравный брак | |
А Илья Ефимович Репин был знаменит, богат и после первого неудачного брака мог бы выбрать себе пару самую что ни на есть достойную: негативный опыт — лучший учитель. Несмотря на почтенный возраст, пятидесятичетырехлетний художник нравился даже юным девушкам из хороших семей. Так почему он выбрал Наталью Нордман? Ведь ей уже тридцать пять, и она совершенно нехороша собой, что для женщины куда больший недостаток, чем изъяны в поведении… Быть оригиналкой в 1896 году становилось модным, быть дурнушкой — не было модно никогда. Критик Владимир Васильевич Стасов писал брату: «Репин ни на шаг от своей Нордманши (вот-то чудеса: уж подлинно, ни рожи, ни кожи, — ни красивости, ни ума, ни дарования, просто ровно ничего, а он словно пришит у ней к юбке)». Нет, конечно, он был не прав относительно ума и дарования: Наталья Нордман была талантливой женщиной и неглупой. Но в остальном — его возмущенное недоумение разделяли все, кто знал и любил Репина. А любили его многие. И еще больше было тех, кто любил просто бывать у Ильи Ефимовича в гостях и кто считал, что Нордман своими странными нововведениями в быт отравила всякое удовольствие от посещений дома Репина. Однако Репин любил ее. Восторженно и страстно. И когда его любовь внезапно прошла, перегорела, — удивились даже самые ярые враги «Нордманши», не говоря уже о тех, кто знал Репина с давних времен и помнил его первый брак. Илья Репин был тогда скромным учеником Ивана Николаевича Крамского, опекавшего сына военного поселенца из Чугуева Харьковской губернии как родного. Нравилось Крамскому то, что юноша был очень способным, жадным до знаний, хотя грамоте и арифметике его обучали пономарь и дьякон. И еще он был очень везучим: иначе как удачливостью невозможно объяснить то, что талант его заметил чугуевский художник Иван Михайлович Бунаков и принялся его обучать на «богомаза», то есть иконописца, ибо где еще мог найти работу художник из народа, как не в церкви… Однако удача не оставляла Репина и в 1863 году: когда 19-летний иконописец приехал в Петербург, ему повезло поступить в Академию Художеств, где он и познакомился с Крамским, который стал его учителем и другом, помог сделать первые шаги в карьере художника-портретиста — в том, что, собственно, приносило живописцам заработки. Репин всегда сознавал свою удачливость и при этом никогда не был уверен в своем таланте. Он считал себя «посредственным тружеником» и думал, что только ежедневная многочасовая, почти каторжная работа может сделать из него настоящего художника. Он не чванился своими успехами и спокойно переживал неудачи. Вообще, у него был на редкость счастливый характер: мало кто из знаменитых художников был так дружелюбен, спокоен и незлобив. Настоящую ошеломляющую славу ему принесла картина «Бурлаки на Волге»: Репин работал над ней три года и открыл для публики в 1873 году. Ему еще раз повезло: подобные драматические жанровые сюжеты как раз входили в моду, и он стал практически первооткрывателем. Дальше была всероссийская слава, «Ответ запорожцев турецкому султану», «Крестный ход в Курской губернии», «Не ждали» и «Иван Грозный и сын его Иван». Новые похвалы, а изредка — упреки критиков за то, что он пишет не только народные сюжеты, но всякие пестрые и легкомысленные, вроде «Парижского кафе», которое никому не понравилось жизнерадостным своим настроением. «Что делать, может быть, судьи и правы, но от себя не уйдешь. Я люблю разнообразие!» — улыбался в ответ на критику Илья Ефимович. Разнообразие он любил не только в живописи, но и в личной жизни. 48099-189x300 (189x300, 16Kb) Со своей первой женой, Верой Алексеевной Швецовой, он познакомился, когда она была еще совсем девочкой. В1869 году Репин по протекции Крамского получил заказ написать портрет архитектора Алексея Ивановича Швецова. А в 1872 году женился на его шестнадцатилетней дочери. Тихая девушка с толстой косой была влюблена в своего жениха, но — как показало время — совершенно не годилась в качестве жены и спутницы художника. Илья Ефимович был жаден до общения, любил устраивать у себя в доме ужины для богемы. Племянница его жены Л.А. Щвецова-Споре вспоминала: «Дом Репиных был открыт и доступен широкому кругу столичной интеллигенции. Кого тут только не было! Кроме тех лиц, которых художник писал или рисовал, у него постоянно толпились студенты, его ученики. На молодежных вечеринках, обыкновенно в субботу, собиралось по многу десятков человек». Илья Ефимович любил пылкие дискуссии и ярких, умных, самостоятельных женщин. У Веры же были почти домостроевские взгляды на жизнь: подчиняться мужу, исполнять долг жены, заботиться о детях… И она уж точно не была той личностью, какую Репин хотел бы видеть в качестве подруги жизни. Вера была слишком тихая, никогда не высказывала своего мнения, а может, и вовсе его не имела. Она родила Илье Ефимовичу четверых детей — сына Юрия и дочерей Веру, Надежду и Татьяну, — которых он обожал и часто писал. Но все существующие упоминания о семейном счастье и духовном родстве Репина с его первой женой — его собственный вымысел или, скорее, — мечты, которые он изливал на бумагу в письмах друзьям, когда путешествовал с семьей по Европе. «Если женщина способна быть преданной вполне интересам своего мужа, она — драгоценный друг, который необходим мужчине, с которым он не расстанется ни на минуту во всю жизнь, которого он будет любить и уважать глубоко в душе…» — писал Репин вскоре после свадьбы. Однако жена его была безусловно предана ему, но не его интересам. Вернее, его интересы видела через призму собственного восприятия… После возвращения Репиных в Россию никто из знакомых не заметил ни счастья, ни родства. Вера Алексеевна больше интересовалась материальной стороной творчества своего великого мужа, то есть прибылью от картин, нежели собственно картинами. Да, она думала о благе семьи и будущем дочерей, которым нужно приданое, но… Репину с ней было невыносимо тяжело. Отношения становились все более напряженными. Дочь Вера вспоминала, что «за обедом иногда тарелки летали». К тому же Илья Ефимович, будучи романтиком, искренне считал: брак без любви — преступление против морали. И в 1887 году добился развода с Швецовой. Она не протестовала: Вера Алексеевна тоже устала от непонимания в семье, от презрения мужа и от его измен. «Мне было глубоко жаль его жену — блеклую, какими бывают растения и женщины, оставленные в тени. Но моя старая привязанность к виновнику этой тени брала верх…» — вспоминала одна из виновниц этих измен, талантливая ученица Репина Вера Веревкина. Дети так и не простили отцу «предательства», и до конца его жизни отношения со всеми ними, кроме разве что дочери Веры, были натянутыми: они требовали от отца денег — а он, естественно, давал, но огорчался из-за полного отсутствия родственных чувств к нему. Ведь он-то никогда не переставал их любить… Но творчество и свободу он любил сильнее. Влюблялся Репин многократно, и всегда избранницами его сердца становились женщины интеллектуальные, высокодуховные и, разумеется, те, кто мог по достоинству оценить его талант. Помимо романа с Верой Веревкиной у него был еще один — с молодой художницей Елизаветой Званцевой. Но самой серьезной его любовью стала необычнейшая из всех женщин, которых он встречал в своей жизни: Наталья Нордман. Именно она — во всем полная противоположность Веры Швецовой — стала его второй женой. С Репиным она познакомилась в 1896 году, в доме Тенишевой: Илья Ефимович приходил писать портрет Марии Клавдиевны, и, пока княгиня позировала, Нордман развлекала беседами ее, а заодно и художника. Репина она сначала заинтересовала как собеседник. Когда же Репин стал для Натальи Нордман объектом нежных чувств, неизвестно. Любовниками они сделались в 1898 году, когда Нордман сопровождала Репина до Одессы, откуда он должен был ехать в Палестину. Во время этого путешествия Наталья забеременела. Детолюбивый Репин готов был признать ребенка, но новорожденная девочка прожила всего два месяца: сейчас даже неизвестно, как точно ее звали — одни современники утверждают, что Елена, другие — что Наталья. Нордман пережила утрату дочери гораздо спокойнее, чем Илья Ефимович. Она по-прежнему не чувствовала в себе тяготения к материнству и за короткое время жизни девочки не успела к ней привязаться. Однако Репин считал, что после такой трагедии его возлюбленная нуждается в покое и утешении. На ее имя он купил землю в Финляндии, в поселке Куоккала, где выстроил поместье, которое Наталья Нордман назвала «Пенаты»: она увлекалась мифологией, а пенаты в Древнем Риме — домашние боги-покровители. Поскольку Нордман была не просто бедна, а абсолютно неимуща и всю жизнь прожила за счет помогавших ей друзей, Репин хотел ее обеспечить. Как минимум — комфортным жильем. Изначально «Пенаты» были ее домом, но Репин бывал там все чаще, полюбил это тихое место, начал принимать там своих гостей, и в конце концов они с Натальей Нордман поселились вместе, как супруги. Официально женаты они никогда не были: разведенный Репин не имел права венчаться. Но Нордман в этом и не нуждалась. Они и правда были счастливы вместе. Репин восхищался многочисленными талантами своей молодой жены. Иллюстрировал ее книги. Не раз писал ее портреты, причем показывал ее привлекательной — такой, какой он сам ее видел: «Ее окружала, за ней неслась везде повышенная жизнь. Ее веселые большие серые глаза встречались только с радостью, ее грациозная фигура всякий момент готова была блаженно танцевать, как только звуки плясовой музыки долетали до ее слуха…» Наталья принимала гостей Репина, устраивала в «Пенатах» так называемые «репинские среды», когда в усадьбу съезжались друзья художника. Корней Чуковский, сосед Репина по Куоккале и его друг, вспоминал: «Первая семья Репина по своей некультурности проявляла мало интереса к его творчеству, а Наталья Борисовна уже с 1901 года стала собирать всю литературу о нем, составила ценнейшие альбомы с газетными вырезками о каждой его картине. Кроме того, он не раз повторял, что одной из своих наиболее блестящих удач — композицией «Государственного Совета» — он всецело обязан Наталье Борисовне: она приняла к сердцу те трудности, которые он встретил при написании этой картины, и помогла ему своими советами, а также сделанными ею фотоснимками. Заведенные ею знаменитые среды в «Пенатах» имели немало хорошего: они давали Репину возможность сосредоточенно работать во все прочие дни, не боясь никаких посетителей (ибо к среде приурочивались также и деловые свидания). Вообще она внесла в его жизнь немало полезных реформ, о которых он нередко упоминал с благодарностью. Репин всегда тяготел к образованным людям, а Наталья Борисовна знала языки, разбиралась и в музыке, и в скульптуре, и в живописи — недаром он любил посещать в ее обществе всякие концерты, вернисажи и лекции. Была она то, что называется светская женщина, но постоянно заявляла себя демократкой, и это тоже не могло не привлечь к ней симпатий Ильи Ефимовича». Как и положено супруге, Наталья Нордман пыталась обустроить быт Репина… К сожалению — согласно своим собственным понятиям о том, каким должен быть правильный быт. Нордман истово исповедовала вегетарианство. И была сторонницей «раскрепощения прислуги». И первое, и второе создавало дискомфорт и для гостей, и прежде всего — для самого Ильи Ефимовича. В «Пенатах» на стол подавались капустные котлеты с брусничной подливой, овощные супы, отвары из свежего сена: Наталья Борисовна верила в их оздоравливающее действие. Со временем под запрет попало не только мясо, но также рыба, молоко и яйца. «Когда в Куоккале жил А.М. Горький, — вспоминала М.К. Куприна-Иорданская, первая жена А.И. Куприна, — мы с Александром Ивановичем сперва заезжали к нему обедать, и он говорил нам: «Ешьте больше, ешьте больше! У Репина ничего кроме сена не получите!» Репин любил вкусно поесть и сбегал из дома, чаще всего — в гости к Чуковскому, чтобы полакомиться бифштексом. Когда он бывал в Петербурге, он опять же непременно заходил в ресторан и заказывал все вкусное, запретное, а потом шутливо каялся супруге в грехопадении. Впрочем, и сама Нордман была в пищевом плане «не без греха». М.К. Куприна-Иорданская рассказывала: «Некоторых гостей, в том числе и меня с Александром Ивановичем, Нордман-Северова приглашала к себе в спальню. Здесь у нее, в ночном столике, стояла бутылка коньяку и бутерброды с ветчиной. «Только, пожалуйста, не проболтайтесь Илье Ефимовичу!» — говорила она»… Но с годами Нордман становилась все более фанатичной вегетарианкой. И такой же строгости требовала от супруга. Что касается «раскрепощения прислуги» — то это новшество шокировало гостей еще сильнее, чем сплошь овощной стол. В дверях их встречал сам хозяин, знаменитый художник Репин, он же принимал пальто, и это было для всех неловко. На дверях и стенах висели плакаты: «Не ждите прислуги, ее нет», «Все делайте сами», «Дверь заперта». Софья Пророкова, биограф Репина, писала: «Гость читал: «Ударяйте в гонг, входите, раздевайтесь в передней». Исполнив это предписание, гость наталкивался на следующее объявление: «Идите прямо» — и оказывался в столовой со знаменитым столом, на котором вертелся круг, заменяющий, по мысли хозяйки, обслуживание прислуги. Здесь на особых полочках были положены разные яства, а в ящики складывалась грязная посуда. По очереди за столом разливали суп разные люди, на кого выпадет жребий. Не умеющего сладить с этой сложной обязанностью штрафовали, заставляли тут же экспромтом произносить речь, обязательно с присутствием какой-нибудь интересной идеи. Можно один раз разыграть для смеха такую комедию. Но когда спектакль продолжается всю жизнь, он прискучивает… Прислуга в доме жила, не могли же все эти многочисленные блюда, приготовленные из сена, и котлеты из овощей появляться на столе по мановению руки хозяйки «Пенат», и не она сама после разъезда гостей мыла посуду. Все это делала прислуга, только внешне дело изображалось так, что обходились без посторонней помощи». В1909 году, приехав в Москву на Рождество, Наталья Борисовна праздничным утром пожимала руки всем лакеям и горничным, поздравляя их с Великим Праздником. И опять это было нелепо, и опять Репин был смущен… А она верила, что поступает правильно, что только так можно и нужно. Она писала: «День Рождества, и тот господа забрали себе. Какие завтраки, чаи, обеды, катанье, визиты, ужины. И сколько вина — целые леса бутылок на столах. А им? Мы интеллигенты, господа, одиноки — кругом нас кишат миллионы чужих нам жизней. Неужели не страшно, что вот-вот разорвут они цепи и зальют нас своей тьмой, невежеством и водкой?..» Именно то, что привлекло Репина когда-то в Нордман — ее оригинальность, ее несхожесть с «обычными женщинами», — именно это постепенно убивало его любовь к ней. Все труднее Илье Ефимовичу было терпеть шокирующие поступки жены, недоуменные взгляды гостей, невкусную еду, нелепый быт. В начале их отношений Наталья помогала ему в его творчестве. Теперь из-за ее причуд Репин страдал как художник, потому что не мог спокойно работать. Ему мешала суматошная деятельность Нордман, устраивавшей неподалеку от «Пенатов» то театр для крестьян, то детский сад. «При всей своей преданности великому человеку, с которым связала ее судьба, она не находила полного удовлетворения в том, чтобы служить его славе. У нее у самой была слишком колоритная личность, которая никак не могла стушеваться, а напротив, по всякому поводу жаждала заявить о себе», — с сожалением писал Чуковский. Чахотка у Натальи Нордман впервые проявилась в 1905 году. Илья Ефимович увез ее в Италию — лечиться. Тогда она выздоровела. Но в 1913 году у нее появилась новая блажь: Наталья Борисовна сочла, что меха — «привилегия зажиточных классов», и велела, чтобы ей сшили шубу из мешковины, набитую сосновой стружкой: ведь согревают же стружки, когда сгорают в огне, значит — и таким способом можно использовать их для тепла. А потом был еще один танец босиком на снегу, после которого Нордман слегла с пневмонией. Чудом выздоровела, поднялась с постели, исхудавшая и на себя не похожая, но — упрямо отказывалась от иного пальто, кроме своей «сосновой шубы». Снова простудилась… И теперь уже это была чахотка. За год болезни она постарела и подурнела. И с обостренной болезнью чувствительностью поняла, что для Репина она больше не любимая женщина, а обуза: со всеми ее чудачествами, а теперь вот — еще и с болезнью. И тогда она решила избавить Репина от обузы. Не предупредив, ничего не сказав, воспользовавшись его отсутствием, Наталья Нордман сбежала из «Пенатов» и уехала в Швейцарию, в Локарно, в клинику для неимущих. Одна, оставив все драгоценности, которые дарил ей муж, взяв с собой денег ровно столько, сколько хватило на проезд. Из клиники она писала Чуковскому: «Какая дивная полоса страданий и сколько откровений в ней: когда я переступила порог «Пенатов», я точно провалилась в бездну. Исчезла бесследно, будто бы никогда не была на свете, и жизнь, изъяв меня из своего обихода, еще аккуратно, щеточкой, подмела за мной крошки и затем полетела дальше, смеясь и ликуя. Я уже летела по бездне, стукнулась о несколько утесов и вдруг очутилась в обширной больнице… Там я поняла, что я никому в жизни не нужна. Ушла не я, а принадлежность «Пенатов». Кругом все умерло. Ни звука ни от кого». Илья Ефимович был слишком измучен причудами жены, оскорблен ее бегством и, видимо, недооценил серьезность ее состояния. Он не поехал за Натальей Борисовной, а просто перевел ей деньги… От которых, впрочем, она отказалась. Она больше не считала себя женой Репина и не желала ничего от него принимать. Она даже не распечатывала его письма… А между тем в одном из них были строки, которые наверняка бы ее согрели и утешили: «Я начинаю Вас любить глубокой любовью. Да, более 15 лет совместной жизни нельзя вдруг вычеркнуть. Устанавливается родственность незаменимая…» Наталья Борисовна Нордман умерла 28 июня 1914 года. Репину о ее смерти сообщили телеграммой. Он просил, чтобы ее без него не хоронили, но не успел приехать вовремя, так что пришел уже к свежей могиле. Пришел с альбомом для набросков, в котором зарисовал ее могилу… И уехал в Италию, в Венецию, лечиться от пережитого стресса. Вернувшись в Россию, Репин вызвал к себе дочь Веру и отменил в «Пенатах» все установленные Натальей Борисовной правила. Чуковский писал: «Возможно, что он и тосковал по умершей, но самый тон его голоса, которым он в первую же среду заявил посетителям, что отныне в «Пенатах» начнутся другие порядки, показывал, как удручали его в последнее время порядки, заведенные Натальей Борисовной. Раньше всего Илья Ефимович упразднил вегетарианский режим и по совету врачей стал есть мясо. Из передней был убран плакат: «Бейте весело в тамтам!»… Только на чайном столе еще долго стояла осиротевшая стеклянная копилка, куда прежние гости «Пенатов», присужденные к штрафу за нарушение какого-нибудь из запретов Натальи Борисовны, должны были опускать медяки. Теперь эта копилка стояла пустая, и все сразу позабыли о ее назначении…» Разумеется, прожив с этой женщиной пятнадцать лет, Илья Ефимович не мог не тосковать о ней. В одном из писем он жаловался: «Осиротелый, я очень горюю о Н. Б. и все больше жалею об ее раннем уходе. Какая это была гениальная голова и интересный сожитель!» А однажды летом в окно его мастерской залетела птичка, посидела на бюсте, который Репин лепил с Нордман, и улетела обратно в сад, и художник сентиментально промолвил: «Может быть, это ее душа сегодня прилетела…» И все же вспоминал он свою вторую жену не часто. Не чаще, чем того требовали приличия. | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 11
Шпионов 11
Друзей 0
Посетители за сутки :