Главная » 2016 Февраль 7 » Елена, тайны жизни
00:19 Елена, тайны жизни | |
Идем с Образцовой по торговому центру — ищем ей зимние сапожки. — Здравствуйте, Елена Васильевна! — приветствует проходящая мимо пара. — Добрый день... Наташа, ты посмотри: меня узнают! — удивляется она. В Образцовой абсолютно не было того, что называется звездностью. Великая на сцене, в жизни она была очень простой. Открытой, самоироничной, по-детски непосредственной. Умела мгновенно считывать людей и тем, кто вызывал симпатию, при знакомстве представлялась: «Леночка Образцова». Меня буквально заставила обращаться к ней на «ты». Довольно хохотала, когда я, комментируя ее очередной фортель, ворчала: «Ну какая ты примадонна?! Хулиганка!» Обожала игрушки, особенно кукол. Помню, как Елена Васильевна их выбирала: берет в руки одну, всматривается, откладывает в сторону. Берет другую: — А вот эту купим. — Она же страшная, — возражаю я. — Зато смотри, какое выражение на лице! Это тебе не штамповка, а персоналити! Елена Васильевна до конца оставалась ребенком. Может потому, что ее собственное детство отняли война и блокада. Когда фашисты взяли Ленинград в кольцо, Образцовой было два года. Но она многое помнила: воздушные тревоги, ночи в бомбоубежище, сваренную мамой из кожаных ремней похлебку, огромные очереди, в которых стояла вместе с бабушкой в лютый мороз... То, как бабушка, отламывая кусочки от своего хлебного пайка в сто двадцать пять граммов, подкармливала кошку Кенку... Весной сорок второго Леночку с мамой, тетей Тасей и двоюродной сестрой Марьяшей вывезли из Ленинграда по Дороге жизни. Она видела, как в шедший за ними грузовик попала бомба и машина с людьми ушла под лед. Удивительно, но кошка выжила, и в августе сорок пятого Кенка, тощая как скелет, облезлая, встречала вернувшуюся из эвакуации семью возле подъезда. Большая квартира Образцовых была занята — туда переселили людей из разбомбленных домов. Новые жильцы, потеснившись, выделили хозяевам одну комнату. «В ней не было ничего, — вспоминала Елена Васильевна. — Некоторые вещи, которые родителям были особенно дороги: книги, папины пластинки с классической музыкой, его скрипку — пришлось выкупать у новых жильцов. Но я не помню, чтобы отец и мама из-за этого негодовали или жаловались на тесноту. Главное — мы победили и никто не умирает от голода». Образцова часто повторяла: «У блокадников особенное отношение к еде остается навсегда. У меня душа болит, если оставляют что-то на тарелке». От самой Елены Васильевны никто и никогда не уходил голодным. В квартире на Патриарших, где у нее в последние годы не было помощницы, хозяйка сама тут же вытаскивала для гостей все, что было в холодильнике. На даче хозяйство вели Аля и Нина — назвать этих двух сестер домработницами Образцовой язык не поворачивается. Подруги, компаньонки... Какие бы известные люди ни собирались за столом, Елена Васильевна звала: «Аля, Нина, садитесь с нами! Хватит хлопотать — и так уже всего полно!» 42 (300x450, 172Kb) На ее дни рождения съезжалось по полторы сотни приглашенных. И Елена Васильевна была одинаково рада принимать и высоких гостей, и своего бывшего водителя, вышедшего на пенсию, и хозяйку рыбного павильона на Одинцовском рынке... О знакомстве с последней она рассказывала: «Увидев Нину впервые, я была просто заворожена ее фактурой! Настоящая кубанская казачка: высокая, крупная, яркая, с огромной копной кудрей, алой помадой на губах. Деловая, громогласная. В павильоне все налажено, как механизм в хороших часах. Уникальная тетка! Личность!» По дороге на дачу мы обязательно заезжали к Нине на рынок. Усадив нас в подсобке за стол, она выставляла коньяк, икру, рыбку. Пока мы угощались, продавцы укладывали в багажник покупки. Пытаюсь представить в этой обстановке кого-нибудь из девочек-певичек, причисливших себя к звездам после первого появления на телеэкране, — и не могу... Елена Васильевна была удивительно открытым и щедрым человеком. Как-то зашли поужинать в любимый Образцовой рыбный ресторан на Малой Грузинской. Нас проводила до столика менеджер Света, которая всегда была к нам очень внимательна. А потом она присоединилась к ужинавшей неподалеку девичьей компании. Образцова поинтересовалась у официанта: — Что-то отмечают? — Да, у Светы сегодня день рождения. — Вот тебе раз! — всполошилась Елена Васильевна. — А мы без подарка! Позовите ее, пожалуйста. Когда менеджер подошла к нашему столику, Образцова сняла с руки кольцо и протянула ей со словами: «Поздравляю тебя! Носи на здоровье!» Света просто дар речи потеряла... Или вот еще история. Финал очередного Конкурса молодых оперных певцов Елены Образцовой. За первой премией на сцену выходит Ольга Пудова (ныне солистка Мариинского театра). Ей вручают диплом лауреата и денежный сертификат, а Образцова вдруг снимает с себя бриллиантовое ожерелье и надевает его на Олю: «А это лично от меня. Спецприз от Образцовой». Зал ахнул. Насколько знаю, Ольга подарок Елены Васильевны ни разу не надевала. Когда кто-то спросил почему, она замахала руками: «Вы представляете, сколько может стоить это ожерелье?! С ума сойти! Нет, пусть лежит в банковском сейфе». Елена Васильевна никогда не думала, сколько стоит то, что она отдает: «Все это надарили поклонники благодаря моему голосу. А он достался мне от Боженьки. Так что это не совсем мое, поэтому, наверное, так легко и расстаюсь». Образцова любила вспоминать: «Меня пригласили в Барселону на оперный фестиваль, где я впервые вживую услышала Монтсеррат Кабалье. Вместе с Пласидо Доминго она пела «Сицилийскую вечерню». Я была потрясена. Пришла в ее гримерку и встала на колени: — Преклоняюсь перед вашим талантом. Сняла с плеч норковую горжетку: — Примите от меня подарок за испытанный восторг. — Что ты, Елена?! — рассмеялась Монтсеррат. — Твоя горжетка мне только на отделку шляпки. Кабалье уже тогда обладала весьма пышными формами, а я была тоненькой, даже худой. Следующий день фестиваля. Я пою Кармен. После спектакля в гримерку входит Монтсеррат и опускается на колени: 39 (630x420, 297Kb) — Елена, я восхищена! Ты заставила меня плакать! Я была тронута до глубины души, но чтобы совсем уж не расчувствоваться, пошутила: — Теперь надо звонить на стройку и просить привезти домкрат! Как же мы с ней хохотали! И на всю жизнь сдружились после этого обмена комплиментами». Допускаю, что горжетка, которую Образцова хотела подарить Кабалье, была тогда единственной в ее гардеробе. Гонорары в контрактах с зарубежными театрами стояли серьезные, но они почти целиком уходили Министерству культуры. Вокалистке с мировым именем, собиравшей аншлаги в «Ла Скала», Метрополитен-опере, Ковент-Гардене, Венской государственной опере, Карнеги-холле, доставались крохи. Попав в первый раз на дачу к Елене Васильевне, я обратила внимание на кафельную плитку с забавными петушками, которой была облицована кухня. «Нравится? — перехватив мой взгляд, спросила Образцова. — Старенькая, конечно, четверть века назад положена, но я ее люблю. Еще бы не любить, когда всю на себе через границу перетаскала!» В начале восьмидесятых в отечественных магазинах было всего два вида кафеля: серенький и беленький. Во время очередных зарубежных гастролей примадонна мировой оперы присмотрела в строймаркете этих самых петушков. «Но как везти? В багаж нельзя: там ограничение до двадцати килограммов, за перегруз — доплата. А валюта потрачена. За границу мало кто ездил, и все: родные, друзья, коллеги — ждали хоть какого-нибудь сувенирчика. Пришлось возить плитку в ручной клади. Запихивала в сумку две упаковки (каждая по десять килограммов!) и шла мимо таможенников так, будто там только книжка и косметичка: легко, непринужденно, разве что не помахивала ею при ходьбе. Так года за полтора на кухню и навозила. А что? — выставив вперед согнутые в локтях руки, Образцова потрясла кулаками. — Я тетка мощная!» Сейчас поймала себя на том, что назвала Елену Васильевну примадонной. Она бы поморщилась: «Примадонна — это не про меня. Еще на заре карьеры папа сказал: «Никогда не будь примадонной, они все — дуры!» Я не знала родителей Елены Васильевны: когда стала директором Образцовой — концертным и ее фонда, Василия Алексеевича и Наталии Ивановны уже не было в живых. Свою маму Елена Васильевна называла не иначе как ангелом, говорила, что не было более нежного и доброго человека. А папа был волевым и довольно жестким. До войны он работал главным конструктором ленинградского завода имени Ленина, входившего в Наркомат тяжелой промышленности, потом были фронт и военная служба в освобожденной от фашизма Европе. В Ленинград вернулся в 1946 году, через восемь лет был направлен в Таганрог главным инженером на крупный завод «Красный гидропресс», потом в Ростове-на-Дону организовывал совнархоз. Когда после окончания второго курса музыкального училища дочь решила поступать на вокальный факультет Ленинградской консерватории, Василий Алексеевич заявил, что не позволит позорить семью: «Если быть певицей, то только большой. Настоящей. У тебя не получится. Хочешь выступать в кинотеатрах перед сеансами?!» 42 (300x450, 137Kb) Блестящий конструктор, замечательный организатор, Василий Образцов был совсем не чужд искусству. Играл на скрипке, прекрасно пел, обладал актерским даром. Но все свои художественные таланты Василий Алексеевич считал годными только для домашних концертов. А профессия должна быть солидной и серьезной, считал он. По настоянию отца Лена подала документы на подготовительное отделение Радиотехнического института. Отучилась год и поехала... в Ленинград, в консерваторию. Из сотни претендентов комиссия отобрала ее и Виктора Тихомирова, ставшего впоследствии солистом Кировского театра. От счастья Лена готова была пуститься в пляс и вдруг услышала: — Образцова, остальные экзамены будете сдавать на следующей неделе. Растерялась: — Какие экзамены? — А как же?! Сочинение, русский, историю... Чувствуя, как земля уходит из-под ног, Лена призналась: — Но я не готовилась... Думала, в консерватории только поют. Экзамены ей разрешили сдать до первой сессии, но потом об этом, слава богу, забыли. Узнав, что Елена вопреки его воле стала студенткой консерватории, Василий Алексеевич объявил дочери бойкот. Мама страшно переживала, пыталась тайком посылать Лене деньги, но она отправляла их обратно: раз решила жить своим умом, должна обходиться без помощи родителей. Иногда не было денег даже на трамвай, и после занятий — под снегом, дождем — Лена шла несколько километров от консерватории до общежития в Автово пешком. Василий Алексеевич простил дочь, после того как она, студентка второго курса, победила на фестивале в Хельсинки. Образцовы к тому времени уже перебрались в Москву — Василия Алексеевича назначили на должность заместителя министра тяжелого машиностроения. Когда Лена позвонила маме из Финляндии, та сказала: «А мы уже знаем! По радио сообщили. Ждем тебя, чтобы поздравить. И я, и папа». Отец нарисовал к ее приезду большой плакат: «Привет лауреатше!» Денег у родителей Лена и после примирения принципиально не брала. Отец своим бойкотом научил ее рассчитывать только на себя, за что она была ему благодарна: это очень помогло в жизни. Елена Васильевна многое взяла от отца — бойцовский характер, принципиальность, умение разбираться в людях, талант быть душой компании. А еще любовь к анекдотам. По сути это был маленький спектакль, в котором Образцова постоянно импровизировала. Она завела блокнот, куда записывала ключевые фразы. Поставщиками новых анекдотов были Дима Хворостовский, Саша Цимбалюк, который сейчас поет в Гамбургской опере, Саша Панкратов-Черный, Володя Винокур... Она была очень веселой, живой, обожала флиртовать, красиво одеваться. Тщательно следила за собой. Встав рано утром, как бы себя ни чувствовала, первым делом укладывала волосы, делала легкий макияж. Для Образцовой было важно, как она выглядит. Однажды Елена Васильевна рассказала мне такую историю: «Давали «Кармен» в Мариинском театре. По сценарию в третьем акте тенор, исполнявший роль Хозе, должен был меня уронить. Приготовилась, сгруппировалась, а он, забыв, ушел со сцены. «Ну, нет так нет», — подумала я и только расслабилась, как получила сильный удар в плечо: оказавшись за кулисами, тенор спохватился, снова выбежал и со всей силы меня толкнул. Я упала на вытянутую руку и сломала лучевую кость. Как от боли не потеряла сознание, одному богу известно. Хорошо, что через несколько минут был антракт. На руку наложили шину, обкололи новокаином. Четвертый акт пела, замотавшись шалью. После спектакля меня — в костюме и гриме Кармен — повезли в больницу. Сбежался весь персонал: — Ой, Елена Васильевна, можно с вами сфотографироваться? Я взмолилась: — Может, сначала гипс наложите? Доктора расстроились: — Ну как же? Рука распухла, рукав разрезать придется — а хочется, чтобы вы на снимке в целом костюме Кармен были. Я с ними согласилась: в целом, конечно, красивее. Так что пришлось терпеть и улыбаться». Терпению, как и умению включать юмор в совсем невеселых ситуациях, у Образцовой можно было поучиться. В середине девяностых Елене Васильевне подарили японский велосипед. Не утруждая себя знакомством с инструкцией, она тут же села на него и помчалась на всех парах под горку. А когда решила привычно затормозить, крутнув назад педали, ничего не получилось. Тормоз у «японца» оказался на руле. Врезавшись в камень, Елена Васильевна вылетела из седла и сильно ударилась головой — на обоих глазах отслоилась сетчатка. Операция результата не принесла. Страстная любительница книг, Образцова не могла читать, но даже не это было главным: стало трудно учить новые произведения. Специально для нее переписчики чертили огромные нотные станы, а распечатанные тексты походили на плакаты. Конечно, Елена Васильевна боялась ослепнуть, тем более что не понаслышке знала об этой беде: отец Василий Алексеевич потерял зрение из-за травмы глаз. Но о ее переживаниях было известно только самым близким. На людях Образцова смеялась: «Наконец-то не я слежу за дирижером, а он вместе с оркестром под меня подстраивается!» Зрение Елене Васильевне вернул испанский хирург-офтальмолог, знакомство с которым она считала Божьим подарком. «Науку не ныть мне преподали два человека, — рассказывала Образцова. — Уже будучи известной певицей, но еще не имея возможности позволить себе СВ, я ехала в купе с мужчиной средних лет и двумя молодыми женщинами. Соседки стали пытать меня о жизни и работе. Я принялась жаловаться: — Да ужас просто — мужа и ребенка не вижу, все время в разъездах. От постоянного напряжения в любой момент может пропасть голос. Мужик слушал молча, а потом спросил: — А в каменоломнях, как я, поработать не хочешь? И так мне стало стыдно... Другой урок получила от врача. На протяжении сорока лет я мучилась жуткими мигренями: если начинался приступ, сутки, а то и больше не могла встать с постели. Доктора предполагали, что моя болезнь — следствие блокадной голодухи. Во время очередного приступа вызвала «скорую». И вот в комнате появляется женщина в белом халате — высоченная и мощная. Я, лежа на диване, причитаю: — Господи, за что мне эти адские боли?! Никому никогда плохого не желала, зла не делала! И вдруг врачиха упирает руки в боки и рокочет басом: 39 (630x420, 274Kb) — Ах ты бесстыжая баба! Я от неожиданности чуть с дивана не свалилась. — Да ты скажи спасибо, что только это! Знаешь, сколько людей годами лежат, прикованные к постели, и кричат от настоящих мук?! Когда у тебя что болит, говори: «Господи, спасибо, что только это!» Сложно поверить, но боль тут же стала уходить. В течение того года у меня еще случались приступы, но гораздо реже и не такие сильные. А потом я вообще про них забыла. С тех пор, что бы ни случилось, говорю: «Господи, спасибо, что только это!» Елена Васильевна и к диагнозу «лейкоз» отнеслась с удивительным спокойствием: «Если Боженька считает, что я еще не все сделала на земле, значит, позволит пожить. А если решит, что мой план выполнен, что ж... Я смерти не боюсь». Нам давала наставление: «Когда помру, не вздумайте плакать обо мне...» Образцова не хотела, чтобы ее уход надолго погрузил нас в горе. Знала, как тяжело выкарабкиваться из омута, в котором сама побывала после смерти любимого Альгиса... В первый раз Елена вышла замуж в двадцать шесть лет за физика-теоретика Вячеслава Макарова. Вскоре родилась дочь, которую по настоянию главы семьи тоже назвали Еленой. Гастроли в зарубежных театрах иногда длились по полгода. Живя в разлуке с мужем и дочкой, Образцова страшно тосковала, но о том, хорошо ли Слава ухаживает за ребенком, не переживала. Макаров был примерным отцом. «И образцовым мужем Образцовой, — всегда, если заходил разговор о Макарове, добавляла Елена Васильевна. — На моих выступлениях в Москве он непременно был в зале — поддерживал. Принимал у нас дома актерские компании». Альгис тоже был вхож в дом Макарова и Образцовой. Когда распался его брак с балериной Ириной Кандат, Жюрайтис очень переживал, даже собирался принять постриг в монастыре. Вячеслав и Елена зазывали его к себе, специально для гостя готовили вегетарианские блюда, развлекали разговорами. «Я очень любила мужа, а он любил меня, — вспоминала Образцова. — У нас со Славой была дружная, крепкая семья. Альгис за мной не ухаживал, я ему глазки тоже не строила, но однажды случилось то, что случилось... Как там у Булгакова? «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих». Жюрайтис был дирижером балета, но эти рамки казались ему тесными. Однажды он предложил Образцовой подготовить концерт арий из классических оперетт. Она загорелась идеей и пообещала, что по возвращении из Италии сразу приступит к репетициям. Приехав в Москву, узнала, что концерт оперетты через три дня. По словам Елены, Альгис смотрел на нее так беспомощно, что отказаться не было никакой возможности. Оставался единственный вариант — петь с листа и оставшиеся трое суток посвятить репетициям. Концерт прошел с огромным успехом. Однажды я подвозила Елену Васильевну домой и, проезжая по Никитскому бульвару, услышала: «Знаешь, а ведь именно здесь я впервые призналась себе, что уже не смотрю на Альгиса только как на друга. Через несколько дней после концерта оперетты так же ехала в машине и вдруг поймала себя на мысли: «Наверное, неплохо быть женой Жюрайтиса». Подумала и испугалась: «Чего это я?! У меня же семья!» Жюрайтис продолжал бывать у них дома, и однажды пятнадцатилетняя Лена сказала матери: «Знаешь, а Альгис в тебя влюблен». «Помню, как бешено забилось сердце, — вспоминала Образцова. — Я уже любила Альгиса, но не знала, взаимно ли это. Его чувства ко мне дочка заметила первой». Прошло какое-то время, и перед возвращением в Москву с очередных гастролей Елена Васильевна, позвонив домой, узнала, что муж в командировке. Что делать? Справиться одной с кучей чемоданов немыслимо. Выход нашла Лена: «Мам, а давай я позвоню Альгису и попрошу тебя встретить?» «Поезд прибыл на перрон, соседи по вагону вышли, а я стою в купе со своими чемоданами и уже начинаю переживать, — вспоминала Образцова. — И тут вижу через вагонное окно: бежит Альгис. В белом свитере, с огромным букетом. Влетел в купе, обнял. Мы поцеловались. И в этот миг стало понятно, что жить друг без друга уже не сможем». Врать, изворачиваться, вести двойную жизнь было не в характере Образцовой. Кстати, она и в других этого не терпела. «Открылась Славе как на духу, попросила: «Наша семья рушится — сделай что-нибудь!» — рассказывала Образцова. — А что он мог? Было очень больно видеть и знать, какие страдания ему приношу. Договорились отложить развод до тех пор, пока Лена не окончит школу и не поступит в университет. Конечно, это была уже только видимость семьи. После развода дочка осталась с отцом. И потому что привыкла быть с ним, пока я месяцами работала за границей, и потому что была очень на меня обижена. Следующие два года были наполнены огромным счастьем от того, что Альгис рядом, и страшными муками от того, что Ленка не хочет меня знать. О встречах и речи не было. Если я звонила, дочь вообще не брала трубку или говорила сухо, обращаясь только по имени-отчеству: «Елена Васильевна». Она поняла и простила меня, только став взрослой, когда уже сама развелась и снова вышла замуж». Об этом времени Образцова рассказывала мне не просто так, а по поводу: несколько лет назад я оказалась в похожей ситуации и поддержка Елены Васильевны очень помогла. Впрочем, сначала, наверное, нужно рассказать о том, как мы познакомились. В Питере есть одно коронное место — арт-кафе «Кэт», в котором празднуют дни рождения многие питерские актеры и частенько заглядывают, приезжая на гастроли, московские. В тот вечер я и мои друзья отправились в «Кэт» поужинать. Недалеко от нас за маленьким столиком беседовала с каким-то мужчиной Образцова. Когда ее спутник ушел, Елена Васильевна пересела к нам. И начался праздник! Она рассказывала анекдоты, очень точно и очень по-доброму изображала знаменитых коллег по сцене — мы просто умирали со смеху. На выходе из ресторана Образцова вдруг сказала: «Наташа, запиши мои телефоны». Я вбивала цифры в память мобильника, а про себя недоумевала: «Зачем они мне? Я что, позвоню Образцовой и скажу: «Здрасти! Мы познакомились в ресторане. Как ваши дела?» Записать записала, но не звонила. 42 (300x450, 125Kb)3РёРёРё (300x450, 123Kb) А спустя пару месяцев мы опять встретились в «Кэт». После ужина я вызвалась подвезти Образцову до ее питерской квартиры на улице Маяковского. Возле подъезда Елена Васильевна предложила: «Ты же у меня не была — пойдем, посмотришь мой дом, чайку выпьем». Я ходила по комнатам, как по музею. Не в том смысле, что там были собраны бесценные произведения мебельного и живописного искусства — поражали вкус и умение хозяйки сочетать, казалось бы, несочетаемое. Все, к чему прикасалась Образцова, становилось уникальным. Мы проговорили до утра. Елена Васильевна рассказывала о своем блокадном детстве, о дочери, о великих партнерах по оперной сцене, об Альгисе, которого уже не было в живых, читала посвященные ему стихи. Домой я возвращалась, когда уже свели мосты, и всю дорогу думала о том, что человека с таким масштабом личности еще не встречала. В Питере у меня была своя юридическая фирма, защитив кандидатскую диссертацию, я преподавала в университете МВД. Любящий муж, хорошая квартира. Дочь, внуки, с которыми могла видеться каждый день. Поначалу предложение Елены Васильевны возглавить ее фонд (помню, тогда расхохоталась: «Да вы что?! Где я и где опера?!») и мысль о переезде в Москву казались бредовыми, но притяжение Образцовой было так велико, перспектива совместной работы и постоянного общения так заманчива... Бросилась в новую жизнь как в омут. Больше года разрывалась между двумя городами. Едва выдавалась пара свободных дней, мчалась в Питер — к cемье. Вот только выдавались они довольно редко. А потом произошло то, что часто случается, когда супруги живут в разных городах. В туристической поездке по Аргентине я познакомилась с москвичом, бывшим военным. И влюбилась. Первой, кому призналась, была Елена Васильевна: — Он свободен, а у меня — муж. Как я ему скажу, что полюбила другого? — Если ты встретила Юру, значит, так угодно Боженьке, — сказала Образцова. — Нельзя отказываться от счастья. Если пришла новая любовь, вы все равно расстанетесь. Пример тому — наша с Альгисом история. О Жюрайтисе она могла вспоминать бесконечно. «Если Альгис начинал о чем-то говорить, я слушала его раскрыв рот. Помню нашу первую совместную поездку в Ленинград. Вечером отправились гулять, и Альгис мне, коренной ленинградке, показывал родной город. У него были потрясающие знания в очень многих областях: музыке, литературе, философии, живописи, архитектуре...» Семнадцать лет с Альгисом Елена Васильевна называла самыми счастливыми в своей жизни: «Размолвки случались редко и длились не больше пяти минут. Бывало, сижу надувшись, смотрю в сторону. Он опускается рядом и начинает целовать мои руки. Пытаюсь освободиться, рычу: «Не трогай меня!» — а он, не прекращая целовать: «Но они же не виноваты!» Ну и как после этого сердиться?! Я начинала тосковать по Альгису, даже если мы не виделись всего один день, а во время гастролей просто сходила с ума... У меня были концерты в Токио. Однажды вечером в гостиничном номере ждала звонка Альгиса. Когда телефон наконец зазвонил, так рванула к нему, что ударилась и сломала палец на ноге. Меня отвезли в больницу, наложили гипс, и все оставшиеся концерты я пела в гипсе». 39 (630x420, 466Kb) Случай с травмой, полученной на любовном фронте, излагался Образцовой с юмором, но помню и другой эпизод, о котором она рассказывала очень серьезно: «Альгис уехал на гастроли, а я осталась в Москве. Так тосковала, что считала часы до его возвращения... Бегу по перрону и вдруг понимаю: вот за эту минуту, за то, что сейчас смогу его увидеть, обнять, я готова отдать все триумфы — прошлые и будущие...» Это признание и стихи, посвященные Образцовой мужу, помогли мне понять, какой силы была их любовь. Последний год Альгис тяжело болел. Елена Васильевна хотела находиться рядом каждую минуту: ухаживать, поддерживать. Но отменить ранее запланированные зарубежные спектакли и концерты было невозможно — разрыв контрактов грозил огромными неустойками. «Когда я уезжала, Альгис мучился ревностью и мучил меня. Сейчас он на небе и знает, что я чиста перед ним — хранила верность все семнадцать лет, что прожили вместе». Жюрайтис не мог не ревновать жену, потому что видел, какими глазами смотрят на нее — красивую, яркую, манкую — мужчины. Знал, что многие из богатых поклонников неоднократно звали Елену замуж, предлагая замки, яхты, драгоценности... Смерть Альгиса стала ударом, от которого Образцова не могла оправиться больше года. Спасла работа. Она отменила единственное выступление — с «Реквиемом» Верди. Боялась, что рыдания стиснут горло. А потом была встреча с Романом Виктюком и актерами его театра, ставшая началом ее возрождения к жизни. На спектакль «Саломея» Елену Васильевну пригласили друзья. Режиссерское решение, игра актеров произвели на нее такое впечатление, что Образцова пошла за кулисы. Обычно она этого не делала, исключение — Монтсеррат Кабалье и Алиса Фрейндлих. Диме Бозину, который играл Саломею, Елена Васильевна подарила кольцо. Преподнося подарок, неожиданно для себя самой сказала: «Как бы я хотела с тобой что-то сыграть!» Стоявший рядом Виктюк мгновенно отреагировал: «Я подумаю». Позвонил через месяц: «Елена Васильевна, у меня есть для вас роль». Читку пьесы «Антонио фон Эльба» Ренато Майнарди устроили дома у Образцовой. Приехала половина труппы. Когда Роман Григорьевич, прочтя последнюю страницу текста, вопросительно посмотрел на хозяйку, та кивнула: «Да, я буду играть. Эта пьеса обо мне...» Дав согласие, Елена Васильевна села на жесточайшую диету и сбросила двадцать восемь килограммов. Потом поехала в Челябинск, в клинику пластического хирурга Александра Пухова. И когда осенью появилась на первой репетиции, все ахнули: Образцова помолодела лет на двадцать. «Между тем худела я вовсе не для того, чтобы произвести фурор, — комментировала свое преображение Образцова. — Жалко стало Димку — ему же предстояло меня на руках носить. А подтяжку сделала, чтобы зритель поверил: юный герой мог воспылать страстью к оперной диве Амалии, которая по возрасту годится ему в матери». Спектакль имел оглушительный успех. Пошли слухи, что у исполнителей главных ролей — роман. Мне кажется, эти разговоры Образцовой и Бозину даже нравились. И вполне допускаю, что взаимная симпатия имела место. Нельзя сыграть обжигающую страсть, не будучи влюбленным в партнера. 42 (300x450, 103Kb)4232 (300x450, 278Kb) Следующим спектаклем Театра Романа Виктюка с участием Елены Васильевны должна была стать «Венера в мехах» по книге Захера-Мазоха. Кого другого роль садомазохистки наверняка отпугнула бы, заставила задуматься: а как это отразится на репутации? Только не Образцову. Начав вживаться в образ, она постриглась под ежик, купила на гастролях в Нью-Йорке в секс-шопе ошейники, наручники, хлысты, особые ремни для фиксации рук и ног — реквизит для будущего спектакля. «В магазине меня обслуживала фигуристая негритянка с толстыми губами, — смеясь, вспоминала Образцова. — С каждым выбранным мной аксессуаром она проникалась ко мне все большим уважением. А уж когда я раскошелилась на два комплекта лакированной одежды красного и черного цветов, заказала корсет и плащ, то увидела в ее глазах едва ли не почтение. И как же мадам расстроилась, узнав, что все это мне нужно для роли в спектакле... До сих пор жалею: зачем я ее разочаровала?» Товары из секс-шопа так и не пригодились, спектакль не состоялся, и Елена Васильевна выделила под них комнату на даче — развесила по стенам, разложила на комодиках и тумбочках, сделав своего рода театральную декорацию на тему несыгранного спектакля. Увидев все это впервые, я сказала: — Ну ты и хулиганка, Образцова! Никому эту комнатку не показывай! — Почему?! — расхохоталась она. — Мне нравится, когда гости на пороге каменеют, а потом смотрят на меня с ужасом! Жаль, что зритель так и не увидел «Венеру в мехах». Но мечта Образцовой сыграть еще в одном спектакле Виктюка все-таки осуществилась спустя двенадцать лет после «Антонио фон Эльбы». Весной 2012 года Роман Григорьевич приступил к работе над спектаклем «Реквием по Радамесу», где главные роли достались Образцовой и двум примам Театра сатиры — Ольге Аросевой и Вере Васильевой. Накануне первой читки директор театра Мамед Агаев переживал: «В том, что все сложится с Верочкой, я нисколько не сомневаюсь. Она — ангел. А вот у Аросевой характер — ого-го! Вряд ли ей понравится перспектива делить пьедестал с пришлым человеком». На читку Елена Васильевна отправилась с младшей из своих любимиц — той-пуделихой Манон. Бабушка Манонки — Кармен, которую Образцовой подарили актеры Театра Виктюка и которую она возила с собой больше десяти лет по всему миру, была уже в серьезном возрасте. А другие отпрыски Кармен — Мишель и Мюзетта — были сугубо загородными жителями и с дачи не выезжали. Увидев на руках Образцовой собаку, Аросева рассказала историю, как несколько лет назад подобрала на Минском шоссе выброшенного на ее глазах из машины колли: «Выходила, назвала Колей, дала свою фамилию. Завтра очередная годовщина, как он поселился в моем доме. Мы считаем эту дату днем рождения Коли Аросева». После читки Образцова скомандовала: «Наташа, поехали в собачий магазин!» Консервы, «хрустики», мячики и косточки еле поместились в огромный мешок. Заехав в продуктовый, прикупили еще палку вареной колбасы и круг сыра. На следующее утро подарки для Коли Аросева были преподнесены хозяйке: «Поздравьте его с днем рождения от имени Манон, Кармен, Мишель и Мюзетты!» Надо было видеть растроганное лицо Ольги Александровны... На другой день Аросева принесла фотографию Коли, на обратной стороне которой было написано: «Поэма посвящается тете Лене. С мамой я живу в лесу, Скушал вашу колбасу. Я в саду тоскливо лаю — С вами встретиться желаю. А красавице Манон От меня большой поклон. И Кармен, Мишель, Мюзетте... Всех утрахать был бы рад, Но простите — я кастрат. А любимой тете Лене Подарю букет на сцене. Вам мой благодарный лай. Жму всем лапу. Николай» Лед растаял без следа. Говорят, в зрелом возрасте невозможно обрести настоящих друзей. Пример Образцовой, Васильевой и Аросевой это опровергает. Они ежедневно перезванивались, все праздники, дни рождения — вместе... У Ольги Александровны сильно болели и распухали ноги. Однажды Елена Васильевна увидела, что подруга приехала на репетицию в домашних тапочках, обмотанных поверху полиэтиленовыми пакетами, и пришла в ужас. Из всех поездок за границу Образцова теперь привозила по полчемодана обуви для Аросевой: сапожки, ботики, мягкие туфельки. Ее покупки никогда не разнились по стоимости: чтобы себе и звездным подругам — подороже, домработницам, сестрам Нине и Але — подешевле. Нет, если натыкалась в магазине на что-то, что подходило и нравилось самой, приобретала «целую партию». О том, что Ольга Александровна вот уже много лет борется с раком, не знал никто. Даже самые близкие. Наверное, еще и поэтому ее уход стал таким страшным ударом. Елена Васильевна проплакала несколько дней. Очень переживала, когда прочла в газете, что после смерти хозяйки Коля живет на даче один, хотела забрать его к себе, но выяснилось, что нашлись и другие добрые люди. Про отношение Образцовой к братьям нашим меньшим, ее привязанность к собакам можно написать книгу, где отдельная глава должна быть посвящена Кармен. Хозяйка всюду возила ее с собой: на гастроли, деловые встречи, занятия по вокалу, которые вела с ученицами в России и за рубежом. Забавный случай произошел в мадридском театре «Реал», где Образцова пела Графиню в «Пиковой даме». Вот как о нем рассказывала Елена Васильевна: «На служебном входе нас остановила вахтер: — С собаками не положено! Я начала объяснять, что мы не расстаемся, что присмотреть за Кармен некому. Она ни в какую: запрещено — и все. — Тогда передайте руководству театра, что Образцова разрывает контракт и возвращается в Москву, — отрезала я. Вахтерша испугалась и пропустила нас. Все четыре часа репетиции Кармен пролежала на одном месте и ни разу не залаяла. Режиссер, который сперва бросал на собаку настороженные взгляды, после репетиции спросил: «А на сцене она может так же примерно себя вести? Что если Графиня в первом акте будет гулять в Летнем саду с собачкой?» Я за подругу поручилась, и на следующий вечер на служебном входе «Реала» нас ждал еще один пропуск, в котором значилось: «Кармен Образцова, артистка». Дебютантка не подвела — держалась на сцене с большим достоинством, за что до конца гастролей ежедневно получала гонорар — сто граммов телячьей вырезки». Когда Кармен стала старенькой, с Образцовой начала путешествовать Манон. Мы обязательно брали ее с собой в Питер, куда наведывались несколько раз в месяц. Если это была частная поездка, чтобы впустую не тратиться, покупали билеты в обычный вагон, но сразу после посадки переходили в ресторан. Устраиваясь на мягком диване, Елена Васильевна говорила: «Ну и что хорошего в этих «бизнесах»? Ешь то, что принесут, и плати за это сумасшедшие деньги. А мы сейчас закажем то, что захотим, и обойдется все гораздо дешевле». Поначалу в таких путешествиях Образцова прятала Манонку за пазухой, и официанты делали вид, что не замечают высовывающейся оттуда морды. Но однажды нас застукал начальник поезда и вместо того, чтобы отчитать за нарушение правил, разулыбался: «Елена Васильевна, какая у вас замечательная собака. Как ее зовут?» Так Манонка получила возможность кататься в Питер и обратно в Москву, не опасаясь санкций. Образцова очень любила санкт-петербургские антикварные магазины и каждый раз накупала там кучу всякой всячины. Удержать ее от приобретения очередного самовара, прялки или зеркала в резной раме не было никакой возможности. Особой страстью были чугунные угольные утюги, чашечные весы с гирями и старинные ключи. Для последних она выделила в одном из дачных строений целую стену, вколотив в нее собственноручно несколько сотен гвоздей. Как-то в антикварной лавке Елена Васильевна увидела деревянные, потемневшие от времени грабли. Вцепилась в них мертвой хваткой: — Давай купим! — Нас с ними в «Сапсан» не пустят! — Пустят. — Сама же говорила, что восемнадцать мест багажа собрала! — Будет девятнадцатое! Едем в «Сапсане» и ухохатываемся, представляя, как выглядим со стороны: стильно одетые дамы, при макияже, прическах — и с граблями. Потом решаем устроить фотосессию с сельхозинвентарем: сначала для нее, потом для меня. Пассажиры, наблюдая за нашей веселухой, тоже начинают улыбаться, со всех сторон сыплются смешные реплики, комментарии. По-моему, это все-таки случилось в другой раз... Да, грабель при нас не было, зато имелось по паре увесистых чемоданов на колесах. Выкатились с ними из вагона-ресторана и тащимся по перрону к привокзальной площади, где намерены взять такси. Вдруг видим: у одного из вагонов бизнес-класса, что в голове поезда, стоит знаменитая дама. Вся в кружевах, стразах и перьях. Смотрит отрешенно поверх людских голов, но в позе читается легкое нетерпение. Видимо, те, кто должен встречать звезду, задерживаются. Проходя мимо нее, Образцова иронично замечает: «А мы с тобой как две дворняжки!» Грабли удачно вписались в кусочек «казачьего хутора», который Образцова устроила на территории дачи. Рядом с поленницей из аккуратных бревнышек, плетнем, на который нанизаны старые глиняные крынки, и домиком Бабы-яги. Снаружи это строение действительно напоминает лесную избушку, а внутри — светелка с выдержанным в карамельных тонах интерьером и десятками кукол. Возле пруда, куда на лето выпускались огромные золотистые и красные карпы, — две пагоды в японском стиле, обстановку для которых Елена Васильевна привезла из Японии. Чуть подальше — гостевой дом размером с небольшой отель. Хозяйка не хотела, чтобы друзья теснились. Мне кажется, не было дня, чтобы она оставалась в одиночестве. Сесть за стол одной — как можно? Предшественница Нины и Али домработница Аня постоянно ворчала: «У нас народу как у Китае!» Вся территория — в ухоженных деревьях, кустарниках, цветниках, большинство из которых посажены Еленой Васильевной. Возиться с землей было для нее одним из самых больших удовольствий. Она ездила по питомникам, сама выбирала саженцы. Если видела у кого-то на участке сирень редкого сорта, махровый жасмин, непременно выпрашивала отводок. Цветы и деревья были для хозяйки живыми существами — она с ними разговаривала, гладила по листочкам. Неуемная энергия Елены Васильевны не давала покоя ни ей, ни окружающим. Редкий случай, когда я не заставала ее двигающей из одной комнаты в другую шкафы или с молотком в руках. «Так, сюда я повешу картину, которую заберу из питерской квартиры, — комментировала Образцова, — а с Патриарших перевезем тумбочку — ту, что мы купили два года назад в антикварной лавке, помнишь? Хорошо бы еще вазу — я точно знаю какую, — опишу, чтобы вы с девчонками поискали по магазинам». С прогулок по лесу Елена Васильевна постоянно приносила причудливые коряги, замысловато переплетенные корни: «Пошкурим и поставим в зимнем саду. Будет очень красиво!» Меня поражало ее умение замечать красоту вокруг себя, видеть необычное в обычном. Сидим на лавочке в саду, пьем чай. Образцова поднимает глаза к небу и восклицает: «Ой, Наташка, как облако на слона похоже!» Смотрю: действительно похоже! Ее интерес к миру и любовь к жизни были такими неиссякаемыми, что само сочетание «Образцова и смерть» — казалось немыслимым. Даже после того как врачи поставили страшный диагноз. Мозг отказывался понять, что эти мощь и энергия могут куда-то уйти, бесследно исчезнуть. Первый острый приступ болезни случился в начале прошлого лета. Сорок дней Елена Васильевна пролежала в стационаре Гематологического центра под капельницами. Несколько сеансов химиотерапии, переливание крови. Два дня были особенно тяжелыми — врачи говорили: «Мы ее не спасем». Но она смогла отодвинуть свой уход на полгода. А может, это Господь дал ей возможность еще раз выйти на сцену Большого театра? «Оперный бал», посвященный семидесятипятилетию великой Образцовой, состоялся двадцать восьмого октября. Елена Васильевна пела сцену Графини из «Пиковой дамы». Эта роль была в ее репертуаре на протяжении пятидесяти лет. Образцова смеялась: «С каждым годом грима для образа старухи мне требуется все меньше и меньше». Когда мы только стали работать вместе, Елена Васильевна предупредила: «Перед «Пиковой дамой» от меня лучше держаться подальше. Чтобы хорошо сыграть Графиню, я должна ее в себя впустить — могу разгневаться из-за пустяка, накричать. В театрах, где ее пою, все знают: приезжаю как минимум за два часа, сама накладываю грим, настраиваюсь и заглядывать ко мне в гримерку — себе дороже». Спустя пару месяцев после этого предупреждения «Пиковую даму» давали в Михайловском театре. Я предложила отказаться от машины, которую оттуда обычно присылали за Образцовой: «Сама тебя довезу». Наверняка водитель театра знал объездные пути по переулкам и дворам, а я — нет. На Невском мы встали в огромную пробку. Образцова не ругалась, не кричала, но по ее лицу было видно: Елена Васильевна вне себя... Садясь в машину после спектакля, она расстроенно обронила: «Видишь, Наташка, что получилось из-за того, что добрались впритык... Спектакль был плохой — бабка так и не пришла...» Впрочем, публика была в восторге, устроив певице овацию. А последний выход Образцовой в роли Графини был триумфальным. Я слышала восторженные отзывы людей, не знавших о лейкозе: «Это чудо — сохранить к семидесяти пяти годам такую мощь и красоту голоса!» Елена Васильевна выглядела счастливой и вдохновленной. Для нее это тоже было проверкой, которая показала: голос, несмотря на болезнь, остается сильным. Видимо, это и подтолкнуло Образцову к решению согласиться на пересадку костного мозга. Ее, как единственный шанс продлить жизнь, предлагали еще год назад, сразу после постановки диагноза, но Елена Васильевна отказывалась. Документы для госпитализации в лейпцигскую клинику были подготовлены за два дня, и четырнадцатого ноября мы уже летели в Германию. К сожалению, в России людям старше шестидесяти подобные операции не делают, да и такого банка донорского костного мозга, как на Западе, у нас нет. В Лейпциг Елену Васильевну сопровождали я и ее помощница Любовь Рощина. Через несколько дней мне нужно было возвращаться в Москву — готовить вечер, на котором вручались премии Фонда Образцовой ветеранам Большого театра. Прощаясь, Елена Васильевна напомнила: «Я там Танюше юбочку заказала — не забудь ее забрать и привезти. После операции она мне понадобится: будут всякие процедуры, а в брючках — неудобно. И колготки купи». Прилетев в Москву, я первым делом позвонила Тане Котеговой, питерскому дизайнеру, у которой в последние годы Образцова шила и концертные наряды, и повседневную одежду. Танечка пообещала, что к двадцать шестому декабря, когда я снова отправлюсь в Лейпциг, заказ будет готов. Чтобы достойно провести церемонию вручения премии ветеранам оперной сцены, я крутилась как белка в колесе. Но в телефонных разговорах с Образцовой старалась держаться бодро: «Все идет по плану!» И от нее, несмотря на курс тяжелой «химии», не слышала ни слова жалобы. Очередной телефонный разговор состоялся вечером двадцать четвертого декабря. Я не успела мобилизоваться и приветствовала Елену Васильевну грустным голосом. Она тут же забеспокоилась: — Туся, а почему ты такая печальная? — Так завтра вручение, а дел еще невпроворот. — Нет, мне твой голос не нравится. Хочешь новый анекдот? «Два кота сидят возле машины. Один другого спрашивает: — А что это за автомобиль? Тот отвечает: — «Ниссан». — Как это — не ссан? Сейчас исправим!» Я расхохоталась: — Слушай, подруга, у нас с тобой, как в той сказке, битый небитого везет! — Вот! — обрадованно воскликнула Образцова. — Голос у тебя уже совсем другой! Веселый! Когда спустя два дня я переступила порог палаты, Образцова первым делом поинтересовалась: — Юбочку привезла? — Нет. Она готова, но я не успела забрать. — А колготки купила? — Конечно. Лежат и ждут, когда после операции тебе разрешат прогуливаться. Я провела с ней четыре дня. В перерывах между процедурами мы обсуждали дела фонда, то, как идет подготовка к ее юбилейному конкурсу. По моей просьбе она написала предисловие к книге своих стихов, которая готовится к изданию. Просматривая в очередной раз их перечень, Елена Васильевна ставила напротив названий галочки: ) — Вот это можно опубликовать сейчас, а это — в другой раз, когда меня не будет... Я тебе уже говорила, что начала писать стихи после смерти Альгиса — прежде, даже в юности, когда все сочиняют-рифмуют, у меня такого не было. И вдруг будто кто-то сверху надиктовывать стал, а я записывала... Я тебе и последние сейчас отдам, но ты их пока не читай. Они какие-то мрачные получились... — Э-э-э, Образцова! Ты это брось! Ты мне сломала всю жизнь: я поменяла место работы, род занятий, круг общения, город, в котором жила, семью, а потому ты обязана прожить как минимум до девяноста шести лет! Обещала, помнишь? Попробуй только соскочить! — Попробую не соскакивать! — расхохоталась Образцова. — Очень постараюсь. Операция была назначена на тридцатое декабря. Я хотела остаться, но Елена категорически воспротивилась: «Еще чего не хватало! Будет она здесь на Новый год сидеть! Лети в Москву — к Юре. Все равно несколько дней после пересадки ко мне никого не пустят». Я уже собиралась ехать в аэропорт, когда позвонил Юра. «Ты с кем разговариваешь? — спросила Образцова. — С Юрой? Скажи ему, что про пересадку — это враки, на самом деле я делаю пластическую операцию: приеду к нему молодая и красивая. Он тебя бросит и женится на мне!» Даже накануне операции она была в своем репертуаре — продолжала шутить. Врачи не гарантировали стопроцентного успеха, говорили: из-за возраста и тяжести болезни вероятность — пятьдесят на пятьдесят. Еще в середине декабря были моменты, когда Елена Васильевна думала отказаться от операции. Просила меня позвонить Терешковой, чтобы Валентина Владимировна организовала вылет санитарного самолета, который забрал бы ее домой. И приезжавшему навестить ее Иосифу Давыдовичу Кобзону говорила, как хочет «прямо сейчас» вернуться на дачу, к своим собачкам. Однако в конце декабря она уже не колебалась, полностью отдав свою судьбу воле Боженьки. И как всегда, старалась всех веселить. После операции случилось то, чего больше всего опасались врачи: начался сепсис. Доктора ввели пациентку в искусственную кому, которая вскоре перешла в естественную. Не помогли даже самые современные мощные препараты. Двенадцатого января Елены Васильевны не стало. Собираясь за столом в поминальные дни, мы, несмотря на ее запрет, не могли сдержать слез. Невозможно избавиться от ощущения, что у каждого из нас словно вынули часть души. В последнее время Елена Васильевна часто повторяла: «Бессмертных нет. Мы все уйдем к Богу, перед которым должны будем дать отчет о прожитой жизни и о том, как распорядились полученным от него даром — сколько сами смогли дать другим людям...» У тех, кто знал Образцову лично, у тех, кому она помогала (таких — множество), у миллионов поклонников, которым певица дарила счастье своим талантом, сомнений нет: экзамен перед Богом Елена выдержала. Сейчас она на небе, рядом с теми, кого очень любила: с отцом, мамой, мужем. Альгис, приняв православие, стал в крещении Александром, а за несколько лет до его ухода они обвенчались... | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика