Главная » 2016 Март 24 » 100 лет неизвестному поэту.Знакомьтесь: Андрей Рыбаков
20:52 100 лет неизвестному поэту.Знакомьтесь: Андрей Рыбаков | |
Запомните это имя — Андрей Рыбаков. Андрей Николаевич дожил до реабилитации и даже — до перестройки, но своих стихов напечатанными так и не увидел. Только его сын, известный правозащитник Юлий Рыбаков, издал его посмертную книгу. Боюсь, она так и останется единственной. 11 февраля — столетие Андрея Рыбакова. Олег Хлебников P.S. Ниже — заметки Ю.А. Рыбакова о своем отце. «При обыске изъяли его стихи и записные книжки Блока» Мой отец родился 11 февраля 1916 года в Петрограде. В детстве я услышал от него, что фамилия наша от предков — рыбаков с Онежского озера, которые еще в Петровские времена были взяты в Навигацкую школу, оттуда и пошла морская династия. С гордостью отец рассказывал мне о прапрадеде — участнике открытия Антарктиды, прадедах, защищавших Севастополь и Порт-Артур. По рассказам бабушки, отца чуть не с младенчества отличало не только упрямство и своенравие, но и обостренное чувство собственного достоинства. По ее словам, в пятилетнем возрасте, когда семья ненадолго перебралась в Москву, случай свел отца с В.Ульяновым (Лениным). Мальчика водили гулять в Александровский сад; однажды нянька, вернувшись, рассказала, что мимо проходил Ленин, остановился, посмотрел на ребенка, спросил: «Ты кто?..». И услышал: «Я? Человек!». Будущий вождь пролетариата засмеялся и пошел дальше… Позже, когда семья вернулась в Петроград, отец учился в Анненшуле, школе с углубленным изучением немецкого языка, рядом с Новой Голландией. Затем — театральная студия им. В.И.Немировича-Данченко, незаконченный Литературный институт им. А.М. Горького. Уже в те годы наиболее созвучным его мироощущению стали творчество и личность Александра Блока. Он собирал все, что связано с ним, знал о нем многое, что еще могли рассказать его современники. В мае 1941 года он был арестован по доносу о критических высказываниях в адрес власти и чуждых советскому строю стихах. В период следствия отец едва не был расстрелян, его дело в неразберихе первых месяцев начавшейся войны было передано трибуналу, откуда выход был один… Мой дед Николай Федорович Рыбаков, тогда капитан 2 ранга, преподаватель морского училища, узнав об этом, отправился в Петропавловскую крепость, где размещались отделы военной прокуратуры, и разъяснил начальнику следственного отдела, что его сын не военный и судить его, если он в чем-то виноват, должен гражданский суд. Как ни странно, дед вышел из Петропавловки свободным и продолжил служить, несмотря на сына — «врага народа», а отец был осужден гражданским судом по 58-й статье к пяти годам лагерей и 10 годам поражения в правах. При обыске, кроме его собственных стихов, были изъяты и затем пропали в недрах ГПУ детские записные книжечки Блока, подаренные отцу старой нянькой поэта. Заключение он отбывал в Сибири, в Кемеровских лагерях, сначала на лесоповале, позднее в лагерном, «крепостном» театре. Лагеря смешанного типа, где за одной колючей проволокой находились и уголовники, и политические, были машиной безжалостной эксплуатации и уничтожения. Ежедневно из лагеря вывозили по несколько телег с умершими. Голод, цинга, непосильный труд и холод довели отца до дистрофии. Но в лагере нашлись питерские интеллигенты, которые помогли ему оказаться в санчасти, а там он встретил мою мать. > Из заключения отец вернулся с женой и сыном. Из-за поражения в правах, по которому он не имел права жить в крупных городах, после освобождения работал в Новгородской областной филармонии, Уральском драматическом театре. В Питер мы вернулись только в 1957 году, после реабилитации. Арест и неволя на творческом взлете, оторванность от культурных процессов и творческой среды своего времени, постоянное ощущение надзора и узость круга близких по духу людей легли тяжелым бременем на его жизнь. С другой стороны, ссылка, а потом и добровольная изоляция позволили ему избежать соблазна нравственных компромиссов и приспособленчества. В своих ни разу не опубликованных при жизни стихах он остался верен себе и свободе, оставив нам свидетельство о своем страшном веке. Его жизнь оборвалась 7 октября 1988 года, на пороге перемен в судьбе России, о которых он мечтал всю свою жизнь. Юлий Рыбаков Андрей РЫБАКОВ «Мой старый друг, не узнавай меня!» Зачем опять ты снишься, ночь за ночью, Сжимая сердце на исходе сна? Я никаких чудес себе не прочу, И мне ли нынче гибель не ясна? Как ты поешь, пожмем друг другу руки. Не о тебе теперь и не к тебе! Об этих днях прочтут чужие внуки В распахнутых архивах УГБ. Как низко-низко реяла комета, Разжав звезды кровавой пятерню, Как много злаков не дождалось лета, И безымянно пало на корню. Так пали все, кто созревал до срока, Так пали все, кто шел передо мной. Уже и серп свистит неподалеку, И молот подымают за спиной. 1941 *** Рабов исконных родина, Эпохе укоризна, Красавица — уродина, Обманутых отчизна, Тебя хвалить указано Покорному народу, Тебя любить приказано, А я люблю свободу! Башкой не замороченной Пока еще мотаю. Без жертвы опороченной Вокруг — семьи не знаю. Кто послабее — скрючены Работой, да заботой, Кто посильнее — скручены, А лучшие — замучены Без имени, без счета. 1943 ЛАЗАРЬ Закончился мой летаргический сон, Воскресли дремавшие силы. Я — Лазарь, я чудом Господним спасен, Живым выхожу из могилы. Ничем я не страшен, и только глаза Показывать миру не надо: Ни солнце не выжжет, ни смоет слеза Навек отраженного Ада. Я видел, как души тощали в беде, Как быстро и просто сползало В пылающем пекле, на черном суде И чести, и совести сало. Вы чутки? Пустяк! Вы гуманны? Пустяк! То было. Отыщется молча В жиру поросячьем проворный костяк Зубастый, оскаленный, волчий. Я видел, что видеть живым не дано, И, сердце живое калеча, Ударился грудью о самое дно Кремнистой души человечьей. Земные просторы поют за дверьми, И настежь распахнуты двери. Я заново вижу сияющий мир, Но заново миру не верю. 1946 *** На кого теперь питать надежду? На какую уповать судьбу? Горы снега. Стены снега. Между — Волчья тропка от столба к столбу. Вот идут. Не рядом. Друг за другом. Не уйти, а все-таки идут. Долго ли еще кружится вьюгам. Сердцевина горя — это тут! Боже мой, да что же это с нами? Мы ли эту призывали тьму, Злой тоской, пророческими снами Ворожа столетью своему? Ты кому досталась, мать Россия? Красной тряпкой твой заткнули рот. Чьи они? Откуда? Кто такие? Самозванцы. Плуты. Не народ. *** Мы встретились, как водится, нежданно — Негаданно, не к месту и не в срок, За столиком плохого ресторана, На перекрестке путаных дорог. Как встал он вдруг, натружено и грузно, Как озарились горькие черты! Он снял очки. О Господи, я узнан, Я пригвожден забытым словом — ты. Нет, я — не я. Надень свои консервы. Я только тень знакомца твоего. Он на корню подрублен в сорок первом, Я, для чего-то, пережил его. Когда, назло народу не сгорая, Трещал кусток треклятой купины, В сухих морях отверженного края Я годы греб в галерах сатаны. Когда ж, издав немыслимые звуки, Я спел ему, что прочие поют, Меня швырнули миру на поруки, Как на дом шизофреников дают. Чего ж еще? Пожнем плоды свободы! Притушим фары тайного огня. Итак, до лучшей, до иной погоды, Мой старый друг, не узнавай меня! | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика