Главная » 2016 Сентябрь 15 » Максим Мунзук
16:22 Максим Мунзук | |
«Жизнь невозможно остановить, а значит, и время тоже. Не зря говорят: всему свое время. Действительно так: каждый рождается в свое время и живет в свое время. Имеем ли мы право не уважать минувшее время? Имеем ли мы право судить прошлое? Имеем ли мы право не прощать ошибок? У нас нет такого права. Но есть право анализировать, делать выбор и не повторять ошибок. А главное – помнить и хранить». Эта цитата – из записей Максима Мунзука 1994 года. Была у него такая привычка: сначала коротко фиксировать мысли на маленьких клочках, а потом по этим заметкам дальше развивать свои мысли на листах большого размера. Помнить и хранить. Жаль, не все его записи сохранились. Но те, что остались, легли в основу этого очерка о Максиме Монгужуковиче Мунзуке – Народном артисте РСФСР и Тувинской АССР, лауреате Государственной премии Тувинской АССР, кавалере ордена Дружбы народов, исполнителе главной роли в оскароносном фильме «Дерсу Узала». И просто – моем папе. Очень любящем и очень любимом. Два дня рождения Родился Мунзук в местечке Уургайлыг будущего Тандинского района Тувы. Дата рождения – 2 мая 1910 года, а по документам – 15 сентября 1912 года. Два года он убавил себе в юности, перед поездкой на учебу в Москву: побоялся, что переростка не пошлют учиться. А точную дату рождения узнал только в семьдесят лет от своего ровесника Таскаракова, приехавшего из Республики Хакасия на юбилей земляка. Гость поведал, что семья хакасов Таскараковых жила неподалеку от аала, где родился Мунзук. В конце тридцатых годов Мунзук был уже известной личностью в Туве, а у себя на родине в Танды – тем более. Когда артист вместе с агитбригадой приезжал в родные места, Таскараковы говорили сыну: «Вы родились в один день – второго мая». Говорили с гордостью, ведь артисты тогда были воплощением всего нового и интересного, а приезд агитбригады – очень значимым событием. Два старика-земляка беседовали долго, во время разговора Максим Монгужукович делал записи на листочке бумаги. Потом, когда не смог найти этот листочек, очень огорчился, но затем успокоился. Но с тех пор – вплоть до его смерти, а ушел он из жизни в восемьдесят девять лет – 28 июля 1999 года – мы отмечали папин день рождения дважды в год: 2 мая и 15 сентября. Возможные воинственные родственники Происхождение родового имени Мунзук, ставшего впоследствии, при паспортизации, фамилией папы, нам не было известно. Возможно, его тайна кроется в вышедшем в 2007 и 2008 годах семитомнике «Урянхай. Тыва дептер», составителем которого является Сергей Шойгу. Читая в первом томе введение, на пятидесятой странице наткнулась на интересную информацию: «Аттила, по прозванию «Бич Божий», – предводитель гуннов, т.е. западных хуннов, ушедших из центрально-азиатских степей еще в первые века н.э., сын вождя хуннов Мундцука (удивительно созвучно с тувинским именем Мунзук). С 445 года, встав во главе гуннского союза племен, он создал огромную империю, которая простиралась от Волги и Урала до Южной Германии и от Балтийского моря до Кавказа». Действительно, имя Мунзук очень созвучно с именем вождя хуннов – Мундцук. И вот что любопытно, иногда фамилию папы так и писали! После выхода в 1975 году на мировые экраны фильма «Дерсу Узала» появлялись многочисленные статьи и рецензии. Очень часто их авторы делали ошибку в написании фамилии исполнителя Дерсу: то Мундзук, то Мундцук. Но в отличие от своих возможных древних родственников папа не был воинственным, хотя в молодости и участвовал в подавлении контрреволюционных мятежей, а затем даже выучился на танкиста. Смутные образы Мунзук почти не помнил своего детства. Он часто задавал себе этот вопрос: почему, может быть, позднее развитие? В памяти всплывали лишь какие-то моменты без всякой хронологии, смутные образы. Образ дома – помещение, в котором было тесно не от количества людей, а от обилия каких-то тюков. Родственники подтверждали: семья не имела своей юрты, жила, в основном, в помещениях, предназначенных для хранения утвари и добра хозяев – в маленьких хозяйственных юртах или берестяных чумах. Помнил, что родители никогда не сидели без дела, и еще: ему не позволяли заходить в большую белую юрту, которая стояла неподалеку. Иногда в воспоминаниях возникал образ ламы, которому служили папа и мама. Всплывали и радостные картинки: отец возвращается с удачной охоты! Он не помнил лиц своих старших сестер. Не понимал, куда они вдруг исчезали, лишь однажды, когда увидел бездыханное тело одной из них, ощутил боль – где-то в груди. И его двойняшка, а во время последних родов мать разрешилась мальчиком и девочкой, тоже ушла в мир иной. Он у родителей остался один. А потом ушла и мама. Это запомнилось: так сильно бил в бубен шаман, так громко звал духов, моля избавить молодую женщину от хвори. Но духи были бессильны: мамы не стало. Они остались вдвоем: отец и сын. Восстановление имён Тувинцы громко не произносили имен. Мужчинам нельзя было называть имена своих жен, парням – имена подруг, детям – имена матерей. Поэтому у маленького сироты не осталось в памяти многих имен близких. Только во взрослом возрасте Мунзуку удалось узнать от земляков и родственников более подробно о своих корнях. Бабушка его по материнской линии была родом из Межегея, ее звали Чолдак-Кара. Небольшого роста, черноволосая, имя вполне соответствовало облику. Была очень талантливой, в совершенстве владела горловым пением. Однажды ноян – князь, который жил в Самагалтае, услышал ее и пригласил к себе. С тех пор она исполняла горловое пение при его дворе. Там же вышла замуж, родила дочь. Жила она долго. Муж ее был искусным кузнецом. Его особенно ценили как мастера по изготовлению китайских колокольчиков, звон которых улетал далеко за пределы Тувы. Его так и называли Конгу – сокращенно от конгулуур – колокольчик, а настоящее имя забылось. Дочь Дарыймаа была очень похожа на отца, рукодельница – неподражаемая. Выполняла любую работу и не боялась ее. Была очень сильной. Все удивлялись: могла легко поднять большой мешок с зерном. В Самагалтае Дарыймаа родила первенца. Малыша отдали добрым людям, жившим на берегу реки Эрзин, они усыновили его. О том, что у него в Эрзине есть старший брат, Мунзук узнал, став взрослым. Старшего брата звали Сорукту, фамилия по приемным родителям – Кыргыс. Ему передался бабушкин талант: Сорукту Кыргыс стал известным исполнителем горлового пения и даже некоторое время работал артистом театра. После рождения первенца Дарыймаа вернулась в Межегей и вышла замуж за Монгужука из рода оюн. Бабушка Мунзука по отцовской линии была женой нояна. Ее называли Улуг-Аттыг – Женщина с большим именем. А ее настоящее имя – Долчанмаа, из рода каа-хемских салчаков. Родила она только одного ребенка – Монгужука, отца Мунзука. И умерла молодой. Монгужук стал шагаачы. Во время новогоднего праздника Шагаа бродил по аалам, предлагая свои услуги по разделыванию туши любой домашней скотины. Был большим мастером по этой части: делал все быстро и качественно, поэтому его приглашали не только в период подготовки к Шагаа. Этим он зарабатывал на жизнь, но его жена Дарыймаа постоянно ворчала, недовольная тем, что женатый человек продолжает быть шагаачы и не изменяет своей привычке ходить по юртам. Люди уважали его за доброту и скромность, звали сокращенно – Монгу. Еще он увлекался борьбой хуреш, но однажды вывернул своему противнику руку и с тех пор бороться перестал. И охотником был знающим. После смерти жены постоянно брал своего единственного сына с собой на охоту. Маленький Мунзук на лету схватывал все уроки отца. Уже тогда он научился читать следы зверей и птиц, уважать законы тайги. Это стало не только увлечением всей его дальнейшей жизни, но и очень помогло через полвека: во время съемок в дальневосточной тайге. Папа, думаю, играл не только гольда Дерсу Узала, героя повести Владимира Арсеньева, но и немного своего отца Монгужука. Но и жизнь с отцом была недолгой: Монгужук заболел – на спине образовалась опухоль. Сначала он еще с трудом ходил и работал, но очень скоро не мог даже передвигаться. И маленький Мунзук вместо отца стал табунщиком у одного из богатейших людей Танды – Ажыкая Оюна. А отец, совсем недавно еще крепкий и здоровый мужчина, бессильно лежал в тени юрты. Там он и умер. Плач на перевале В двадцатых годах прошлого века в Туве еще существовал обычай хоронить умершего на открытом месте, не предавая тело земле, не закапывая. Усопшего уносили на перевал или в степь под караганник и там оставляли, укрыв тканью. Тело растаскивали звери и птицы. В Межегее, за степью, есть перевал, туда семь мужчин и унесли тело отца. Семь, потому что по обычаю количество мужчин обязательно должно быть нечетное, а женщинам присутствовать на похоронах не разрешалось. Потом все ушли, а маленького Мунзука оставили молиться. Он стоял на коленях, склонив голову. Подул ветер и сорвал ткань с холодного тела. Он поймал ее, снова укрыл отца и долго плакал. Когда через три дня мальчик тайно поднялся на перевал, тела отца уже не было. Только пасущийся табун лошадей. Ярко сияло солнце, в чистом небе пролетали журавли, а Мунзук стоял один и долго-долго плакал. Только кобыла с маленьким жеребенком подошла к нему. А больше никто не слышал этот одинокий детский плач. Первая шии Так в одиннадцать лет у Мунзука началась другая жизнь – круглого сироты. Батрачил на богача Ажыкая Оюна, которого спустя годы, как ни удивительно, вспоминал добрым словом. Ажыкай довольно снисходительно относился к своему маленькому работнику, который часто убегал от него. Мальчика гнало детское любопытство: а что там – за аалом, какие места, какие люди? Скитался по всей округе. С утра работал у русских старообрядцев, за это они после молитвы кормили, давали хлеб, который был для Мунзука самым сладким лакомством. Вечером шел работать к ламе, там тоже перепадало немного еды. Приходилось служить и китайским торговцам. И везде он учился: у русских – языку, у китайцев – счету. Все приходилось познавать самостоятельно. Время было переломным, много интересного и необычного происходило вокруг. Мальчик не понимал еще, что такое революция, независимость, кто такие красные и белые, партийные и непартийные, но внимательно наблюдал за взрослыми, прислушивался к их разговорам, и, как губка, впитывал все. Вот, например, шии – пьесы, очень любопытно. Самодеятельные драматические кружки особенное распространение в Туве получили к 1925 году, импровизированные сценки на злобу дня ставились прямо под открытым небом на чабанских стоянках. Папе к этому времени исполнилось 15 лет. Он пока еще не участвовал в самодеятельных театральных действах, но зрителем был увлеченным. Еще бы, даже хозяина – богача Ажыкая – показали, так смешно! Исполнитель главной роли – Бегзи Кудукайович Оюн – так вспоминал о рождении этой пьески: «Это было в 1925 году, я только вступил в члены Тувинской народно-революционной партии. Конечно, в то время партийному человеку было очень трудно, и ответственность на нем была очень большая. Жил в наших краях очень сильный, подвижный и остроумный шутник-наездник Сонам-Баир. Он нас всех собрал и сказал: «Теперь, ребята, мы сатирические частушки петь не будем, теперь сыграем шии – пьесу». Нашей первой одноактной пьесой была критика местного богача Ажыкая. Согласившись с Сонам-Баиром, мы сразу взялись за работу. Он нам подсказал новые слова, которые знал, кто о чем должен говорить. Конечно, текст пьесы не был написан, мы все были неграмотные, но зато мы в уме знали, о чем будем говорить и играть. Мне назначили роль Ажыкая, а Сонам-Баир был моим слугой-конником по имени Дагба. Мы поехали показывать свой спектакль в местности Кок-Булун, Межегей, Бай-Булун, где было расположено много аалов, и сам богач Ажыкай тоже там жил. Пришли посмотреть представление и его сыновья. Они же не знали, о чем будет спектакль. Начинается представление. Сюжет пьесы очень прост, в ней высмеивали жадность. Во время игры смотрим: сыновья Ажыкая собираются уходить. Реплики, смеясь, мы уже бросали им вслед». Конечно, тексты всех подобной этой самодельных пьесок, исполняемых по всем районам республики, не сохранились. Первая одноактная пьеса на тувинском языке была напечатана только в 1931 году: в номере 32 газеты «Шын» от 14 декабря. Называлась она грозно: «Мы уничтожим». Автор – учитель-хакас Л. Спирин. За разгром мятежа – бесплатный вход на каток Переломным в судьбе Мунзука стал 1927 год: семнадцатилетний юноша приезжает в Кызыл и становится бойцом Тувинской народно-революционной армии, в 1929 году вступает в ревсомол – Тувинский революционный союз молодежи. В армии познакомился с Кок-оолом, чье имя сегодня носит Тувинский музыкально-драматический театр. Будущий драматург и актер Виктор Кок-оол был уже опытным солдатом: служил с 1925 года. Свою дружбу они сохранили на всю жизнь. У обоих бойцов был веселый нрав, врожденные артистические способности. Они всегда были в центре внимания: самозабвенно исполняли песни в сопровождении национальных инструментов, рассказывали юмористические истории. Играли сценки на злобу дня, успешно справляясь с проблемой отсутствия в солдатской среде актрис: женские роли приходилось играть Мунзуку. В 1928 году Виктор Кок-оол уехал в Москву: учиться в Коммунистическом университете трудящихся Востока. А Мунзук серьезно занялся музыкой: летом 1929 года было принято решение о формировании музыкального взвода Тувинской народно-революционной армии и способных к музыке бойцов начали обучать музыкальной грамоте, игре на духовых инструментах. Учил их бывший партизан Семен Коровин. В 1930 году по Туве прошла волна мятежей против новой власти, в подавлении которых участвовал и боец Мунзук. А за участие в 1932 году в разгроме контрреволюционного мятежа в районе озера Тере-Холь Мунзук был награжден почетной грамотой президиума Малого Хурала Тувинской Народной Республики. Грамота №43 датирована 19 декабря 1938 года и подписана председателем Президиума Малого Хурала республики Анчимой и секретарем Талганчык. Грамота эта непростая: в ней указано, что награжденный имеет серьезные льготы по трем пунктам. Первое: 50 процентов скидки при оплате сельскохозяйственного и других налогов. Второе: 25 процентов скидки при оплате за телефон, радио и электричество. А самая большая привилегия – в третьем пункте: бесплатный вход в парк, на стадион, каток и лыжную станцию! В Москву – с именем Максим Семен Коровин еще в самом начале, когда только формировался музыкальный взвод, обратил внимание на одного из бойцов – Мунзука, когда тот импровизировал на четырехструнном национальном инструменте бызаанчы. И за его успехами в военном оркестре педагог внимательно следил. Ученик увлеченно осваивал музыкальную грамоту, быстро научился играть на трубе, а при исполнении строевых песен у него загорались глаза. Именно Семен Григорьевич посоветовал отправить способного ученика в Москву: учиться музыке профессионально. Коровин не только рекомендовал его на учебу, но и дал ему имя Максим: в честь пролетарского писателя Максима Горького. Так перед поездкой в СССР папа стал Максимом, а имя Мунзук превратилось в фамилию, что и было документально зафиксировано, когда после вступления в 1944 году Тувинской Народной Республики в состав СССР началась паспортизация населения. До столицы СССР Максим Мунзук добрался только в ноябре 1932 года. Он опоздал, в музыкальном училище имени Гнесиных уже шли занятия. Приехавшего издалека абитуриента педагоги все же проверили и поняли: перед ними музыкант-самоучка без специального образования. Что делать, ни с чем возвращаться назад: меня не приняли? Ни за что! Выручила смекалка: пристроился к группе монголов, поступавших в Московское военное автотанковое училище. Приняли. Ну что ж, не музыкантом, так хоть танкистом. Главное – остаться в Москве, учиться! Танкист без танка И стал бы Мунзук кадровым военным, если бы в Туве ему тогда нашли хотя бы один танк. Но ни одного танка в тувинской армии не было. И когда в начале 1935 года бравый лейтенант с дипломом танкиста и правами шофера вернулся в Кызыл, его назначили капельмейстером военного оркестра вместо ушедшего в отставку Семена Коровина. Отставка первого учителя музыки не означала полный разрыв с коллективом, Коровин был всегда рядом, помогал и советом, и делом. А духовой оркестр приобретал все большую популярность, без него в Кызыле не обходился ни один праздник. А полученные в автотанковом училище права шофера пригодились: в 1935 году Мунзук несколько месяцев возил председателя Совета Министров, министра иностранных дел Сата Чурмит-Дажы. И это общение с «руководителем контрреволюционно-шпионской организации» имело для его временного водителя серьезные последствия. Мунзука постоянно вызывали на допросы. Следователей интересовало все: причина приглашения на должность водителя, маршруты, встречи Чурмит-Дажы, темы его бесед с шофером. Интересовались и прошлым Мунзука, расспрашивая о китайских торговцах, у которых он работал подростком. Чурмита-Дажы по сфабрикованному делу расстреляли 16 октября 1938 года, в 1964 году он был реабилитирован. Папе крупно повезло: его не расстреляли и даже не посадили в тюрьму, а только исключили из партии. В последствии – восстановили, а в 1990 году вручили нагрудный знак «50 лет в рядах КПСС». И вот что интересно: лето 1935 года, когда Максим Мунзук был водителем Сата Чурмит-Дажы, стало решающим в личной жизни папы, началом его большой любви к нашей маме Кара-кыс Номзатовне. Любви, которая длилась шестьдесят лет и еще три года и семь месяцев, которые после маминой смерти 18 декабря 1995 года папа прожил, тоскуя по ней. Большой секрет кавалера на тракторе Конец лета 1935 года. Максим Мунзук привез в Чадан председателя Совета Министров Сата Чурмит-Дажы. И пока тот решал важные государственные дела решил заняться не менее важным личным делом: предложить руку и сердце Кара-кыс. Он знал, что возлюбленная совсем рядом – в местечке Бора-Холь. В республике проходила массовая кампания по ликвидации безграмотности и учащаяся Кызылской объединенной школы обучала местных жителей грамоте. Появиться решил эффектно – не пешим, не конным, а за рулем. Но казенную машину начальника взять не рискнул, уговорил местного тракториста одолжить на вечер железного коня. Московская выучка танкиста пригодилась: легко мог сесть за руль любой техники того времени. Только быстренько съездить не получилось. На бездорожье мотор постоянно глох. Добрался уже в темноте. Эффект получился на всю округу: шумит мотор, грохочут колеса без шин. Но не помогло. Шестнадцатилетняя Кара-кыс отказала танкисту на тракторе, хотя он приехал во всеоружии: со свидетельством о их браке в кармане. Самый настоящий документ с печатью и датой 15 августа 1935 года. Как папе без второй половины удалось получить бумагу о том, что они являются супругами, узнать так и не удалось. На мои удивленные вопросы по этому поводу он, хитро щурясь, отвечал: «Это мой секрет. В то время можно было договориться». Официальная бумага о зарегистрированном браке не произвела впечатления и на родных Кара-кыс: ее отец Номзат и родственники были категорически против союза юной красавицы с человеком невзрачной должности и внешности, который, вдобавок, на восемь лет старше ее. Так что после фиктивной регистрации брака Максиму еще долго пришлось добиваться руки и сердца Кара-кыс. Настоящими мужем и женой они стали только через три года, когда уже вместе работали в театре. Райский уголочек Биография Кара-кыс до ее знакомства с будущим мужем была короткой и обычной для девочки того времени. Родилась 15 сентября 1918 года – тоже в будущем Тандинском районе, как и Мунзук, только в местечке Чал-Кежик. Как и Мунзук, рано стала сиротой. Ее мама Натпит ушла из жизни, когда дочке было два года, а младшему сыну Биче-оолу – шесть месяцев. В семье был еще и старший сын Тунгулак – будущий тувинский доброволец, погибший в 1944 году в боях на Украине. Отец Номзат из рода оюн, оставшись без женской поддержки, отдал малышку на воспитание родственникам. Таким образом он хотел уберечь жизнь дочки, чтобы ее не нашли злые духи, забравшие ее мать. Так начались скитания Кара-кыс по юртам и аалам, пока она ни попала в рай на земле: таким ей показалась начальная школа в селе Бай-Хаак. Мама рассказывала: «Мы там не только учились, а еще и играли, ели. Школа для меня после всех скитаний была просто райским уголочком». Девочка очень старалась: училась на «отлично». В школе заметили и ее певческий талант, вместе с одноклассниками Монгальбии и Лаптаном прекрасно исполняла народные песни. В 1934 году Кара-кыс едет в Кызыл – продолжать учебу. Поступает в Кызылскую объединенную школу на педагогический курс и продолжает петь в художественной самодеятельности. Позже начинает постигать азы театрального искусства. Сохранилась почетная грамота, выданная в 1937 году товарищу Кара-кыс, учащейся первого курса театрального отделения Кызылского учебного комбината, за хорошую учебу и активное участие в общественной жизни. Аналогичная грамота – за 1938 год, уже учащейся второго курса. Мама была действительно прилежной ученицей, всегда. Сохранилась ее тетрадь по музыкальной грамоте: 1941-1942 учебный год, театральная студия при тувинском театре. Аккуратный почерк, элегантный скрипичный ключ, тщательно выписанные нотные знаки. Преображение в соловья Мунзук услышал Кара-кыс впервые в 1935 году, на одной из репетиций сводного концерта военного оркестра и гражданской талантливой молодежи. Именно так: сначала услышал, а потом увидел, потому что ее голос затмил для него все. Вот как папа рассказывал мне об этом в августе 1992 года: «Скромная и застенчивая, похожая на воробушка, она преображалась на сцене в соловья. Зал замирал, слушая народные песни в ее исполнении. Я же был музыкальным сопровождением ее чарующего голоса и неотступно следовал за нею. Этот голос пленил меня. Я был для певицы старшим братом, просто слушал ее, аккомпанировал и думал о ней. Но жена приревновала меня. Ты же знаешь, что я в то время был женат на хорошей русской женщине Нине, у нас была дочка, которая в 1939 году умерла от дизентерии. В тот год много детей в Туве умерло от этой болезни, и родившаяся в этом же году наша первая с Кара-кыс дочка Урана – тоже. Ревность Нины разгоралась все больше и больше. Дело дошло до Центрального комитета ревсомола, подключились, как у нас было принято, другие общественные организации. Меня вызывали, воспитывали. Жить стало невмоготу. Молодой был, горячий. Пошел и расторг брак. И тут же зарегистрировал другой, о котором и не ведала Кара-кыс». Папину первую супругу Нину мы, дети, знали. Судя по всему, развод прошел спокойно, и она во второй раз вышла замуж. Прозрачный намёк Сейчас, когда уже нет в живых никого из этой истории любви, я, анализируя записи папы, наши с ним и мамой беседы, начинаю понимать, что проработки его по ревсомольской и общественной линии за интерес к юной певице были не только характерной приметой того времени. Времени, когда личная жизнь была предметом пристального разбирательства в высоких кабинетах. Дело было еще и в том, что начинающая певица пользовалась большим успехом и считалась одной из первых невест республики. Ее голос и обаяние завораживали не только папу, но и многих даргаларов – начальников. В том числе – Салчака Току. Когда Кара-кыс все же выбрала Мунзука, Тока сказал ей: «Ты сделала большую ошибку». Весьма прозрачный намек. И эта «ошибка» долго аукалась Мунзуку. Став первым лицом республики, Салчак Тока продолжал холодно относиться к нему. В 1955 году, когда Кара-кыс и Максима Мунзуков представляли к званиям Заслуженных артистов РСФСР – вместе, ведь это был единый творческий союз – Тока, тогда уже первый секретарь Тувинского обкома КПСС, вычеркнул Максима из списка. Оставил только Кара-кыс. Так что Как-кыс Мунзук получила звание «Заслуженный артист РСФСР» в 1955 году, а Максим Мунзук – только в 1961 году А Народными артистами РСФСР они стали одновременно – в 1975 году. Ревновать на старости лет Впрочем, звания не особенно заботили папу. Приятно, конечно, получить, но главной удачей своей жизни он считал любовь Кара-кыс. «Я часто задумываюсь: за что она полбила меня, такого урода кривоногого? За что мне такое счастье?» – это из его мыслей вслух в августе 1992 года. В тот день я забежала к родителям, а они жили тогда уже в доме № 59/2 по улице Кочетова, который кызыльчане окрестили «кривым домом» – из-за изгиба длинного пятиэтажного строения. Зашла, как обычно – после работы на телевидении, даже магнитофон в руке. Подхожу к двери – открыто. Захожу без звонка. Родители на кухне. Не слышат, как я вошла. Мама моет посуду, а папа обнимает ее и пытается приласкать, поцеловать. Движением плеча она оттолкнула его. По всему видно, что мама сердита, а папа полон желания загладить свою вину. Я растерялась: что же мне делать, неловко быть свидетелем такого интимного момента. Наконец, решилась: «Ку-ку! Что вы тут делаете?» Папа засмеялся: «Предупреждать надо!» И вышел из кухни, а мама сердито бросила ему вслед: «Ревнивец старый!» А потом обратилась ко мне: «Хорошо, что ты пришла, дочка. Поругай отца своего – ревновать вздумал на старости лет. А я ухожу к Гале и больше не вернусь». И мама уходит – навсегда, то есть, до завтра. А папа сидит в комнате на диване и долго молчит, глядя на стоящую на серванте фотографию молодой мамы. Потом вздыхает: «Красивая наша мама, правда? Вот и скажи, как можно не ревновать такую женщину? Понимаешь, дочка, у каждого человека есть и хорошие стороны, и плохие, поэтому его надо принимать таким, какой он есть. Да, я ревнивый и очень даже хорошо понимаю, что этот недостаток много принес маме неприятных минут. И понимаю, что многие любят ее как прекрасную актрису, любят за талант, за прекрасный голос. Все понимаю, но… Я тут припомнил один случай давно минувших дней, она обиделась. Не переживай, мама простит и завтра вернется». Так оно, конечно, и случилось. Настоящая семья: завтрак – в постель Сегодня, уже давно став бабушкой, могу с уверенностью сказать: у нас была настоящая семья: папа, мама и пятеро детей – три брата и две сестры. У родителей – совершенно разные характеры. Мама – спокойная, уравновешенная, терпеливая, а папа – резкий, вспыльчивый и упрямый. А вот доброта и мудрость – это у них на двоих. Был у нас дружный и уютный дом с большим дубовым столом посередине большой комнаты – зала. Этот стол был центром нашей жизни. Из рабочего он превращался то в хоккейное поле, то в пороховой склад и цех по изготовлению ракет. У папы были золотые руки, он умел делать все и никогда не ждал благодарности от мамы или от нас. Вставал очень рано и успевал до работы, а она в театре начиналась в одиннадцать часов и продолжалась допоздна, сделать множество дел по дому и даже порыбачить, чтобы порадовать нас свежей рыбой. Особенно мне нравилось его отношение к маме и к нам, девочкам. Он баловал нас, частенько приносил завтрак прямо в постель. Маму он старался по утрам не будить, позволял понежиться, отдохнуть. Папа сам кормил нас и отправлял в школу. С гастролей он всегда привозил подарки и клал нам под подушки. Берег наше здоровье, всегда говорил мне и Гале: «Не таскайте тяжелые вещи, берегите себя, вы – будущие мамы». А как он возился с сыновьями – Мергеном, Орланом и Эресом! В свободное время обязательно что-нибудь мастерил вместе с ними. Когда братья стали заниматься в авиамодельном и техническом кружках, он и там пропадал с ними. А если им приходилось задерживаться, обязательно приносил поесть. Сколько было радости в семье, когда братья однажды под новый год принесли сделанную своими руками модель автомобиля «Чайка»! Настоящая «Чайка» в миниатюре: фары светятся, подфарники мигают. Когда приходили гости, папа и мама выключали свет и с гордостью демонстрировали модель. Увлечение фотографией и кино тоже началось с папы, который старался зафиксировать для истории театральную жизнь. Со временем в доме появилась целая лаборатория. Папа мастерил необходимые приспособления для проявки кинопленки, изготовил резак, с помощью которого шестнадцатимиллиметровую пленку превращал в восьмимиллиметровую. Увлечение охотой и рыбалкой – это у нас тоже от отца. На гастролях по районам мы не отставали от него и спозаранку вместе с ним шли на рыбалку. Папу не особенно интересовала рыба как таковая, он учил нас радоваться не только удачному клеву, но и красоте утра, плеску воды, лучам солнца, пению птиц. Я до сих пор очень люблю рыбачить, особенно – на озере Чагытай. А какие праздники устраивались у нас в доме! Особенно запомнились те, когда в центре внимания был наш импровизированный семейный оркестр. Старший брат Мерген садился за пианино, мы пристраивались к нему и начинали подпевать, подыгрывать ложками, а самая младшая – наша любимая Галчонок – гремела своей железной кроваткой. Ракеты с тараканами и некриминальный «Москвич» Удивительное умение папы заражать всех радостью и увлекательным делом распространялось не только на семью, но и на весь двор нашего дома № 24 по улице Ленина. В этот новый трехэтажный дом с аркой – в трехкомнатную квартиру № 14 на втором этаже – мы переехали в 1957 году. Сегодня на доме – мемориальная доска: портреты мамы и папы, надпись о том, что здесь жили Народные артисты РСФСР и Тувинской АССР Кара-кыс Мунзук и Максим Мунзук, одни из основателей тувинского театрального искусства, собиратели тувинского песенного фольклора. Мемориальная доска была установлена 15 сентября 2008 года, в день девяностолетия со дня рождения мамы – Кара-кыс Мунзук. Для каждой квартиры дома полагался еще и сарай, был он и у нас. Другие сараи были обычными: в них хранили разную утварь, картошку в погребах. А наш сарай соседи окрестили Драмсараем. В нем собиралась детвора. Что-нибудь постоянно мастерили, используя большой запас папиных инструментов. Была эра покорения космоса и дети, конечно же, не могли отстать от нее. Космонавтами были тараканы. Торжественные запуски ракет с тараканами на борту становились яркими событиями для всего двора. В Драмсарае стоял и магнитофон – вещь в то время редкая, музыка притягивала наших друзей. Самодеятельные концерты мы давали во втором подъезде. Раньше он был проходным – с улицы Ленина можно было пройти во двор, и довольно просторным. Потом проход-арку закрыли, а ступеньки остались. На них и сидели зрители, а дворовые артисты играли внизу. Во дворе дома стоял папин зелененький «Москвич-401», на котором он катал всю окрестную ребятню, они, любя, называли его дед Мунзук. Папа купил его в 1957 году ради нас, детей, чтобы без проблем брать нас с собой на летние гастроли по республике и не загружать театральный транспорт: все же сразу пятеро дополнительных пассажиров. Тогда это была единственная машина в нашем дворе, да и для Кызыла частные авто были редкостью, и тут же нашлись доброжелатели: откуда у простых артистов такие деньжищи? Сообщили куда следует. ОБХСС – отдел по борьбе с хищениями социалистической собственности, весьма грозная организация того времени, скрупулезно проверила все: когда, у кого куплено, за сколько, источники доходов. Хищений госсобственности не выявили, все законно: зарплата мужа и жены за три месяца плюс их отпускные. А во время гастролей жили на положенные в командировках суточные. Бродячая жизнь Мама и папа на гастролях – обычное понятие для нас, актерских детей. Если гастроли зимой, оставались одни под руководством старшего – Мергена. Сами хозяйничали, самостоятельно собирались в школу, готовили уроки. Родители вместе с нами заранее заготавливали целый мешок пельменей, очень весело было стряпать их всем вместе. Перед отъездом наказывали: «Если пельмени надоедят, или их не хватит, можете приготовить другое». И обязательно показывали: что и как мы можем приготовить. Естественно, пельмени на завтрак, обед и ужин надоедали, и мы начинали готовить сами. Бывало, так обжигались, что маме по приезду приходилось залечивать раны неудачливых поваров. Но ведь научились же! И так всегда, они создавали такую ситуацию, чтобы мы сами брались за то или иное дело, чтобы своей головой доходили до сути, но всегда исподволь направляли в нужное русло. Но зато летом мы ехали на гастроли вместе с родителями! Ах, эти гастроли – самые яркие воспоминания детства и юности! Бродячая жизнь: путешествия, приключения, сцена, овации. Не только праздник, но и жизненная школа, ведь когда ломался автотранспорт, приходилось мерзнуть, испытывать голод, жажду. Не припомню, чтобы в этих трудных ситуациях кто-нибудь из детей хныкал. Жизнь на колесах начиналась со сборов, в этом действе главным был папа, который мастерски умел компактно упаковывать все необходимое. А необходимого набиралось изрядно. В момент погрузки мама, смеясь, говорила: надо еще каждому в зубы что-нибудь дать. Предусмотрительный папа, на первый взгляд, брал на гастроли много ненужных вещей, а на самом деле – ничего лишнего, все пригождалось. Ведь летние гастроли были продолжительными: начинались во второй половине мая и заканчивались в конце августа. В пятидесятых – шестидесятых годах прошлого века, когда вместе с родителями колесила по районам республики, у зрителей было очень трепетное отношение к артистам. Приезд Тувинского музыкально-драматического театра был важным событием для всех сельских жителей. Люди готовились к приезду артистов, принимали как самых почетных гостей: чай с молоком, постряпушки, свежая баранина. Дети артистов тоже были в центре внимания – окрестной ребятни. В каждом селе у нас были свои люди – маленькие друзья, и мы договаривались, чтобы их пропустили бесплатно, или разрешили открывать занавес – самая большая привилегия, которой получивший ее очень гордился. Клуб превращался в центр общения и обмена информацией. Порой играли по два спектакля подряд, затем начинался концерт по заявкам сельских зрителей. Особенно часто просили спеть маму и папу, других любимых артистов: Николая Олзей-оола, Дмитрия Дамба-Даржа, Екатерину Кенденбиль, Хургулек Конгар, Александра Лаптана, Владимира Монгалбии, Александра Тавакая. Действо заканчивалось далеко за полночь. Дети артистов тоже не спали, вместе со зрителями заворожено смотрели представления снова и снова. И каждый раз – как в первый раз. Одним из любимейших спектаклей был «Хайыраан бот» – классика тувинской драматургии. Трагическая история любви Кары и Седипа неизменно трогала сердца зрителей. За время гастрольных поездок с родителями я выучила «Хайыраан бот» наизусть, но все равно каждый раз в финале, когда Кара бросалась со скалы и погибала, у меня были красные глаза. Очень жалко было Кару, очень жалко маму. Как хорошо, что каждый раз она оживала и выходила на поклон под неизменные овации зала! На сцене все было так реально, что у меня стиралась грань между игрой и жизнью. Девочкой я сердилась на артистов, которые изображали злодеев и обижали маму, и ревниво относилась к ее сценическим героям-любовникам. Башкы Куросава недоволен мной Фильм «Пропажа свидетеля» стал для папы трамплином на кинематографический Олимп. Посмотрев эту кинокартину, Акира Куросава, японский режиссер с мировым именем, утвердил на главную роль в фильме «Дерсу Узала» тувинского актера Максима Мунзука. Папа, рассказывал, что Куросава, прочитав книги Владимира Арсеньева «По Уссурийскому краю» и «Дерсу Узала», так увлекся образом Дерсу, что просто мечтал об экранизации их и был счастлив, когда ему представилась такая возможность. Съемки двухсерийного советско-японского фильма проходили в 1974 году в уссурийской тайге, в районе города Арсеньева, звание почетного гражданина которого Мунзуку было присвоено 23 октября 1975 года, после завершения съемок. Первый съемочный день – 28 мая, последний кадр был отснят уже в 1975 году – 14 января. Родители наши редко расставались друг с другом. Если и были расставания, то ненадолго. Дальневосточная командировка, связанная со съемками фильма «Дерсу Узала», была первой столь длительной, и они писали друг другу почти ежедневно. В каждом письме, а они сохранились в нашей семье, папа подробно описывал все происходящее. «Сегодня снимали довольно трудный эпизод, – писал он, – и я чувствовал, что Башкы недоволен мной. Он терпеливо объяснял сцену, без особого напряжения добивался нужного результата. Я сам больше нервничал. Меня поражает его внутренняя сила, выдержка и терпение в работе с актерами, другой бы на его месте давно накричал на меня». Куросава и Мунзук были ровесниками – оба родились в 1910 году, первый – 23 марта, второй – 2 мая. Но папа в каждом письме называл режиссера именно так – уважительным тувинским словом Башкы. Это слово – учитель в переводе с тувинского – он всегда трепетно писал с большой буквы. По письмам отца мы представляли и внешний облик Куросавы. Прежде всего – очень высокий. Папа писал: если бы режиссер не сутулился, был бы еще выше. Мунзук был невысок – всего метр и пятьдесят девять сантиметров, и в его глазах Куросава с ростом метр восемьдесят один сантиметр выглядел почти великаном. Из папиных описаний режиссера: очень спокойный человек в неизменных черных очках, со слегка сипловатым голосом, скупой на похвалу и смех, молчун, большой скромница и неутомимый трудяга. Первое время отцу было очень трудно: сказывались отсутствие кинематографического опыта, напряженный ритм съемочного процесса. Читая письма, мы чувствовали его переживания и волновались: сможет ли он до конца выдержать это напряжение? Но письма становились все более уверенными, оптимистичными. Благодаря помощи опытного киноактера Юрия Соломина и собственному трудолюбию отец быстро справился со своими проблемами и незаметно для других вошел в колею съемок. Он чист, как ребёнок Особенно папа ценил молчаливые похвалы режиссера в свой адрес. Есть в фильме эпизод: Дерсу Узала прыгает с плота в реку и хватается за торчащую из воды корягу. Река довольно бурная, и режиссер готовил на этот эпизод дублера-спортсмена. На репетициях дублер несколько раз успешно исполнил прыжок. Но отец настоятельно требовал: не надо никакого дублера, прыгать буду сам! Куросава долго думал, не решался. Наконец, разрешил. Мотор, все замерли, тишина, только шум воды. Мунзук прыгает и по тайге разносится громкое «Ура-а-а!» Все члены творческой группы поздравляют его, а Акира Куросава после съемки эпизода молча посмотрит в глаза и обнимет. В последствии папа часто вспоминал этот момент и говорил: «Это была наивысшая похвала Башкы». «Мы все привыкли, что наш Башкы всегда в очках, но вдруг захотелось их снять и глянуть глубже», – писал нам папа. И такая возможность – посмотреть в глаза великому режиссеру – представилась во время стрижки. Съемочная группа порядком обросла, чтобы привести себя в порядок, пригласили парикмахера. Решил подстричься и Акира Куросава. При стрижке ему, конечно, пришлось снять черные очки, и папина мечта сбылась: ему удалось глянуть в глаза этому удивительному человеку. Он писал: «Куросава – сама доброта, он чист, как ребенок, а слегка косоватые глаза придают ему особую прелесть!» А потом отправил нам фотографию, на которой зафиксирован этот момент. Много он писал и о других эпизодах фильма, о тигре: оказывается, это был старый знакомый по фильму «Пропажа свидетеля». Рассказывал и о неприятном сюрпризе, который преподнесла им погода: осенью 1974 года в уссурийской тайге похолодало раньше обычного, от мороза листья с деревьев опали. А еще не все осенние кадры сняты. Что делать? Группа расстроена, а Куросава внешне вполне спокоен, после молчаливых раздумий дает задание привезти из Японии искусственные листья. Листья доставили, и все работали над оформлением тайги – прикрепляли их к деревьям. Путь к сердцу – без крови В минуты, свободные от съемок, в основном, из-за метеоусловий, Куросава уединялся. Он уходил повыше, туда, где лучше обзор, где открывался прекрасный вид на тайгу. Просто сидел и смотрел. Отец говорил: «В такие минуты мы старались не попадаться ему на глаза, не мешать». Думаю, в такие минуты Куросава особенно остро ощущал себя частицей этой прекрасной природы, ведь весь фильм «Дерсу Узала» пронизан именно этой тонкой нитью: человек – природа. После премьеры фильма в Туве к нам домой часто приходили друзья родителей, гости из-за Саян и обсуждали фильм. Говорили, что фильм «Дерсу Узала» несколько отличается от других фильмов Куросавы. Некоторым не хватало остроты, они считали, что в книге Владимира Арсеньева можно было найти конфликтные по сути места и добавить в сценарий крови. И отец объяснял, что с самого начала Куросава отказался от всего кровавого и просил автора сценария Юрия Нагибина взять самую главную тему: природа и человек, чистота окружающего мира. Фильм получился спокойным, красивым, философским и очень простым по художественным средствам. В нем Куросава избрал самый прямой путь к человеческому сердцу. И папа отлично понимал режиссера, потому что он сам был таким – человеком природы, частью ее. «Случайна или не случайна массовая тяга тувинцев к искусству, к образному выражению себя в этом мире? – размышлял Мунзук в своих записях. – На мой взгляд, не случайна. Это объясняется, прежде всего, красотой и разнообразием природы». В жизни всё – главное Папа был эмоционален и отличался довольно громким голосом. А Куросава, по его словам, даже на съемочной площадке командовал «Мотор!» тихо, но все его слышали. Отец по этому поводу говорил: «Находясь рядом с таким человеком, поневоле начинаешь подтягиваться к нему и становишься спокойным». И смеялся над собой. Действительно, после фильма он стал несколько степеннее. А после совместных поездок на кинофестивали в Москву, во Франкфурт-на-Майне, на премьеру фильма в Японию и общения со многими известными в мировом кинематографе личностями папа проникся еще большим уважением к режиссеру. Он говорил, что на протяжении всех этих путешествий не встречал такого же скромного человека как Куросава. «Доченька, в жизни все – главное. Любая мелочь – составная этого главного. Просто мы об этом не задумываемся, а если посмотреть вглубь – все имеет значение», – так говорил мне папа, когда ему было 82 года. Для Куросавы тоже не было мелочей. До конца его жизни из Японии в Туву приходили поздравительные открытки: поздравления папе с новым календарным годом и с шагаа – новым годом по лунному календарю. Отец отвечал ему, а порой – забывал. А вот Акира Куросава – нет. Он был поистине велик: помнил нашего папу – скромного трудягу Максима Мунзука. Мудрые старики Советского Союза С шестидесяти пяти до восьмидесяти лет папе пришлось изрядно потрудиться в кино: после выхода фильма «Дерсу Узала» предложения сниматься посыпались одно за другим. В образе мудрого старика, опытного охотника, местного жителя-таежника видели именно Мунзука и начинающие, и известные режиссеры – Глеб Панфилов, Андрон Михалков-Кончаловский. Ничего не поделаешь – типаж. Среди фильмов, в которых снимался папа с 1977 по 1990 годы – «Сибириада», «Алмазная тропа», «По следу властелина», «Последняя охота», «Прогулка, достойная мужчин», «Валентина», «Схватка», «Приказ», «Гадание на бараньей лопатке», «Месть», «Под северным сиянием». Удэгеец, эскимос, эвенк, коряк, калмык, кореец – в главных и эпизодических ролях Максим Мунзук играл стариков самых разных национальностей Советского Союза. Предложений после роли Дерсу было так много, что от некоторых из них папа отказывался, если душу не грел сценарий и стандартный персонаж. Да и невозможно переиграть всех таежных стариков необъятной страны. Мне особенно близки два фильма этого периода: «Схватка» и «Гадание на бараньей лопатке». «Схватка», потому что в картине, кроме папы, снимались еще два члена нашей семьи. А главным кинопартнером отца был Армен Джигарханян, он играл уголовника Степана, который перевоспитывается благодаря охотнику-коряку Комо, сыгранному Максимом Мунзуком. Телефильм «Схватка» был снят в 1982 году на студии «Арменфильм». Комо – один из лучших охотников поселка – собирался уйти в тундру, чтобы там, согласно обычаям предков, умереть вдали от людей. Несмотря на измучившее его недомогание герой решает выполнить последнее поручение и берется отвезти в дальний поселок крупную сумму денег. В пути старик встречается с бежавшим из заключения Степаном. Под воздействием Комо Степан пересматривает свои жизненные позиции и помогает старику доставить деньги по назначению. В этом фильме с типичным для советского времени воспитательным сюжетом жену Комо сыграла настоящая супруга актера – Кара-кыс Мунзук, а его внука – реальный внук Аяс, старший сын Галины. А вот фильм «Гадание на бараньей лопатке» – картина уже перестроечного периода, когда для нас стали открываться прежде запретные страницы трудной истории страны. Он снят Рижской киностудией в 1988 году, режиссер Ада Неретниеце. Автор сценария Олег Манджиев рассказывал, что сценарий о судьбах репрессированных народов был написан еще в застойное время, когда он даже не рассчитывал, что его поставят: «Просто эта боль сидела в душе и долгие годы не отпускала». Осуществить съемку фильма, не рекомендованного к постановке Комитетом государственной безопасности, рискнула Рижская киностудия. Действие фильма происходит в начале пятидесятых годов в небольшой сибирской деревушке, где пересеклись судьбы сосланных латышей, калмыков, русских. Среди них – высланный из Калмыкии мудрый и рассудительный знахарь-травник дед Анджа с внуком Лиджухой. Деда несправедливо обвиняют в пособничестве сбежавшим уголовникам, арестовывают, а внуку предстоит нелегкая жизнь: многие от него отворачиваются, но друзья не бросают в беде. Роль деда-калмыка Анджи сыграл тувинец Максим Мунзук, его внука Лиджуху – калмыцкий школьник из Элисты Церен Цатхланов. Премьера фильма «Гадание на бараньей лопатке» проходила и в Кызыле – в кинотеатре «Найырал». Режиссер Ада Неретниеце приехать не смогла, и представлял картину оператор Мартыньш Клейнс. После просмотра состоялось обсуждение, довольно бурное. Помню, что были и очень негативные, резкие высказывания: мол, такого не было в нашей истории, зачем это показывать. Для меня же этот фильм стал откровением, по-новому высветившим и папины актерские возможности. Счастье иметь детей Оценивая на склоне лет прожитое, папа считал себя очень счастливым человеком. Он говорил: «Судьба подарила мне счастье иметь детей, семью». Семья Максима Мунзука – это любимая жена Кара-кыс, пятеро детей. Старший Мерген родился 18 декабря 1941 года. У него двое сыновей: старший Максим, сотрудник ФСБ, младший Мерген – юрист. У Максима, названного так в честь деда, двое детей – Илья и Мария. Второй сын – Орлан – родился 3 апреля 1943 года, его уже нет с нами, он ушел из жизни 1 января 2006 года. У него – две дочери: Аяна и Алина. Сын Аяны – Амир – учится в Санкт-Петербурге, он – неоднократный победитель международных и всероссийских соревнований по каратэ. У Алины – сын Виктор, студент. Эрес, младший из братьев, родился 6 июня 1946 года, его тоже нет, он умер 21 апреля 2003 года. Детей у него не было. Следующая по старшинству – я, Светлана, родилась 17 ноября 1951 года. Мой сын Сайдаш – частный предприниматель, его сын, мой внук Сылдыс – программист. А дочка Саяна, она мастер-парикмахер, подарила мне внучку Катерину. Младшая – Галина, наша всеобщая любимица Галчонок, родилась 26 сентября 1955 года. У нее двое сыновей: Аяс уже ветеран МВД, Артыш – студент, будущий японовед, постигает японский язык во Владивостоке – в Дальневосточном федеральном университете. Старший брат Мерген был примером для всех нас. Немногословный, очень спокойный, он с детства отличался совершенно не детской рассудительностью. Был очень самостоятельным. И родители относились к нему с особым почтением и уважением. Когда Мерген окончил школу, мама и папа были на очередных гастролях. Он сам сделал свой выбор: буду летчиком. Послал родителям телеграмму с просьбой выслать 600 рублей. Деньги, по тем временам – еще до денежной реформы 1961 года – большие, но родители выслали их безоговорочно: Мергену виднее. Мерген отправился в Оренбургскую область – в город Бугуруслан. Поступил, окончил Бугурусланское летное училище, потом Кировоградскую школу высшей летной подготовки. Пилотом Мерген стал замечательным. Он был первым тувинским летчиком, севшим за штурвал самолетов Ан-24 и L-410, командиром экипажа, Отличник аэрофлота. Увлечение музыкой – он, единственный из нас, окончил музыкальную школу – не оставил. Музыкальный коллектив Тувинского авиаотряда с Мергеном Мунзуком за фортепиано не раз участвовал в проходивших в Ленинграде аэрофлотовских слетах художественной самодеятельности. Орлан стал инженером, он окончил в Омске Сибирский автодорожный институт и много лет проработал в автотранспортном цехе Тувинских электрических сетей. Эрес был художником в Тувинском музыкально-драматическом театре, создавал декорации к спектаклям. Светлана стала режиссером на телевидении, работала в телекомпании «Тыва» с 1977 по 2005 год. Заслуженный работник культуры Республики Тыва, директор и главный координатор экологического кинофестиваля «Живая тропа Дерсу». Этот фестиваль я с помощью тех, кому не безразлична проблема сохранения чистоты природы и человека, провожу в память о папе и его герое Дерсу. С 2005 года проведено три взрослых и пять детских фестивалей. По стопам родителей пошла младшая дочь – стала актрисой. В 1978 году, окончив в Москве Государственное театральное училище имени Щукина, Галя начала свою карьеру в тувинском театре. Сегодня Галина Мунзук – Заслуженная артистка Тувы и России. С марта 2011 года – сенатор, член Совета Федерации от исполнительного органа государственной власти Республики Тыва. Он – настоящий Еще одним счастьем своей жизни папа считал подаренную судьбой возможность общаться с хорошими добрыми людьми. Среди таких людей особое место в его жизни занимал Юрий Соломин, главный партнер по фильму «Дерсу Узала», исполнитель роли Арсеньева. На эту роль было много кандидатов. Куросава плохо знал советских артистов и, в основном, делал так: смотрел фрагменты тех фильмов, где играл тот или иной претендент. Ему предложили посмотреть фильм «Адъютант его превосходительства», в котором Соломин исполняет главную роль. Сначала режиссер решил ограничить просмотр двумя сериями из пяти. Смотрел и молчал, затем попросил показать остальные серии. Папа рассказывал, как-то на одной из встреч со зрителями Куросаве задали вопрос: «Почему вы выбрали именно Соломина?» Режиссер ответил: «Он – настоящий». Папа считал, что Куросава очень точно сказал про актера. Кроме этого, он видел в Соломине большое сходство со старшим сыном Мергеном. В одном из своих писем папа писал: «Мамазы (так ласково он обращался к маме), как похож Юрий на нашего Мергена! Такой же спокойный, степенный и одновременно строгий. Даже манера говорить похожа, поразительно». Когда мне в 1979 году довелось лично познакомиться с Юрием Мефодьевичем, убедилась воочию: действительно, похожи. Это сходство умиляло и располагало. Этот настоящий актер и человек – Юрий Соломин – стал не только наставником и учителем в кино для Мунзука, он стал и добрым другом нашей семьи. Последний раз папа увидел Юрия Мефодьевича весной 1999 года, незадолго до своей смерти – в передаче «Русская коллекция», посвященной семидесятилетию премии Американской академии киноискусства «Оскар». Эту телепередачу мы с папой смотрели в записи: кассета прибыла в Кызыл из Москвы – из Постоянного представительства Республики Тыва. Этот просмотр был особым событием для папы – невероятно эмоциональным и трогательным. Огромная благодарность сотрудникам постпредства за эту кассету. Особенно – Ольге Бервеновой, давней коллеге по тувинскому телевидению. Как я узнала позже, Ольга, в то время работавшая в постпредстве, использовала все свое обаяние, чтобы получить эту важную для Максима Мунзука запись. Она лично встречалась в Малом театре с его художественным руководителем, Народным артистом СССР Юрием Соломиным, только по его ходатайству и его именем добыла в Останкино заветную кассету с записью уже прошедшей на телеэкране передачи – специально для Мунзука. В передаче рассказывалось об отечественных фильмах, награжденных в США самой престижной кинопремией мира. В том, числе – и о советско-японском фильме «Дерсу Узала», удостоенном в 1976 году «Оскара» как лучший фильм на иностранном языке. Только сами актеры этого «Оскара» никогда в глаза не видели. И только спустя 23 года после награждения Юрий Соломин увидел награду воочию. Держась двумя руками за статуэтку настоящего «Оскара» он сказал, глядя прямо в камеру: «Дорогой Мунзук! Я очень надеюсь, что ты смотришь эту передачу. Видишь, Максим Максимович, этой рукой я держусь за себя, а этой – за тебя». После этих слов папа заплакал. Навзрыд. Копию этого «Оскара» Юрий Соломин вручил мне в июне 2007 года. Я возвращалась через Москву из Ханты-Мансийска после экологического фестиваля «Спасти и сохранить». Позвонила Юрию Мефодьевичу, договорились о встрече в его кабинете в Малом театре. Сидели, вспоминали папу, а в конце встречи Соломин подарил мне свою копию «Оскара»: «Пусть она хранится в вашей семье». Эту статуэтку – для сохранности – я передала в тувинский музей. Последнее звание Последний выход Максима Мунзука на сцену – 13 марта 1998 года. На ту самую сцену, где им, молодым и полным сил, было сыграно так много ролей. В тот день в Тувинской государственной филармонии – старом здании театра – редакция газеты «Центр Азии» давала бал, на котором людям, заслужившим признание земляков, вручались дипломы «Человек Года-1997». Преодолеть путь из зала до сцены и несколько ведущих наверх крутых ступеней папе было уже непросто, но он, опираясь на палочку, поднялся и получил из рук главного редактора газеты «Центр Азии» Надежды Антуфьевой диплом Человека Года в номинации «Искусство». Как ему аплодировал зал! Самостоятельно спуститься со сцены ему не позволили: председатель Фонда ветеранов Афганистана Леонид Кара-оол взял Максима Мунзука на руки и так, на руках, пронес через весь зал. Это звание – Человек Года – было последним, полученным Мунзуком в его долгой жизни. И он им очень гордился, потому что присваивалось оно по искренним письмам читателей газеты и было знаком народного признания и любви. Беседы с ушедшими Незадолго до смерти к отцу стали приходить те, кто в разное время покинул этот мир. Старики-тувинцы говорят, что человек, проживший долгую жизнь, а путь папы на земле был длинен – 89 лет, становится шаманом и может разговаривать с духами умерших. Я верила этому и жадно вслушивалась в папину речь. Он разговаривал с ушедшими: со своим отцом, женой, родными, коллегами-артистами. Но чаще всего папа беседовал с Акирой Куросавой. Иногда даже просил привести переводчика: мол, Куросава говорит по-японски, забыл, наверное, что я этого языка не понимаю. Особенно подробно они обсуждали сцену из фильма «Дерсу Узала», в которой старый охотник беседует с огнем. А однажды папа сказал: «Башкы Куросава предлагает мне сниматься в новом фильме». Но с каждым днем и часом речь папы становилась все тише и непонятней, вот уже шевелились только губы. Он продолжал беззвучно беседовать с теми, кто уже ждал его. Они родились в один год – 1910 – и покинули эту землю друг за другом: Куросава – 6 сентября 1998 года, в Токио, Мунзук – 28 июля 1999 года, в Кызыле. 28 июля 1999 года Дерсу Узала ушел продолжать свои беседы с японским Башкы. И сниматься в его новом фильме – там. Светлана Мунзук 10 сентября 2011 г. газета "Центр Азии", centerasia.ru | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика