Главная » 2017 Июль 19 » Мессереры
11:12 Мессереры | |
Книга Бориса Мессерера «Промельк Беллы. Романтическая хроника» – не традиционные мемуары и не романизированная биография. Эту книгу вообще трудно отнести к какому-либо устоявшемуся жанру, это даже не модный вербатим, хотя со страниц её звучат разные голоса. Многоголосье, фрагментарность, почти импрессионизм – вот основные принципы, по которым построены воспоминания известного театрального художника. И это очень важно, что автор её именно художник и именно театральный: перед нами пёстрое полотно, грандиозный спектакль жизни. Семья Мессереров-Плисецких всегда, казалось бы, была в центре московской, да и вообще российской культуры. Больше всего на слуху, конечно, трое бесспорных гениев балета – танцовщик и балетмейстер Асаф Мессерер, его сестра Суламифь, с которой он часто танцевал в паре, и их племянница Майя Плисецкая. Мать Бориса Мессерера, Анель Судакевич – звезда немого кино, позже ставшая художником костюма, «одевавшим» советский цирк; сын, больше всего известный как художник театра, но также и живописец, и мастер инсталляции. Дядя Бориса Мессерера, брат Асафа, Азарий – выдающийся актёр, известный под псевдонимом Азарий Азарин, работавший с Константином Станиславским и Михаилом Чеховым. Другой Азарий – Плисецкий, брат балерины, тоже балетмейстер. «Мессерер – принадлежность столицы. Не такая неизменная, как Кремль, но более постоянная, чем, например, коммунизм. 50 лет назад его звали Асаф, и он был русским балетом; сейчас его имя Борис, и он – московская живопись. По стечению обстоятельств – или по условию напрашивающегося силлогизма – Б, естественно, сын А», – цитирует Борис Мессерер дружеский экспромт Анатолия Наймана. «Принадлежностью столицы», однако, Мессереры были не всегда. Многодетная еврейская семья переехала из Вильно в Москву, когда отец семейства, получив высшее образование, вместе с тем приобрёл и право покинуть черту оседлости вместе с женой и детьми. На балетный спектакль Асаф, старший сын Мессереров, впервые попал почти взрослым. «Отец очень поздно пришел в балет. В 16 лет, а в 18 уже был принят в труппу Большого театра. Это уникальный случай в балетном искусстве. Видимо, у него были врожденные способности, в юности он серьезно занимался спортом. Юношей он случайно попал на галерку Большого театра. Давали “Коппелию” Делиба. Театр, красный бархат лож, позолота орнаментов, роскошная люстра, сияющая тысячами огней, причудливые декорации и сам балет взволновали его. И вдруг, в одно мгновение он понял, что танец – это его стихия. Поддержку и отклик он получил от своей сестры Рахили – она сопровождала его в хореографическое училище, куда он вознамерился поступить. Так начался его путь по частным балетным школам, и в конце концов отец оказался в хореографическом училище при Большом театре». Упомянутая сестра Рахиль тоже стала человеком искусства, она снималась в советском немом кино под именем Ра Мессерер. Правда, удачную артистическую карьеру сначала прервало замужество, а потом и вовсе погубили репрессии: как жена «врага народа», дипломата Михаила Плисецкого, она попадает в АЛЖИР (крупнейший советский женский лагерь. – Прим. ред.) вместе с новорождённым сыном Азарием. Других её детей – Александра и будущую балерину Майю – забирают в свои семьи дядя и тётя. Книгу «Промельк Беллы» не назовёшь чёрно-белой, скорее, она чёрно-цветная. Цветной, яркой оказывается сама жизнь талантливой четы – Беллы Ахмадулиной и Бориса Мессерера, их встречи с друзьями. Здесь нужно отметить, что их круг общения, как, видимо, и круг художественного восприятия, был чрезвычайно широк. Среди близких они числили и вполне традиционного в плане художественной манеры писателя Анатолия Рыбакова, и таких «звёзд» оттепели, как Василий Аксёнов и Булат Окуджава, и радикальных для своего времени экспериментаторов Сергея Параджанова, Венедикта Ерофеева и Дмитрия Пригова, которых все воспринимали как безумцев. Причём иногда буквально – Борис Мессерер пишет, например, как Дмитрия Александровича Пригова ему с женой и друзьями пришлось выручать из лап советской карательной психиатрии: «органы» не могли поверить, что расклеивание объявлений «Солнышко светит, радость грядет! Граждане, Дмитрий Александрович думает о Вас!» – концептуалистская акция, а не угроза госбезопасности. А чёрным здесь оказывается само ощущение истории. Художественное время в книге отчётливо делится на три периода. Главы о 30–50-х годах посвящены родителям и старшим родственникам. Это время и пространство безусловной черноты. Борис Мессерер рассказывает, как его родные уходили на работу с собранным чемоданчиком – вдруг их заберут, и вернуться домой уже не придётся. Далее следуют оттепель и шестидесятые, самое светлое время в книге, как и, собственно, в советской истории. А в 70-е и 80-е чёрное и цветное идут вперемешку: Белла Ахмадулина и Борис Мессерер – уже не начинающие, а весьма признанные люди искусства. Семейная жизнь их складывается весьма счастливо. В отличие от большинства своих коллег, они «выездные» – этому способствовала мировая слава Беллы Ахмадулиной, и хотя каждая поездка сопровождалась непременными бюрократическими унижениями, мир повидать им удалось. А чёрна здесь боль за друзей – Василия Аксёнова, Владимира Войновича, Георгия Владимова, Льва Копелева, которых травили и вынуждали уехать из страны. Отъезд в то время воспринимался как прощание навсегда, по телефону разговаривать было опасно, а письма приходилось передавать с оказией, и шли они по полгода. Последняя треть книги, которая биографически представляет собой историю признания, торжества Мессерера-художника, оказывается, тем не менее, наиболее трагической. Мировосприятию Бориса Мессерера как писателя свойственен особый черный юмор, порождённый эпохой, но юмор этот ненавязчивый, интеллигентный. Самое страшное оказывается поводом если не для смешного, то для остроумного. Борис Мессерер невесело шутит сам или выхватывает реплики и детали из речи других, и они подчёркивают трагикомическую суть эпохи. На встрече с бывшими узниками АЛЖИРА, расположенного в своё время на территории Казахстана, президент Нурсултан Назарбаев спросил Азария Плисецкого, сколько времени тот просидел в лагере. «“Я не сидел, я лежал!” – ответил мой брат, угодивший в заключение несколько месяцев от роду». Эпоха застоя не столь черна, как сталинская, скорее сера. Давление, бюрократия, не нужда, но тотальный, унизительный дефицит всего: мебели, одежды, искренности, тепла. Никто не голодает, но при этом люди не знают даже названий многих вполне простых блюд и продуктов. И это тоже может стать поводом для невесёлого смеха. Борис Мессерер рассказывает, что девушки, опекавшие Надежду Яковлевну Мандельштам, спросили, что бы она хотела съесть, и услышав в ответ: «Штрудель», впали в совершеннейшее недоумение: что это такое, никто не знал. «Должен сознаться, что я, к своему стыду, не знал тоже», – добавляет автор воспоминаний. Похожая, но обросшая ещё большим числом смешных подробностей история произошла и с Беллой Ахмадулиной. В тот момент они с Борисом Мессерером, оказавшись в Германии, получили возможность увидеться со своими друзьями, выдворенными из СССР диссидентами Львом Копелевым и Раисой Орловой. Тогда же Белле Ахатовне пришлось лечь в местную больницу. «Рая и Лева принесли в подарок Белле орхидею. Когда после этого медсестра, ухаживавшая за Беллой, спросила ее о том, какой сорт йогурта она предпочитает, Белла, не поняв ее, стала усиленно расхваливать цветок орхидеи. Немецкая девушка тоже не поняла, о чем говорится, и решила, что речь идет о “йогурте из орхидеи”. Среди медперсонала сразу же возникла паника: где достать “йогурт из орхидеи”?! “И чего только не придумают эти русские!..” Прибежал даже главный повар больничного отделения с извинениями, что в данный момент он затрудняется найти такой йогурт. Беллу восхищало то, что немцы так тщательно старались выполнить любое пожелание больной. Она потом многократно повторяла эту историю – во славу немецкого персонала и его чуткости. К слову сказать, тогда в Москве никто даже не слыхал о таком продукте, как йогурт». И всё-таки прежде всего «Промельк Беллы» – книга о любви. На протяжении всей книги читателя не оставляет ощущение, что мемуары были написаны для того, чтобы хотя бы на время работы над книгой создать иллюзию присутствия любимого человека рядом. Этому подчинена и композиция книги: со страниц её звучат разные голоса, цитируются письма и разговоры, но в основном она двухголоса, и Белла Ахмадулина оказывается её соавтором почти наравне с Борисом Мессерером. Книга начинается с расшифровки её воспоминаний, которые поэтесса наговорила для мужа в последние месяцы жизни, заканчивается же расшифровкой их бесед этого времени. Почти в каждой главе появляются стихи и письма Беллы Ахмадулиной. Перед нами – история счастливого супружества, которое было и любовью, и дружбой, и сотрудничеством одновременно. «“Промельк”, потому что в моем сознании время спрессовывает всю нашу совместную жизнь длиною в тридцать шесть лет и делает присутствие Беллы в ней все более цельным, все более мимолетным». Борис Мессерер. Промельк Беллы. Романтическая хроника. М., АСТ, 2016 Евгения Риц | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
