Главная » 2017 Ноябрь 25 » Ахмадулина и Влади
16:45 Ахмадулина и Влади | |
*Книга Марины Завады и Юрия Куликова "Белла. Встречи вослед" выходит в издательстве "Молодая гвардия". Собеседниками авторов стали Владимир Войнович, Марина Влади, Азарий Плисецкий, Лора Гуэрра, Михаил Шемякин, дочери поэта Елизавета и Анна... Станислав Говорухин как-то сказал о Марине Влади: "У нее был все-таки безукоризненный вкус. Из всего обилия мужчин, которые ее окружали в СССР, она выбрала самого яркого и талантливого. Гения". Но не только мужа — подругу в Москве Марина тоже выбрала самую яркую и талантливую. Гения. Беллу Ахмадулину. Наверное, это и впрямь свидетельство безупречного вкуса. Или глубины, позволявшей оценить масштаб того, кто рядом? Не случайно в рутинные семидесятые, пожалуй, лишь Ахмадулина и Влади считали Высоцкого не бардом — большим поэтом. Ну еще Иосиф Бродский. Неплохая компания... Печально, но жизнь оказалась к Влади несострадательной. Слишком много утрат... И все же. Разве заметна витальность, если тебя ласкает судьба? Когда, поставив на стол в саду сок, воду без газа и с "шариками", Марина своим неповторимым, не изменившимся голосом начала говорить об Ахмадулиной, исчезли следы времени, его драм. Она раскраснелась, вспоминая Беллу, их московские и парижские встречи... Все чаще и звонче смеялась. Та, что сидела перед нами, была прежней Мариной Влади, которая, утверждают, сводила с ума все мужское население СССР. — Ваш соотечественник Эрве Базен заметил, что на каком-то этапе молодая женщина становится женщиной еще молодой. Конец шестидесятых. Ахмадулиной за тридцать. Как она выглядит, на взгляд парижанки? — Белка была не как все. Я увидела прелестную женщину, очень миленькую. Мне и в голову не могло прийти рассматривать, во что она одета. Мы с ней при случае обсуждали, что в нас двоих течет татарская кровь. Несмотря на то что я блондинка и глаза у меня серые, а не черные, как у Беллы, восточное во мне ощущается. Как это по-русски? Скулы, да? У Белки они были приподнятые. Вообще структура костей у нее очень красивая. И шея белая, длинная. Читая стихи, она ее тянула так (изображает). Мне кажется, впервые я соприкоснулась с Беллой на ее концерте, на который меня привел Володя. Мы сидели с ним в публике, и вдруг Ахмадулина со сцены объявляет: "Сейчас несколько стихотворений о Марине". И нараспев: "Люблю, Марина, что тебя..." (улыбаясь, имитирует). Что со мной стало! Я ужасно покраснела. У меня до сих пор сохранилось это свойство краснеть от смущения. Я подумала, что Ахмадулина написала стихи обо мне. Сжавшись, в замешательстве посмотрела на Володю. Он, не проронив ни слова, слушал. И тут — ууу, я поняла, что Белла читает о Марине Цветаевой. Я еще больше покраснела, стала просто багровой. Мне было так стыдно. Ругала себя: "Мерзкая девчонка, как ты могла вообразить, что Ахмадулина что-то сочинила про тебя?!" Дурацкая ситуация. Но я была большая звезда, привыкла, что мной восхищаются... Вокруг меня стоял такой шум и гам. Вот я и дала маху с Ахмадулиной. Это определенно мое первое воспоминание о ней. Белла, которой я после во всем призналась, очень развлекалась. Это она пристрастила меня к поэзии Цветаевой. В Париже я немного читала ее на французском. Я ведь на русском языке после шести лет мало разговаривала. И совсем не читала. По-моему, переводы Марины Цветаевой сделала Эльза Триоле. Она переводила также моего любимого Чехова. Неважно — как я потом поняла. Я играла Чехова на сцене в гораздо лучших переводах. Летом была у сына на Таити и в библиотеке наткнулась на собрание сочинений Чехова на русском языке. Я обо всем забыла. Лежала на пляже и запоем читала... А Цветаевой вслед за Беллой я заболела. Даже сыграла Марину в пьесе Вероники Ольми. — Вспоминая год съемок в фильме "Сюжет для небольшого рассказа", вы написали: "...круг друзей сужается. Теперь остались только самые близкие..." В их числе "Белла Ахмадулина — гениальная и восторженная поэтесса". "Гениальная" — это оценка Высоцкого? — Почему? Это наше общее мнение. Абсолютно. Володя мне постоянно читал Беллины стихи. Вообще-то его божеством был Пушкин. Но из живущих поэтов преклонялся перед Ахмадулиной. На меня это не могло не влиять, безусловно. Если твой любимый человек, который сам гений, кого-то причисляет к касте людей-богов, к этому стоит прислушаться. — Вы уже знали, что он гений? — Бесспорно, когда я с ним жила, я же это понимала. Да я с первой встречи в театре знала, что Володя гений. А после репетиции "Пугачева" я увидела в жизни маленького серенького мальчика, кое-как к тому же одетого. — Вы же не обращаете внимания на такую ерунду. — (Смеется.) В тот раз обратила. То ли оттого, что уже смотрела на Высоцкого, как женщина на мужчину, то ли он был совсем плохо одет. У него были какие-то жуткие ботинки. И жуткая стрижка. — Хорошо, "гениальная поэтесса" — мнение обоих. А "восторженная" — наверное, ваша ремарка? Белла показалась вам немного "чересчур"? Un peu trop — так говорят французы? — Правильно: слишком. Белла вся была слишком. Чересчур. Но она и не могла быть, как все. Она была уникальной. — По какой шкале Ахмадулина вошла в число самых близких друзей? Из-за того, что была любимым поэтом Высоцкого? Или потому, что раньше других поняла: он по "урождению своему прежде всего... Поэт"? Когда еще в Нью-Йорке Иосиф Бродский подарит Высоцкому свою книгу с надписью: "Большому русскому поэту"... — Много воды утечет. Володю наконец выпустят из СССР, мы с ним объездим полмира, прежде чем в Нью-Йорке в Гринвич-Виллидже встретимся в кафе с Иосифом. Высоцкий читал ему новые стихи, Бродский внимательно слушал. Потом повел нас к себе домой и на прощание подарил свою последнюю книгу. Было от чего впасть в эйфорию. Никогда прежде — какие там великие поэты! — официальные поэты не причисляли Высоцкого к своему цеху. Только Ахмадулина стояла отдельно, уверенная в том, что Володя — поэт от Бога. Остальные считали, что у него рифмушки. Естественно, Высоцкого вдохновляла оценка Беллы. Я видела, Володя души в ней не чает, видела, как она его любит. Это нас сблизило. — Казалось бы, неужели так важно: поэт — не поэт? За Высоцким уже стояла сумасшедшая слава, почитателей — целая страна, включая (втихомолку) гонителей. — Ха! Он из-за этого и умер, что его не признавали официально. Бесконечные отказы, нежелание принять в писательскую среду сильно задевали самолюбие. — Господи, его принимали Ахмадулина, Бродский! — Его принимал народ, это самое главное. Но именно невыносимый зазор между тем, как Володю любила публика и как не терпела власть, бесил. В начале нашей с Володей жизни я недоумевала: почему он мучается из-за того, что его не берут в официальные поэты? Знает цену режиму и переживает, что этот режим его не принимает?! Полное идиотство. Говорила: "Зачем тебе нужен этот вонючий Союз писателей? Эти говенные мужики?" Тогда я не понимала всего. Считала Володины рефлексии каким-то мещанством. Но скоро у меня открылись глаза на чудовищность ситуации, на то, что значит жить в СССР, не имея прав. Сколько лет Высоцкий был стреножен! Не печатали, не издавали, не выпускали пластинки... Но он-то знал, что лучше их всех. И Белка знала. Разве мог он не быть этим тронут? Вечер на Поварской. 15 декабря 1976 года. Слева направо: Иван Бортник, Тонино Гуэрра, Анджело де Дженти, Лора Гуэрра, Борис Мессерер, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий, Белла Ахмадулина, Микеланджело Антониони, Илья Былинкин, Ирина Собинова-Кассиль, Андрей Вознесенский Вечер на Поварской. 15 декабря 1976 года. Слева направо: Иван Бортник, Тонино Гуэрра, Анджело де Дженти, Лора Гуэрра, Борис Мессерер, Юрий Любимов, Владимир Высоцкий, Белла Ахмадулина, Микеланджело Антониони, Илья Былинкин, Ирина Собинова-Кассиль, Андрей Вознесенский Фото: Валерий Плотников / фотоархив журнала "Огонёк" — За год до смерти Высоцкий поставил на одну доску с теми, кто "бил под дых", "ломал крылья", славных друзей-приятелей, видящих в нем лишь барда-самоучку: "И мне давали добрые советы, / Чуть свысока, похлопав по плечу, / Мои друзья — известные поэты: / — Не стоит рифмовать "кричу-торчу"". Это придуманная фраза или ее реально кто-то произнес? — Так Володе сказал Евтушенко. И он, и Андрей Вознесенский, несмотря на то что оба уживались с властью, ни разу не помогли Высоцкому напечататься, не поставили прямо вопрос о приеме в Союз писателей. А Володя их просил. Вот Белла постоянно хлопотала за него. Помогла с пластинкой "Алиса в Стране чудес", когда Министерство культуры ее чуть не угробило. Она додумалась в "Литературной газете" поздравить читателей с Новым годом и выпуском "Алисы" в Володином исполнении — как будто выход пластинки свершившийся факт. Куда было деваться цензорам? Белла их перехитрила. Я знаю, что и с Союзом писателей она пыталась помочь. Просила за Володю кого-то из шишек. Бесполезно. — До своей первой несъемной квартиры на Малой Грузинской вы пребывали в непрестанном поиске угла, где можно было бы с относительным уютом обустроиться. Беговая, юго-запад, а раньше комната в писательском доме у метро "Аэропорт" — рядом с Ахмадулиной. Хорошее было соседство? — Белка больше у меня ассоциируется с мастерской. Мы там много бывали. Володя ценил, что принят в этом доме, где собирался интересный народ. Там была богемная обстановка. Холсты, краски, рамы, толчея... Для жизни не очень приспособлено. Несколько раз я даже драила ванну. Она была не то чтобы грязная, но ржавчина въелась — не ототрешь. Может, и кисти мыли. Очевидно, Белка на это махнула рукой. Другой характер. Я так жить не могу. — Многие обиделись за Ахмадулину, прочитав в вашей книге, что на ее даче была сомнительная чистота, а кошки и собаки играли с детьми прямо на кроватях. Но вряд ли вы хотели Беллу задеть. Просто как иностранка не поняли, что такое писательская дача... — У меня в мыслях не было вкладывать в свои слова какой-то упрек. Беллина дача была хоть и захламлена, обставлена случайной, вероятно, казенной мебелью, но выглядела уютной. Мы с Володей приехали, а хозяев нет. Только дети и старая нянька. Зато с приходом Беллы день потек волшебно. Так всегда происходило, если она была в ударе и без остановки читала стихи... А насчет того, что кошки и собаки возились вперемешку с дочками Белки, так это не критика. У меня в доме собаки тоже спят на диване. По-моему, прекрасно, когда дети и животные вместе живут. ...Простите, я все-таки отлучусь к соседям, узнаю, что у них так шумит. Меня этот звук достал. Визит за забор, похоже, напрасен. — Там одни рабочие,— вернувшись, объясняет Марина.— Они красят большую машину для перевозки лошадей. Здесь же в ста метрах поле для скачек. Красильщики говорят: не могут прекратить, иначе будут дефекты. Я сказала, что тоже, между прочим, работаю. Делаю интервью. И они мне мешают. О... Звук все-таки прекратился. Мерси! — кричит Марина. По ту сторону забора ее бывший дом, немного напоминающий особняк, в котором в России до революции жила мама. Знаменитый дом, купленный в респектабельном Мэзон-Лаффите пятнадцатилетней Мариной Влади на первые гонорары для большого клана Поляковых — Байдаровых. И вот теперь она его продала. Перебралась в гараж не гараж — в общем, в добротно реконструированную хозяйственную постройку. Марина вскользь касается этой темы, и мы не расспрашиваем. Значит, так было нужно... А к прежнему дому ведет подкоп. Точнее, он проложен оттуда — к Марине. Соседскими собаками, чьи озадаченные морды уже больше часа торчат из-под ограды. — Посмотрите, как они слушают русский. Что такое? Что за непривычные модуляции? Они в растерянности. И изо всех сил стараются разобраться. Комично. Раньше та толстая сюда бегала, но она располнела и сейчас не пролезает под забором... — Ваш первый муж Робер Оссейн считал, что Поляковы перенесли в Париж быт большой русской дворянской семьи. А в Москве хочешь не хочешь давал о себе знать французский менталитет. И хотя постоянные гости, обильный стол — это очень по-русски, говорят, вы старались закрыть дом для случайных людей. А для кого двери были открыты? — Существует фотография, сделанная у нас на Малой Грузинской, когда мы с Володей наконец обзавелись квартирой. Там вся наша группа: Белла с Борисом Мессерером, Саша Митта и его жена Лиля, Вася Аксенов, Сева Абдулов, Станислав Говорухин, Виктор Суходрев с Ингой Окуневской... На фотографии есть и не совсем "свои". Белка сидит рядом с Володиным отцом Семеном Владимировичем, который ее приобнял. Я его тоже эпизодически приглашала, несмотря на то что отношения с родителями у Высоцкого были, мягко говоря, неважными. А с кругом друзей, сложившимся у нас с Володей, мы не просто общались. Мы были очень близки. Можно сказать, жили вместе. Ели вместе, выпивали вместе, вместе ездили купаться на дипломатический пляж. По вечерам, собираясь у нас дома, мы позволяли себе свободно выражаться. Подозревали, что подслушивают, но не сдерживались, жили без цензуры. Даже какое-то озорство появлялось. Кто-нибудь произносил: "Сейчас мы делаем для вас передачу. Слушайте. Начинаем". Такие были шутки. Но Володя, например, не был диссидентом. Свое отношение к власти выражал в символах. Конечно, та все понимала и ненавидела его. Сознавала, как он для нее опасен. Больше, чем Белла. Ее поэзия — про чувства, дружбу, любовь. Гражданская позиция проявлялась в жизни. В том, что смело ставила свое имя под правозащитными письмами. Но это другое. Это civisme, это гражданская доблесть. — В стихотворении, посвященном Высоцкому, Ахмадулина остроумно изобразила неминуемого последнего гостя, "что всех несносней и пьяней", хозяйку, подающую за его спиною знаки к уборке... Вас не утомляли почти ежедневные встречи с Борисом и Беллой? То, что они, люди богемы, засиживались за полночь? — В России это не поздно. Во Франции куда раньше ложатся спать. Я — нет. В Москве я не работала. Тем более гости не утомляли. А уж Беллины приходы — удовольствие. У меня и до Высоцкого в Париже был открытый дом. Робер прав: на русский манер. У французов так не заведено. Я научилась готовить, снимаясь в Италии. Чего только не придумывала для Володьки. Любила его дико. Занималась им, бегала за ним. Покупала хорошую еду за валюту, ездила на рынки, где были знакомые продавцы. Мне давали огромный батон мяса, кусище килограммов на двадцать. Клала его в багажник и дома сама рубила. К приходу Беллы и Бориса уже был накрыт стол с чем-то вкусненьким. Сначала мы сидели втроем, болтали. Позднее с Таганки возвращался Володя. — Кто задавал тон застолью? Он? Белла? — Белла. Володя был вымотан и какое-то время мог сидеть молча. Он вообще в компаниях нередко бывал молчалив. Не выпендривался. А Белла любила выступать. Когда она начинала читать стихи, мы втроем замирали. Потом Белка с вызовом говорила Володе: "А ты мне ответь!" Он брал гитару, и уже другие трое: Белла, Борис и я — заходились от восторга. Никогда не забуду этих вечеров. Этой эпохи. Порой Володя не пел, а читал. Но, по-моему, свои стихи он читал плохо. Зато Белла — как никто. — Она же, как и вы, снималась в кино. Каково на этот счет мнение знаменитой актрисы? — Я знаю, что Белла играла в фильме Васи Шукшина, но не смотрела. Поэтому не могу судить (смеется), какая из нее получилась артистка. Читать стихи и играть роль — это разная техника. Но когда Белла выходила на сцену, она становилась неподражаема, магически действовала на публику. — Ахмадулина и впрямь, по-вашему, была смешлива, даже игрива, как о себе говорила? Легко откликалась на шутки? — Белла была хохотушка. Она любила смеяться, обожала смешные песни. Слушая Высоцкого, буквально падала от хохота. Ее забавляли мои истории про сотню "колдуний" с белыми волосами и челками, которые ждали меня у трапа самолета, когда в 1959-м в первый раз прилетела в СССР. Или про то, как в другой приезд мы с Володей отправились на морской вокзал в Москве, чтобы брать теплоход. — На речной вокзал. — Речной, безусловно. И одна толстая тетка в очереди как двинет мне в сердцах локтем в бок: "Надо же, работает под Марину Влади!" Белка лежала... Мы с ней без конца шутили, дурачились. Общались, как две девчонки. Но моментами она напоминала мне погоду в Бретани. На этом полуострове во Франции непредсказуемый климат. Только что шел дождик, через десять минут глаза слепит солнце, потом вдруг буря и снова тишина. Белла тоже могла меняться в течение одного вечера. Вначале она радостная, веселая, счастливая, потом отчего-то делалась угрюмой, даже tragique. Принималась рассказывать что-нибудь с драматическими интонациями, скорбным лицом. Выразив себя таким образом, Белла опять становилась спокойной. Ураган, солнышко, штиль... У нее был колоссальный темперамент, более excessif, чем у Володи. Не знаю, как по-русски объяснить. — Чрезмерный? — Со слишком большой амплитудой, да. С большей амплитудой, нежели у него. Высоцкий в жизни был гораздо ровнее Беллы. Нормальный человек, кроме тех периодов, когда напивался так, что падал на пол. А потом исчезал. У Володи были запои, но ежедневно с друзьями он не пил, не мог пить. А Белла, наверное, каждый вечер находилась — есть такое образованное от французского слово — подшофе. Может, из-за этого в ней подчас не было сдержанности, которая свойственна совершенно трезвым людям. Это была ее манера жить. Мне кажется, ей нужно было это состояние опьянения. Разгоряченное, возбужденное. Нужно было быть на взводе, на градусе. Чтобы, зажмурившись, броситься в стихи, в жизнь... — Вы описывали празднование своего бракосочетания с Высоцким в Тбилиси. На этой чудесной земле никто не застрахован от того, что, нарушив утонченность застолья, не встанет какой-нибудь козел с тостом за товарища Сталина. Вы еле удержали мужа от скандала. В схожей ситуации на грузинском банкете Ахмадулина запустила туфлей в номенклатурного поэта. Это дерзость, отсутствие тормозов? Или все-таки неустрашимость, по части которой не раз давала фору мужчинам? — Думаю, это храбрость. Храбрость и темперамент, о котором я говорила. Не сдерживаемый темперамент. Белла знала, что может себе позволить то, чего не позволяют другие, может быть немножко скандальной. Красивая, знаменитая. Особая поэтесса, которую все слушают. И потом, ей было полностью безразлично, что про нее скажут. Не трогало, что вокруг будут тем или иным эпатированы. В ней не было ни капли мещанства. — Откуда это шло? — Ха! Это свобода. Опять же темперамент. Ощущение, что ты кто-то. Белла прекрасно понимала: она не как все. Она — исключительная. — В "Возвращении Набокова" Ахмадулина любовно запечатлела вашу красоту и "влиятельное великодушие" (вот она сатисфакция за минуты давнишнего конфуза!). Однако при самом замечательном отношении к женщине, как сказала нам, никогда с ней не станет "судачить". Тем не менее не все же о возвышенном... Наверняка случалось обсуждать наряды, духи, косметику, да мало ли что еще. Что? — Недавно меня снимали для телевизионного проекта о Марчелло Мастроянни. Я теперь никому не даю интервью. За несколько лет сделала исключение только для документалистки, решившей рассказать о Марчелло, и для вас. С Мастроянни я начинала в кино. Он мой прекрасный партнер и просто милый друг. А с Беллой я очень тесно общалась, мы были настоящие подруги. Как сестры. Мне хочется, чтобы вы сделали о ней хорошую книгу. — Марина, мы вам признательны. — (Смеется.) Вы можете... Я действительно сейчас закрыта, отказываюсь от встреч. Но Белка — это дорогая часть моей жизни, которая потом... исчезла. О чем только мы с ней не трепались. Она, между прочим, была чрезвычайно кокетлива. У Беллы редкая красота. Мужики по ней сохли. Белка на этот счет не заблуждалась. Сознавала свою силу. О-хо-хо, еще как! Я ее критиковала: "Зачем ты так много кладешь на лицо косметики?" — Прислушивалась к вам? — В этом нет. Совсем нет. А так — мы советовались друг с другом. Рассказывали о своих огорчениях, надеждах. Белла была одной из тех, с кем я могла говорить именно обо всем. Я ей доверяла. Не стеснялась пожаловаться, не пожаловаться — открыться, как мне тяжело. Она сочувствовала тому, что в Москве тревожусь за сыновей, учившихся во Франции, за Володю, расстраиваюсь, что вынуждена почти не сниматься. А в Париже места себе не нахожу от страха, что с мужем случится плохое. Я подсчитала: семьдесят раз прилетала в Советский Союз, чтобы его спасать. — Ахмадулина пыталась помочь? — Помогала тем, что было кому душу излить. А как реально Белка могла мне помочь? — Все знала, но заявляла: "В жизни не видела Высоцкого пьяным". Партизанка. — Может, Белла и не видела, как страшно он напивался. Могла всего не знать. Но если и знала, для нее это было не обсуждаемо. С кем угодно. Такова Белла. Стена... — У вас есть ее подарки? — Белла мне не дарила своих украшений. Ей нравились крупные кольца с большими камнями. Я такие не ношу. И шляпы не мое. У Беллы они позднее появились. С возрастом. Ей шло. Она была шикарная женщина. Что у меня есть от Белки, так это исписанный ее почерком листочек бумаги со стихотворением, которое родилось в связи со смертью моей сестры Тани, Одиль Версуа,— дивно красивой, тоже актрисы. Одиль умерла от рака ровно за месяц до ухода Володи. Белла была дружна с ней, встречалась в Москве, Париже. Мы с сестрой ходили на Беллин поэтический вечер в театре Кардена... После Володиной смерти первое время я волей-неволей прилетала в Москву, чтобы уладить его дела. В один из моих сумбурных приездов мы коротко встретились с Белкой. Постояли, обнявшись, и в какой-то момент Белла протянула мне клочок светло-коричневой шершавой бумаги — в такую в СССР тогда заворачивали продукты. На ней был текст. Видимо, Белла его сочинила спонтанно, где-то ее настигли воспоминания об Одиль. Сегодня утром я честно пыталась отыскать листок. Обидно, так и не смогла. С этим переездом... До сих пор не все разобрала. — Сами вы сделали Ахмадулиной царский подарок, под новый, 1977 год, пригласив с мужем во Францию. — Борис сказал, что они с Беллой хотели бы приехать в Париж, и я согласилась их пригласить. Сделала официальную бумагу. Предложила: "Живите у меня дома". Отдала ключи от квартиры. После смерти мамы я не могла находиться в Мэзон-Лаффите, сильно тосковала. Сдала виллу, перебравшись в район Монпарнаса. Назад вернулась лишь спустя шесть лет, когда Володя сказал: хочет начать жизнь с чистого листа. Бросить наркотики, уйти из театра, засесть за роман. И я снова с энтузиазмом вперлась сюда, отремонтировала дом, все вычистила, вылизала, купила новую мебель. — Вы же снимали квартиру на Рю Руссле, 28? Мы пару раз проходили мимо этого дома. — Да? Я люблю этот район почти в центре Парижа. У меня там была малюсенькая квартирка. Три комнатки. Одна — спальня, где только большая постель и камин. Еще такая же маленькая гостиная. Рядом спальня для сыновей. Тесновато, но для Беллы с Борей было прекрасно. Они в основном жили вдвоем. Я лишь наведывалась, потому что в ту зиму, если не путаю, снималась в Венгрии. Время от времени мы сходились в квартире все вместе. Что-то готовили на крошечной кухне и проводили чудный вечер за разговорами. Как-то я прилетела, открываю дверь, а Белла возится у плиты. Жарит на сковородке замороженные блины с сыром. Странно, столько важных вещей забыла, а пустяковый эпизод почему-то остался в памяти. Даже запах помню: какая-то гадость, полуфабрикат. Надо мне было ясней объяснить, где стоит делать продуктовые покупки. — Это вы в Париже перекрасили Ахмадулину в блондинку? Ей шло? — Ей было не хорошо. Но Белла сама покрасилась. Вернее, попросила меня отвести к своему парикмахеру. Я дала ей мастера, который занимался моими волосами. От него Белка вышла блондинкой. Зачем ей это понадобилось? Я говорю, она любила мазаться, по-разному стричь волосы. Менять лицо. — Несмотря на то что вы урывками бывали во Франции, оказывается, находилось время для экспериментов над внешностью Ахмадулиной. А погулять по Парижу? Показать любимые места, заглянуть в магазины? — По магазинам Белла ходила с Борисом. А по городу, если я была свободна, мы много слонялись. Как все нормальные люди в Париже. Сидели в знаменитых кафе, итальянских ресторанчиках. Пару раз я заказывала столик в марокканском: обожаю марокканскую кухню. — Ахмадулину боязно было отпускать одну? Она описывала, как заблудилась с приехавшим в Париж Высоцким в самом центре — возле "Гранд-Опера". Он тогда усмехнулся: "Знаешь, в одном я тебя превзошел... я ориентируюсь еще хуже, чем ты". Может, это особый ген, присущий великим? — Вы так считаете? Почему? — А помните диалог Ахматовой и Цветаевой, накануне войны они договариваются по телефону о встрече на Большой Ордынке? "Я позову сейчас нормального человека, чтобы он объяснил, как до нас добраться". Это Анна Андреевна. И ответ Цветаевой: "А нормальный человек сможет объяснить ненормальному?" — (Смеется.) Припоминаю. Кажется, я это когда-то читала... Значит, Белла с Володей тем более гении. В Париже надо сильно постараться, чтобы потеряться. Город маленький. Люди гуляют пешком из конца в конец. А они, хоть и как дети: ходили, смотрели по сторонам, говорили, как замечательно, но не дети все-таки. Белла всегда хотела быть услышанной Белла всегда хотела быть услышанной Фото: Владимир Савостьянов / Фотохроника ТАСС — Они — это Ахмадулина, Мессерер и Высоцкий? — В первую очередь Белла. Ну и Володя отчасти. В нем была так трогавшая меня ребячливость. А Борис? Борис другой. Очень спокойный. С Беллой он был слишком... патерналист. Как отец. Постоянно опекал. Показывал, что с ней возится. Такие штуки, которые мне не нравились. — Ахмадулина вам говорила, что за письменным столом вашей квартиры осмелилась на письмо Набокову в Монтре? — Нет. Меня тогда долго во Франции не было. И ответ из Швейцарии принесли в мое отсутствие. Так что история ее встречи с Набоковым прошла мимо меня. Жаль. Я тоже восхищаюсь им как писателем. — Вы сказали, что после смерти Высоцкого многие его друзья оказались экс-друзьями. И добавили: "Вся моя жизнь Россией исковеркана". Горько, что так. Но нельзя представить в разряде экс-друзей Ахмадулину, написавшую спустя семь лет после ухода Высоцкого: "...навряд ли найдется такая мятная прохлада, которая когда-нибудь залижет, утешит и обезболит это всегда полыхающее место". — Я, вероятно, не совсем правильно выразилась. Говоря про экс-друзей, имела в виду, что мерзкие маленькие людишки, вившиеся вокруг Володи, паразитировавшие на нем, вдруг объявили себя его лучшими друзьями. Они, как заметил Саша Митта, чемоданами таскали с собой размноженные фотографии, на которых случайно оказались рядом с Высоцким. А те, кого Володя считал своими товарищами, принялись печатать о нем всякие небылицы. Предали его. Что уж говорить обо мне. Меня в Москве предала большая часть Володиного окружения. Распускали слухи, злословили, что Марина такая-сякая, что у Высоцкого была своя жизнь и другая баба... Но это, разумеется, не Саша Митта, не Аксенов. И уж, конечно, не Белла. — Исключено и то, что она, подобно многим в нашей стране, осудила ваш новый брак — с Леоном Шварценбергом. "Подобно", а тем более "многим" — разве это про Ахмадулину? — Так пошла жизнь, что мои контакты в России сузились. И с Беллой я сталкивалась все реже, так как практически перестала появляться в Москве. Я была в страшном отчаянии, никого не хотела видеть, не понимала, как жить. Кроме встречи, когда Белка отдала мне стихотворение об Одиль, возможно, были еще, но мне запомнилось, как мы обедали (по прошествии какого-то времени) в большом ресторане около монастыря, где похоронен Чехов. — Это Новодевичье кладбище. Там теперь лежит Ахмадулина. — Отчего Белла умерла? — Онкология. — Как у моей мамы, Одиль, Андрюши Тарковского... Как у Леона. Мой последний муж (одно время он работал министром здравоохранения) сам был врачом-онкологом. Он лечил Одиль, на этой почве мы и познакомились. Леон вытащил меня из тяжелейшей депрессии. Безусловно, так пылко любить, как Володю, я его не могла. Но нас связывали светлые, глубокие отношения. Леон — редкий человек. Когда выяснилось, что у Тарковского рак, он поместил его в свою клинику, бесплатно лечил. Оттуда Андрей с женой, сыном и тещей перебрался ко мне в Мэзон-Лаффит. Лежал у нас. Вроде бы появилась надежда. Но нет... Потом Леон четыре года боролся со своей болезнью. Дошла ли до Беллы весть о его смерти? Не знаю. Они не были знакомы. Темы моего замужества после ухода Володи мы с ней никогда не касались. Это ведь, в общем, из разряда не обсуждаемого. И для нее, я думаю, не осуждаемого... — Как вы узнали о смерти Ахмадулиной? Она стала для вас одной из утрат в веренице потерь, которые постепенно перестают оглоушивать? — Цепь смертей... Они ходят за мной по пятам. Исчезают самые близкие, родные, без которых не хватает воздуха, трудно дышать... Вы спрашиваете, явилась ли смерть Беллы для меня одной из уже привычных утрат? В каком-то смысле — да. Ведь я теряла и более близких людей. И все-таки... Ее уход — это не то, что случилось где-то далеко от меня. Не то, к чему я смогла бы отнестись с философской печалью уставшего от горя человека. О том, что Беллы больше нет, мне сообщил Костя Казанский. Он музыкант, работал с Володей. С Костей мы репетировали моноспектакль по книге "Владимир, или Прерванный полет". На одной из репетиций он сказал: "Ахмадулина умерла". Не могу передать, что я ощутила. Слишком много всего всколыхнулось в памяти. Мне показалось, умерла не семидесятилетняя... Белла с какого года? Книга Марины Завады и Юрия Куликова «Белла. Встречи вослед» выходит в издательстве «Молодая гвардия». Собеседниками авторов стали Владимир Войнович, Марина Влади, Азарий Плисецкий, Лора Гуэрра, Михаил Шемякин, дочери поэта Елизавета и Анна Книга Марины Завады и Юрия Куликова «Белла. Встречи вослед» выходит в издательстве «Молодая гвардия». Собеседниками авторов стали Владимир Войнович, Марина Влади, Азарий Плисецкий, Лора Гуэрра, Михаил Шемякин, дочери поэта Елизавета и Анна — С тридцать седьмого. — Пфф, я забыла, что на год и месяц ее моложе. Мы же отмечали Беллин день рождения десятого апреля, а мой — десятого мая... Понимаете, меня охватило странное чувство, что ушла не пожилая семидесятитрехлетняя женщина, а молодая Белка, изменчивая, как погода в Бретани. Моя подружка. А вместе с ней канула огромная и такая важная часть моей жизни. Мэзон-Лаффит — Париж | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика