Главная » 2018 Июнь 23 » Двое на Севере
21:20 Двое на Севере | |
Ненцы говорят, что где-то в заполярной тундре есть племя одноногих людей. В одиночку они ходить не могут, но вдвоём они не только ходят, но даже бегают… Это, конечно, легенда. Но именно вдвоём, обнявшись, только и можно было выжить в кровавых буранах XX века. И не только выжить, но и сделать великие открытия. Впрочем, не будем спешить, а заглянем в российское начало ХХ века. Не то революция, не то переворот. Хаос, митинговщина, блоковские «Двенадцать». Троцкий на трибуне, Ленин на броневике, Колчак в Сибири, Деникин в Крыму, а «впереди Исус Христос». Но времена не выбирают, в них кто может выживает. В сибирском Ново-Николаевске (ныне Новосибирске) они оба были проездом. Он – Николай Урванцев, 30-летний геолог, высокий − метр, наверно, восемьдесят, − в очках, в пыжиковой шубе и в оленьих унтах, − обедал в местном купеческом ресторане в компании золотоискателей-таёжников и рассказывал им о своей первой экспедиции в норильские тундры. А она − Елизавета Найдёнова, московская медсестра, − сидела в другой компании, но слушала его. Да и как было не слушать, когда он в полный голос, на весь ресторан говорил о местах необыкновенных – Заполярье, тундры… И про своё лодочное плавание по Карскому морю на Диксон, где он на пару с Бегичевым нашёл погибших норвежцев и почту легендарного Амундсена… И вдруг, рассказывала Елизавета Ивановна спустя полсотни лет, «очкарик этот встаёт для тоста». Смотрит на неё и произносит: «Прошу всех выпить за эту женщину, потому что эта женщина будет моей женой». Все, конечно, хохочут, а он продолжает совершенно серьёзно – ему-де предстоит большая жизнь, масса северных экспедиций, но именно с этой женщиной он может пройти по жизни, не боясь никаких трудностей. И после обеда пошел её провожать. О чём они говорили? Конечно, он рассказывал о себе… С детства, начитавшись Нансена, Пржевальского и других великих путешественников, он мечтал о Севере, просто бредил им! И когда в Томском технологическом институте старшекурсник Александр Сотников предложил ему, первокурснику, отправиться на Таймыр, где у отца и деда Сотникова ещё в XIX веке были угольные копи, Урванцев согласился не раздумывая. Если они найдут каменный уголь в низовьях Енисея, Сибирь оживёт, караваны судов пойдут по Северному морскому пути и Ледовитому океану! Деньги на эту экспедицию Сотников получил у правительства Колчака. Морской адмирал Колчак тоже мечтал освоить Северный морской путь. И всё лето 1919 года небольшая, всего семь человек, поисковая экспедиция Сотникова и Урванцева работала в норильской тундре. Они долбили штольни в вечной мерзлоте, собирали образцы пород, нашли выходы угольных пластов, а когда вернулись осенью в Томск, там уже были большевики. Сотникова и Урванцева арестовали, причём Сотникова как атамана белого енисейского казачества тут же и расстреляли. А геолога Урванцева выпустили: ленинской России, как и Колчаку, тоже был нужен Северный морской путь. И уже на деньги Совнархоза Урванцева отправили в новую экспедицию для разведки Норильского каменноугольного месторождения. Два года он провёл в таймырской тундре, нашёл там каменный уголь и признаки меди, никеля и платины, на собачьих и оленьих упряжках обследовал чуть не весь Таймыр, аж до Диксона добрался на лодке!.. Теперь, в Ново-Николаевске, провожая Лизу из ресторана, Урванцев соблазнял её рассказами о своих приключениях. Даже попробовал поцеловать, но получил пощёчину. Однако не успокоился, выспросил её московский адрес, по которому она проживала с мужем-профессором, и через пару месяцев, оказавшись в Москве, постучался к ним в дверь… Так она стала его женой. Но не только! Тихая медсестра, она уже в медовый месяц круто изменила свою жизнь и решительно включилась во все его хлопоты по организации новой таймырской экспедиции. То есть вокруг уже гулял НЭП, «жизнь налаживалась», а они снаряжались бог знает куда, в Заполярье! Впрочем, и при НЭПе это оказалось делом нелёгким, напишет потом Урванцев. Знаменитых золотых червонцев, только что введённых, у них не было. Вместо денег Урванцеву выдали так называемые «чеки взаиморасчётов», нечто вроде нынешнего «безнала». Только чеки эти ни в одном частном магазине не брали, требовали наличные. И тут их выручил Вениамин Свердлов, брат Якова Свердлова, председателя ВЦИК. Он помог обменять чеки на товары, дефицитные в Сибири, – ситец, чай, сахар и табак, − с тем, чтобы в Сибири они обменяли всё это на полушубки, валенки и прочее снаряжение, которого нет в Москве. v troem.jpg Участники экспедиции 1923 года. Елизавета Урванцева и Николай Урванцев (в центре) Затем Елизавета с запиской от Свердлова отправилась к Николаю Семашко, наркому здравоохранения. Наркома в наркомате не оказалось: он, простуженный, лежал дома. Недолго думая Елизавета заявилась к нему домой – в то время это было нормально. Рассказала о норильской экспедиции и подала целый список медикаментов, необходимых не только для зимовки геологов, но и для лечения местных жителей. Семашко посмотрел список, кое-что добавил, а потом сказал: «Вот вы люди молодые, целый год будете так далеко, на Севере! А следующий, 24-й год надо же вам как-то празднично встретить!» И дал записку на склад – отпустить экспедиции хорошего вина и шампанского. Потом, на зимовке, напишет Урванцев, мы при встрече Нового года от души помянули Семашко добрым словом… Добыв лекарства и мануфактуру, Елизавета выехала с этим богатством в Ново-Николаевск, или, по-нынешнему, Новосибирск, где обменяла ситец на валенки и полушубки. А Урванцев остался в Москве − доставать буровое оборудование, моторы, взрывчатку и прочее снаряжение. Иными словами, она стала ему не только женой, но и партнёром. И тем же летом на барже отправилась с ним и со всем снаряжением по Енисею из Красноярска в Дудинку... Однако, пока они плыли, лето закончилось, началась осень, а с ней и заполярная непогода. Но это не остановило Урванцева, уж очень ему не терпелось показать молодой жене свои норильские открытия. Он усадил её в нарты, запряг трёх оленей и налегке, с удалью настоящего каюра помчался по тундре из Дудинки к норильским копям. По местным понятиям, расстояние было всего ничего – меньше сотни километров, один аргиш, то есть день пути. Не знаю, пел ли он ей «увезу тебя я в тундру, увезу к седым снегам», но большие седые снега настигли их буквально посреди пути. Вдруг всё вокруг завыло и почернело, это налетел буран, да такой, что олени остановились, захоркали и легли в сугроб. Урванцев выругал себя не по-детски – он был уверен, что к вечеру привезёт жену в Норильск, и не взял с собой ни спального мешка, ни оленьих шкур, ни даже компаса. Оставалось одно: выкопать яму в снегу и улечься там вдвоём и в обнимку. В этой снежной, на вечной мерзлоте и «брачной» в кавычках постели им пришлось провести всю «медовую» ночь. Спали, конечно, по очереди, слушая стук сердец и сторожа дыхание друг друга. Так Елизавета Урванцева в свои тридцать лет стала полярницей, но это было лишь первое полярное крещение! Как рассказать вам об их жизни и работе в Норильске, когда там никакого Норильска ещё не было и в помине? Если бы я был Дзига Вертов, Роман Кармен или хотя бы Артур Пелишьян, то под «Танец с саблями» смонтировал бы зажигательный бобслей из коротких кадров каторжного труда первых шестидесяти геологов и рабочих в норильской тундре, как в полярной ночи они вручную, кайлами долбят шурфы и штольни в вековечной мерзлоте… jena.jpg Елизавета Ивановна Урванцева Как на оленях волоком тащат из Дудинки брёвна и вручную, без всякой техники строят там, на Нулевом пикете, свой первый бревенчатый дом… И снова долбят и кайлуют эту чёртову мерзлоту… Зубилами и кувалдами выгрызают и выдалбливают образцы пород… И даже в буран, держась за канат, пробиваются из своих палаток к штольням… И снова ручным буром бурят и выгрызают образцы пород… И в жестокий мороз и пургу лазают по сопкам, ищут выходы медоносных пластов и каменного угля… И опять, опять, в черноте полярной ночи, при свете примитивных ламп, поливают бур соляным раствором и вручную бурят и бурят вечную мерзлоту… И, поднимая канатом тяжёлую гирю, бьют ею образцы пород, дробят их, чтобы обследовать через лупу и ссыпать в мешочки для будущих химических анализов в Москве… Даже в кино и под бодрую музыку вы бы поняли, что то была адова работа. А теперь растяните этот бобслей на длинные месяцы без солнца, при температуре минус тридцать и ниже, и – без всякого результата! Вся добытая порода – пустая! Даже без признаков ценных металлов! urvanzev.jpg Николай Николаевич Урванцев И Урванцев сорвался. В том первом деревянном доме, который теперь стоит в Норильске домом-музеем Урванцева, он всё чаще стал запираться в кладовой, где хранился бочонок со спиртом. И пил один. Елизавета боялась, как бы об этом не узнали рабочие, и как-то утром, когда он, шатаясь, вышел из кладовки, сказала с презрением: «Эх ты, полярник!». Этого оказалось достаточно, он сказал: «Прости. Этого больше никогда не повторится!» Разделся до пояса, вышел в полярную ночь, стал растираться снегом. И с этого дня делал это каждое утро, невзирая даже на сорокаградусные морозы. Впрочем, одно развлечение у них всё-таки было – граммофон, который Елизавета купила на рынке в Красноярске. После работы они собирались в единственном деревянном доме и слушали Шаляпина, Собинова, Нежданову и других знаменитых певцов того времени. Послушать граммофон съезжались оленеводы из самых далёких стойбищ. И как-то в знак благодарности за «поющую машину» даже пригласили Урванцевых на камлание шамана… Но культурные развлечения устраивали не всех. Однажды повар предупредил Урванцевых, что среди рабочих образовалась банда из бывших золотоискателей, они собираются убить начальника и захватить кладовую со спиртом. Теперь Урванцевы спали одетые и с оружием в руках. Ночью, когда за дверью послышались шаги и тихие голоса, Урванцев распахнул дверь и, стоя с пистолетом в руке, громко сказал: «Назад! Или буду стрелять!» За его спиной стояла Елизавета с ружьём наизготовку. Бандиты струсили и сбежали. Работа экспедиции продолжалась, снова вручную, кайлами они долбили шурфы и штольни… зубилами и кувалдами выгрызали из вечной мерзлоты образцы породы и в буран, держась за канат, пробивались из своих палаток к штольням… При этом Елизавета как медик экспедиции постоянно следила за здоровьем рабочих. Баня дважды в неделю, чеснок и строганина из свежемороженой рыбы ежедневно − ещё Обручев заметил, что строганина лучшее средство от цинги. Но как-то приехал гость из Дудинской экспедиции топографов: «Беда! В экспедиции дурная болезнь! Из-за неё рабочие избивают жён!». Елизавета на оленях помчалась туда. Осмотрела и рабочих, и жён. А потом спросила: «Где у вас кладовая? Там может быть инфекция». Ей показали, она вошла в кладовую, увидела бочонок со спиртом, взмахнула топором и разрубила его. Начальник экспедиции бросился к ней с ножом, но она снова подняла топор: «Зарублю!» − «А зачем ты спирт разлила?» − «Потому что нет у вас никакого триппера! Цинга у вас! В бане не моетесь, чеснок и строганину не едите, только водку жрёте!»… А к весне Урванцев нашёл тут и каменный уголь, и никель, и даже платину. Можно было праздновать победу, но рабочие потребовали деньги, зарплату за всю зиму. А денег не было. Москва, бухгалтерия Центрпромразведки, должна была ежемесячно перечислять в Красноярск на счёт Урванцева деньги на оплату рабочих. Но за всю зиму не пришло ни рубля! Назревал бунт, рабочие грозили прекратить работы, и нужно было кого-то посылать в Москву за деньгами. Но кого? Урванцев не мог оставить экспедицию даже на неделю. И Елизавета одна отправилась из Норильска в Москву… Вот как рассказывают об этом сами Урванцевы. «Расстались мы с ней уже во второй половине мая, добиралась она до Дудинки довольно долго. Началась оттепель, днём таяло, снег под санками оседал, олени глубоко проваливались, приходилось стоять и ждать, когда ночью хоть немного подморозит. В Дудинке ледоход на Енисее начался 10 июня по высокой воде, так что льдины выпирало на берег. Вслед за льдом из Туруханска 15 июня пришёл катер «Хлебопродукт» и скоро пойдёт обратно. О пароходах вестей нет, когда придут, неизвестно. Пошла Елизавета Ивановна к капитану катера просить, чтобы он её взял. Мест ни в каюте, ни в кубрике нет. Согласилась ехать на палубе. Там поставили маленькую палаточку. В ней и жила неделю, пока приехали в Туруханск. Оттуда катер пошёл вверх по Нижней Тунгуске, а она осталась на берегу ждать следующей оказии…» «Так, мелкими катерами, в конце июня я добралась до Нижнеимбатского, большого селения в 200 км от Туруханска. Здесь пусто, нет никаких катеров, даже самых мелких. Узнала, что иногда, в случае крайней нужды, вверх по Енисею ходят бечевой на собаках. То есть собак запрягают в бечеву, они бегут по берегу, тянут лодку. А хозяин сидит на корме и правит. Если попадётся приток или речка, человек пристаёт к берегу, собак берёт в лодку, переправляется, их высаживает, и они снова тащат лодку дальше. Чтобы не ждать, решила плыть этим видом транспорта. Лодку мне дали, но из ездовых нашлась только одна собака. А до Красноярска 1000 километров! И всё-таки отправилась! Через 100 километров, в Верхнеимбатском, меня сфотографировали топографы, когда подъезжала к берегу на лодке с одной собакой, и подарили мне снимок на память. В Подкаменной Тунгуске наконец увидела катер, который собирался плыть в Енисейск. На нём и удалось устроиться. Через 5 дней оказалась в Енисейске, где пересела на пароход в Красноярск, и в конце июля добралась до Москвы…» Нет, вы, пожалуйста, представьте: от Норильска до Красноярска в одиночку на оленях и собаках! Всё-таки прав был Николай Алексеевич: «Есть женщины в русских селеньях»! «В Москве сразу пошла в Центрпромразведку, к начальнику. Доложила об успешном ходе работ, но оказалось, что денег у них нет – все разошлись по другим экспедициям. Я отправилась в Государственное геологоразведочное управление к Ивану Михайловичу Губкину. Губкин подтвердил, что деньги должны быть выделены, но ехать за ними нужно в Петроград, в Геологический комитет»… В Петрограде, на Васильевском острове, на заседании учёного совета Геолкома, Елизавета Ивановна зачитала членам совета доклад Урванцева о сделанных открытиях, представила смету расчёта с рабочими. Но и тут денег нет, все распределены по другим экспедициям. Елизавета Ивановна не выдержала – показала фотографию, как она добиралась по Енисею на лодке, запряжённой одной собакой, и стала рассказывать, каково это – зимой, в сорокаградусные морозы, работать в норильской тундре. Члены совета, сами геологи, вызвали главного бухгалтера, а тот предложил снять понемногу со смет каждой экспедиции Геолкома и так собрать необходимую сумму… Через неделю, в начале августа 1925 года, Урванцева выехала скорым поездом в Красноярск. Деньги – огромную сумму и даже часть серебром – везла в корзине с бельём. А ещё через полгода, когда оба Урванцевых уже были в Ленинграде и Николай Урванцев работал в своём кабинете в Геолкоме, к нему зашёл профессор, заведовавший лабораторией, положил на стол два брусочка – красный (медный) и белый (никелевый) − и сказал торжественно: «Вот вам первый норильский металл из привезённой вами руды!» Это была полная победа! Урванцев стал готовиться к новой экспедиции и даже сконструировал особую, из трёх секций, раскладную шлюпку − непотопляемую, для плавания среди льдов по заполярным рекам. Оставив жене чертежи этой шлюпки, он вновь отправился в Норильск, а Елизавета Ивановна осталась в Питере − заканчивать медицинский институт. Уникальную шлюпку питерские корабелы построили в срок, но Геолком её строительство не оплатил. И тогда, чтобы всё-таки отправить мужу эту шлюпку, она продала свою меховую шубу, костюм и другие вещи. И жила на одном хлебе, зарабатывая на жизнь стиркой больничного белья и мытьём полов. А когда в августе 1930 года ледокол «Георгий Седов» высадил на Северной Земле четырёх полярников-зимовщиков − Ушакова, Урванцева, Ходова и Журавлёва, − Елизавета придумала и организовала ставшие потом знаменитыми на всю страну радиопередачи для полярников. В этих передачах принимали участие Отто Юльевич Шмидт, Сергей Владимирович Обручев, Рудольф Лазаревич Самойлович, знаменитые артисты, жёны полярников и – регулярно − сама Елизавета Урванцева. Слушала эти передачи вся страна, поскольку Арктика в начале века была так же популярна, как космос в его конце. И в каждой передаче Елизавета Ивановна докладывала мужу о событиях на Большой земле. Там, на Северной Земле, даже в лютые морозы его согревал её голос. В 1931-м огромные газетные заголовки победоносно сообщили: «Дирижабль «Граф Цеппелин» с советско-германским экипажем летит через Ленинград в Арктику!» Эта новость была для Елизаветы Урванцевой сказочным подарком! Она тут же связала для мужа пуховые перчатки, приготовила собственные конфеты из свежей земляники, накупила на рынке огурчиков-помидорчиков и любимые цветы своего мужа – левкои. И со всем этим грузом – на аэродром. Правда, когда «Цеппелин» сел в Ленинградском аэропорту и Шмидт и другие члены экипажа вышли из подвесной кабины, Елизавету Ивановну к ним не пустили. Но позже она всё-таки пробилась в ресторан, где они обедали и… Телеграмма-молния: «Северная Земля Урванцеву тчк летит Цеппелин зпт с ним левкои тчк». К сожалению, левкои до Урванцева не долетели: из-за густого тумана «Цеппелин» изменил курс и не попал на Северную Землю. Но радиограмму полярники получили и поздравляли Урванцева с такой женой. А ещё через год она и сама стала знаменитой зимовщицей. 30 октября 1934 года ленинградская комсомольская газета «Смена» сообщила: «Недавно в Ленинград возвратилась группа геолога Урванцева, зимовавшего на островах Самуила. Мы начинаем печатать записи из дневника врача Е.И. Урванцевой, зимовавшей с мужем уже третий раз»… Из архивов ленинградского «Большого дома» − «Дело № 00806»: Ордер №9/981 от 11 сентября 1938 года Выдан сотрудникам Управления Государственной Безопасности УНКВД по Ленинградской области для производства обыска в квартире № 190 дома № 61 по Лесному проспекту и ареста гражданина Н.Н. Урванцева. Начальник Управления НКВД по Ленинградской области Гоглидзе. Арест санкционировал замнаркома Берия. Согласовано с прокурором СССР… Урванцев Николай Николаевич Родился 17 (29) января 1893 года в семье купца в Нижегородской губернии. 1918 год − окончил горное отделение Томского технологического института. 1919 год – участие в Норильской геологической экспедиции белогвардейца А. Сотникова (расстрелян в 1920 г.)… 1922 год – награждён медалью Пржевальского (Правительство РСФСР) и именными золотыми часами (от правительства Норвегии) за находку почты Руаля Амундсена. 1932 год – награждён орденом Ленина за горно-разведочные работы на месторождениях Норильск-1 и Норильск-2, а также за исследования на Таймыре и Северной Земле. 1934 год – премирован Советским правительством легковым автомобилем за внедрение автотранспорта в Арктике. 1935 год – присуждена степень доктора геологических наук. Во время обыска изъяты: Орден Ленина – 1 шт. Медаль Пржевальского – 1 шт. Именные золотые часы (производство Норвегии) – 1 шт. Охотничьи ружья – 2 шт. Книги «Два года на Северной Земле» (автор Н.Н. Урванцев) и экспедиционные материалы… Сейчас об этом снова не принято говорить. А зря! Книга «Неведомый Норильск» сообщает, что только в знаменитые «Кресты» «эффективный менеджер» и вождь народов каждый день бросал больше людей, чем в царские времена туда посадили за полвека! И били там теперь тоже по-новому, по-большевистски. Да так, что уже на девятом допросе Урванцев признался в том, что был участником контрреволюционной диверсионно-вредительской организации. На следующем допросе − что сорвал навигацию 1937 года в Арктике… А Елизавета в это время бегала по питерским тюрьмам, искала его. Нашла в «Крестах». Там ей показали два ордера на её арест и сказали: «Если не перестанете ходить и мешать работать…» И четырнадцать месяцев – четырнадцать месяцев! − его продержали в одиночной камере − продолжали «работать»: допрашивать и бить. И он опять признавался: «Молчал, что норильский уголь не годится для котлов военных судов…»; «Говорил, что на Северной Земле ничего хорошего нет…»; «Скрыл найденные месторождения…». 25 допросов, и на каждом – били! Ленинского орденоносца! Первооткрывателя норильских месторождений! Исследователя Северной Земли и Таймыра!.. Правда, на суде Урванцев, сняв очки, заявил, что все его показания даны под физическим давлением следователей. А очки он снял, полагая, что бить будут прямо здесь, в зале суда. Но судьи на его заявление не обратили внимания. За подрыв государственной промышленности и транспорта, антисоветскую агитацию и участие в контрреволюционной деятельности Военный трибунал Ленинградского военного округа осудил Николая Николаевича Урванцева на 15 лет исправительно-трудовых лагерей. Так эффективные сталинские менеджеры наградили Урванцева за его открытия. То есть не расстреляли. А могли. Ведь за время большевистских репрессий было репрессировано 970 геологов, из них 197 были расстреляны, 83 умерли в тюрьмах и лагерях. Вот и Урванцева – живого! − отправили по этапам в Соликамск, Коканд, Актюбинск… В Соликамске, обходя одну тюрьму за другой, Елизавета Ивановна всё-таки нашла своего мужа. «Облака плывут в Абакан, не спеша плывут облака. Им тепло, небось, облакам, а я продрог насквозь, на века!» – пел когда-то Александр Галич. Но кто напишет о таких, как Елизавета, «сталинских» декабристках, которые шли за своими мужьями по этапам и лагерям? Кто снимет фильм про их «Звезду пленительного счастья»? В 1941 году, в самом начале войны, почти пятидесятилетнюю жену «врага народа», врача-хирурга Елизавету Ивановну Урванцеву мобилизовали на фронт. Она спасала раненых под Ленинградом, прошла с полевым госпиталем от Кольского полуострова до Минска и Одессы, и даже ««Известия» той поры посвятили ей статью «Она победила смерть». jena 2.jpg Е.Н. Урванцева А «врага народа» тоже не забыли. Стране срочно требовались сталь для брони, медь для снарядов и пуль, уголь для кораблей и паровозов. Никель, молибден, алюминий, платина… Эффективный менеджер вспомнил об Урванцеве. И, несмотря на полярную ночь, простого зэка в декабре 1942 года самолётом доставили в Норильск и поставили во главе всех геолого-разведочных работ. А чем были Норильск и Дудинка военной поры? Огромным «Норлагом», куда каждое лето баржами доставляли «человеческий материал» − сотни тысяч зэков. В шахтах, в вечной мерзлоте, они рубили уголь, добывали медь, молибден, никель. Ну а тех, кто болел… Зимой их собирали по больницам, уводили подальше в тундру и оставляли замерзать насмерть. Трупы не хоронили – не копать же могилы в вечной мерзлоте! Нет, трупы свозили на Енисей, на Голый остров, и сваливали горой – с тем, чтобы по весне, в ледоход и паводок, река сама унесла их в океан… «Как-то Урванцев мылся в лагерной бане. Зэк с тюремной татуировкой на груди долго присматривался к нему, а потом спросил: «Это ты открыл Норильск?» «Я», − сказал Урванцев. «А ты не можешь его закрыть?» Свое пятидесятилетие 29 января 1943 года открыватель Норильских месторождений каменного угля, меди, никеля, молибдена и платины встречал на лагерных нарах того же «Норлага». А летом 1943 года из австрийских Альп в Норильск к мужу-зэку прилетела капитан медицинской службы Елизавета Урванцева. Её гимнастерка была украшена боевыми наградами. Урванцев встретил её в аэропорту с букетом тундровых цветов и сказал: «Серебряную свадьбу будем справлять там же, где прошёл медовый месяц». То есть им дали комнату в том самом первом доме, который они построили тут в 1923 году! Но больше они не разлучались никогда! Урванцев был реабилитирован в 1954 году. А спустя пять лет его наградили Большой Золотой медалью Географического общества СССР. В этот день он пригласил к себе друзей, опустил медаль в хрустальный бокал, налил в него водки, сделал первый глоток и передал бокал жене. Она сделала второй глоток, а дальше бокал пошёл по кругу. В 1963-м Урванцев награждён вторым орденом Ленина. И в том же году, в 70 лет, он занял первое место в автомобильных соревнованиях Ленинград − Москва. Хотя на самом деле он вёл машину только от Питера до Москвы и занял второе место. А Елизавета Ивановна вела машину от Москвы до Ленинграда и заняла первое место! Но приз вручили Урванцеву. ...На золотой свадьбе Урванцевых друзья поздравили их следующими стихами: Он сказал ей: «Лизавета! Крым, и Волгу, и Кавказ Мы в другой посмотрим раз! А теперь на Север едем, В тундру снежную, к медведям!» И в Дудинку пароход Их доставил в тот же год. А потом оленей тройка Их в Норильск помчала бойко. Снег летит из-под копыт, Иней из ноздрей валит… Вдруг завыло, загудело, Даль закрылась, почернела… В размышлениях печальных О мешках он вспомнил спальных, Что на базе позабыл – До того он счастлив был! Перспективою сражён, Заскучал молодожён: «Погибаем, Лизавета!» А она ему на это: «Наплевать! Лишь бы вместе погибать!» И примерно через сутки Стихли бури злые шутки. Гименей на этот раз Молодых от смерти спас. И Урванцева супруга Без особого испуга Доказала, что она К службе в Арктике – годна! 20 февраля 1985 года Урванцев скончался в Ленинграде. Елизавета Ивановна пережила его только на 43 дня. Ненцы говорят, что где-то в заполярной тундре есть племя одноногих людей. В одиночку они ходить не могут, но вдвоём, обнявшись, они не только ходят, а даже бегают… И совершают великие открытия. …Сегодня всеми богатствами, открытыми Урванцевыми, опосредованно владеет Владимир Олегович Потанин. Не грех бы ему поставить первооткрывателям Норильска памятник. Из тех самых урванцевских меди и никеля… Автор: Эдуард Тополь | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика
Онлайн всего: 1
Шпионов 1
Друзей 0
Посетители за сутки :