Главная » 2021 Январь 21 » Вторая жизнь Троцкого
10:16 Вторая жизнь Троцкого | |
Посреди зимы я приехал в город Берлингтон, что в штате Вермонт. Все дела были улажены и закончены за три дня. Я начал готовиться к отъезду домой, но вдруг подумал: а почему бы не совместить приятное с полезным и не провести пару дней на лыжном курорте Кокран, что всего в получасе езды на машине? Posted By: Яков Фрейдинon: April 01, 2018 Берни Сандерс Attribution-ShareAlike 2.0 Generic (CC BY-SA 2.0) Берни Сандерс Attribution-ShareAlike 2.0 Generic (CC BY-SA 2.0) Так я и сделал. Поехал на этот курорт, взял напрокат лыжи и с удовольствием покатался два дня. Каждый из этих дней с утра пораньше я ехал к подъемникам, благо, недалеко, а ночевать возвращался в город. Горы в Вермонте довольно низкие и хороши в основном для детей и новичков, не в пример Колорадо или Юте, где мы с женой обычно катаемся. Но что есть, то есть, и на том спасибо. К концу второго дня, когда уже смеркалось и подъемники должны были через четверть часа остановиться, для последней поездки наверх я уселся в подцепленное к тросу кресло. Рядом сел господин лет семидесяти пяти, мы закрыли заслонку и медленно поплыли к вершине накатанной снежной трассы. Лицо соседа мне показалось знакомым, и вскоре я его вспомнил: это был не кто иной, как вермонтский сенатор Берни Сандерс (Bernie Sanders), неудачливый кандидат в президенты США на прошлых предварительных выборах. Я поздоровался, и он обрадовался, что его узнали в лыжном облачении. Мы вместе скатились вниз, причем, несмотря на свой возраст, он оказался довольно лихим лыжником, и я за ним еле угнался. Когда мы сняли лыжи и я стал прощаться, Берни заметил, что у меня акцент, и поинтересовался, откуда буду родом. Когда я ответил, что мои корни в России, он улыбнулся: «Мои тоже». На что я сказал, что в таком случае мы с ним почти земляки, и спросил, надолго ли он сюда приехал лыжничать. Он ответил, что прямо сейчас возвращается в Берлингтон, где у него дом. Добавил, что пойдет на автобусную станцию, откуда ходит шаттл до города. Тогда я предложил его подвезти: у меня рентованная машина, я тоже возвращаюсь в Берлингтон, и ехать вдвоем будет веселее. Берни с радостью принял мое предложение, я сбегал в здание, сдал прокатные лыжи, и мы пошли на стоянку к моей машине. По дороге он въедливо расспрашивал про меня и мои политические взгляды, но я, зная, что он официальный социалист (а в душе, пожалуй, даже коммунист), как мог от вопросов увертывался, стараясь не зацепить его моим консерватизмом. С либералами, коммунистами и социалистами я в дискуссии не вступаю, зная, что их идеи основаны не на трезвой логике и здравом смысле, а на вере, а в вопросах веры дискуссия бессмысленна. Вскоре мы въехали в город и через несколько минут подкатили к заснеженному дому. Берни вышел из машины, выгрузил из багажника свои лыжи, и когда я собрался было уехать, он сказал мне: – Может, зайдете погреться? Куда вам спешить? Я сегодня тоже один, жена уехала к сестре. Попьем кофе, поболтаем, и потом поедете к себе в гостиницу. Я с радостью согласился, поставил машину у его гаража, и мы зашли внутрь. Берни пояснил, что он этот дом купил давно, еще в бытность мэром города, а сейчас останавливается в нем, только когда приезжает в Вермонт из Вашингтона. Это был типичный для Новой Англии небольшой двухэтажный коттедж, обставленный красивой старой мебелью, но без показной роскоши. На стенах гостиной в рамках висело множество семейных фотографий хозяев дома с детьми и внуками, а также везде красовалась улыбчивая физиономия самого Берни Сандерса вместе с сенаторами-демократами и президентами Клинтоном и Обамой. Пока он разжигал камин и хлопотал на кухне с кофеваркой, я ходил вдоль стен и рассматривал снимки. Неожиданно одна фотография привлекла мое внимание: это был портрет Троцкого. Когда Берни зашел в гостиную с чашками и кофейником на подносе, я его спросил, показывая на снимок трибуна русской революции: – Я-то думал, что вы социалист, а вы, оказывается, троцкист. – Да, – усмехнулся сенатор, – я троцкист, но не совсем в том смысле, что вы думаете. Сейчас поясню, – продолжил он, взглянув на мое удивленное лицо, – вот этот господин в бородке и усах, которого все знают как Леона Троцкого, – мой родной… отец. Да-да, не только духовный, а именно родной. Тут я чуть чашку с кофе не выронил: – То есть как отец? Погодите, погодите… Если мне не изменяет память, вы родились в 1941 году… – Да, – ответил хозяин дома, польщенный тем, что я помню, – в сентябре, восьмого числа. – Тогда не сходится! Троцкого ведь убили в августе 1940 года… – Вы что, всегда верите тому, что пишут в газетах и книжках? История – вещь гибкая: один щелкопер придумает какой-то «факт», напишет про него, а потом все от него по цепочке переписывают. Через некоторое время такая придумка становится вроде как исторической истиной. А на самом деле все было совсем по-другому. Такое случается сплошь и рядом. То есть история – это не то, что реально было, а то, что люди думают, как это было. Историю почему-то называют наукой, но по мне это просто беллетристика. Если вам интересно знать правду про Троцкого, садитесь в кресло вот здесь, у камина, пейте кофе с печеньем, и я вам расскажу. Зимние вечера в наших краях долгие, а у меня сегодня болтливое настроение (вспоминая предвыборную кампанию сенатора Сандерса, я подумал, что не только сегодня). Я уселся в кресло у журнального столика, что стоял у камина, а сенатор подошел к книжному шкафу и снял с полки небольшой фотоальбом. Перевернул несколько плотных страниц, нашел то, что искал, и показал мне старую фотографию молодой черноволосой женщины: – Это моя мать Дора Глассберг. Снято примерно в то время, когда она познакомилась с Троцким, то есть в конце 1940 года. Впрочем, давайте по порядку, иначе вы запутаетесь. Берни пододвинул другое кресло поближе к камину, уютно расположился в нем с чашкой кофе в руке и продолжил: – Я уверен, вы знаете, что в 1929 году Сталин выслал Троцкого в Турцию, а потом Леон, опасаясь за свою жизнь, уехал так далеко, как только возможно: в Мексику. Там он начал писать книгу «Сталин», где буквально вывернул этого тирана наизнанку. Кстати, вон эта книга стоит у меня на полке. Вернее, только первый том, так как второй остался незаконченным. В Мехико-Сити Троцкий сначала жил в доме у коммуниста-художника Диего Риверы и его жены, художницы Фриды Кало. Неудобно так говорить про отца, но папаша всегда был большой ходок, ни одной интересной женщины не пропускал. Умудрился даже соблазнить Фриду, хотя она передвигалась в инвалидной коляске. Впрочем, это к моему рассказу не относится. Короче говоря, Сталин решил отца и в Мексике достать. Работу по его ликвидации он поручил лучшему советскому специалисту по мокрым делам Науму Эйтингону, генералу НКВД. Но тут Троцкому несказанно повезло. Генерал втайне относился к нему с пиететом как к организатору Красной армии и близкому к Ленину человеку. Поэтому он решил Троцкого спасти, но сделать все таким образом, чтобы создать иллюзию, будто он задание Сталина выполнил. Тут начинается самое интересное. У Эйтингона была женщина-агент Сильвия Ангелофф, которую он в Мексике внедрил в окружение Троцкого секретаршей. Она была единственная, кому генерал доверял. Он даже самому Троцкому не сообщил про план его спасения: боялся, что тот проболтается. Поэтому все готовилось в глубочайшей тайне. Троцкий жил в укрепленном, как крепость, доме на окраине города, и подобраться к нему было непросто. – Я читал, – сказал я, – что Троцкого вначале пыталась убить группа мексиканских головорезов во главе с известным художником-коммунистом Давидом Альфаро Сикейросом. – Да, это было. Они решили ночью с улицы обстрелять спальню Троцкого, но Леон с женой спрятались за дубовой кроватью, так что покушение провалилось, а Сикейрос с его бандой попал за решетку. После этого по наводке Эйтингона Сильвия посоветовала Троцкому подобрать себе двойника. Нашли одного мексиканского крестьянина, отдаленно похожего на отца, отрастили ему бородку и усы, волосы покрасили, приодели, и когда Троцкий работал в кабинете, двойник гулял по саду за домом, иногда выходил за ворота на улицу в соседнюю лавочку за текилой. Выглядел он довольно похожим. Даже охрана их путала. Порой делали наоборот: отец гулял по саду, а двойник сидел в его кабинете за столом. Лев Давидович Троцкий (1879–1940) Лев Давидович Троцкий (1879–1940) – А откуда вы это все знаете? – поинтересовался я. – Что значит откуда знаю? Из первых рук знаю, от отца. Но слушайте дальше. Еще со времен гражданской войны в Испании у Эйтингона была любовница, испанка Каридад Меркáдер. Ее сына Рамона генерал Эйтингон послал в Мексику для имитации убийства Троцкого. Разумеется, Рамон понятия не имел, что это имитация, был уверен, что действительно убьет. Сильвия привела его к отцу и представила как испанского троцкиста и своего жениха. В августе 1940 года Эйтингон сам приехал в Мексику для руководства операцией и передал Рамону приказ Сталина – Троцкого убить топором. Тут интересный психологический нюанс. Сталин был зациклен на убийствах топором еще со времен, когда его дружок Камо по просьбе Кобы – Сталина зарубил топором ненавистного сталинского отца, пьяницу Виссариона. Кроме того, Сталин видел себя как духовного наследника Ивана Грозного и Петра Великого – те своим врагам головы рубили тоже топорами. Однако в Мексике топор найти совсем не просто. Сперва решили использовать мачете, но как его незаметно пронести в дом мимо охраны? Тогда остановились на небольшом ледорубе для альпинистов – хотя и не совсем топор, но близко. 20 августа 1940 года Сильвия сообщила Троцкому, что на него готовится очередное покушение, надо срочно скрыться. Он переоделся в простую рубаху и холщовые штаны, надел шляпу-сомбреро, под видом садовника вышел из дома с корзиной мусора на плечах, на соседней улице корзину бросил, сел в машину Эйтингона, и они уехали. Тем временем Меркадер зашел в кабинет Троцкого, где за столом сидел двойник и листал журнал, достал из плаща ледоруб, подошел сзади и ударил его по голове. На крики двойника прибежала охрана, Рамона схватили, мнимого Троцкого увезли в больницу, где он и умер. А настоящего Троцкого Эйтингон перевез в Соединенные Штаты. – А кто-то в США про это знал? Я имею в виду официальных лиц. – Что вы, никто не знал! В те годы въехать в США из Мексики было проще простого, никаких документов даже не спрашивали. Эйтингон сказал, что для конспирации Троцкому надо сменить имя, и спросил, какое он выберет. Леон подумал и ответил, что ему и раньше, перед революцией, не раз приходилось менять имена. Его настоящая фамилия была Бронштейн, которая произошла от немецкого Braunstein, то есть коричневый камень-песчаник. Теперь, как он сказал, «его прошлая жизнь, словно камень под ударом молота, рассыпалась в песок (sand)», поэтому пусть его новая фамилия будет что-то вроде Пескова, то есть по-английски Сандерс (Sanders). – Насколько я понимаю, Сталин и все его окружение действительно поверили, что Троцкого убили. Так до сих пор везде пишут… – Разумеется, – сказал Сандерс, – хотя уже после смерти Сталина советское руководство как-то узнало правду. Хрущев, верный сталинист, страшно разозлился и приказал Эйтингона арестовать и упрятать в тюрьму. Там, в тюрьме, он и умер. – Что же было дальше, где Троцкий жил в Америке? – спросил я. – Сначала Эйтингон привез его в Бруклин, что в Нью-Йорке, и поселил у моей будущей матери. Она была коммунистка и с радостью на время упрятала у себя в доме другого коммуниста Леона Сандерса, хотя тогда понятия не имела, что это был Троцкий. Он у нее прожил четыре месяца, но потом уже сам решил, что надо спрятаться подальше, где-то в глубинке. Все же Нью-Йорк – плохое место для укрытия. Моя мать к тому времени была от него беременна мной, и Леон про это знал. Тогда ему было уже 60 лет, однако как мужчина он был хоть куда! В начале 1941 года Сандерс перебрался в штат Кентукки, в город Луисвилл, где и поселился. В полиции сказал, что потерял свои водительские права, и ему выдали новые. Америка была тогда патриархальная страна, и всем верили на слово. В память о том, что он двадцать лет до того руководил Гражданской войной в России, Сандерс-Троцкий даже решил взять себе воинское звание. Но какое? Не генерала же – это привлекло бы к нему внимание и могло вызвать нежелательные вопросы. Поэтому он остановился на скромном звании «полковник» и с тех пор так себя всем представлял: «полковник Сандерс» (Colonel Sanders), а где служил и в каких родах войск, никто деликатно не спрашивал. – А чем же он там, в Кентукки, занимался? На что жил? – спросил я. Attribution 2.0 Generic (CC BY 2.0) Attribution 2.0 Generic (CC BY 2.0) – Он решил, что с прошлыми делами надо кончать: никаких статей, никаких книг, полная конспирация, иначе Сталин узнает правду, и до него обязательно доберется. Денег у него не было, и, чтобы заработать на жизнь, он вначале устроился в какой-то ресторан мыть посуду. Вскоре там же стал поваром. Однажды он вспомнил, как много лет назад его мать чудно готовила жареных кур по ее собственному методу, и он решил попробовать тот старинный рецепт, что помнил с детства. Сразу же это блюдо стало очень популярным. Народ в ресторан пошел чередой. Через некоторое время отец уволился и открыл собственный ресторанчик, который назвал «Жареный цыпленок из Кентукки» (Kentucky Fried Chicken, или KFC). Дело успешно раскручивалось, и уже через год он смог открыть еще несколько таких же ресторанов в Луисвилле и других городах. Организация и руководство были его страстью, а ресторанный бизнес дал ему возможность снова проявить себя в качестве лидера. Компания KFC разрослась по всей Америке, и он стал довольно богатым. Для рекламы фирмы отец решил использовать собственное лицо, резонно полагая, что никому в голову не придет, что Троцкий и полковник Сандерс – это один и тот же человек. Тем более что все считали Троцкого мертвым. – Теперь вспоминаю, где-то про это читал, – сказал я. – Правда вскрылась уже после его смерти, – сказал Сандерс. – Про это писали, но было много всяких домыслов и чепухи. Если войдете в интернет, найдете там кучу полуправды. – Ну, а как же вы? Он как-то поддерживал контакты с вашей матерью, помогал вам? – О да, – ответил сенатор, – он ей часто звонил и, когда стал зарабатывать, посылал деньги, пока она не вышла замуж и ее муж меня не усыновил. Но фамилию я оставил по отцу. Он оплатил мое образование в университете. Помню, когда мне было лет пять или семь, отец приехал в Бруклин, мы поехали на Кони-Айленд, там он катал меня на карусели. В последующие годы он часто приезжал в Нью-Йорк, а когда я вырос, сам стал к нему ездить в Луисвилл. Отец сначала надеялся приобщить меня к куриному бизнесу, хотел передать мне всю компанию, но я интересовался только политикой: видать, гены себя проявляли. Тогда он мне стал давать для чтения свои старые статьи и книги, что были на английском языке. Мы часто беседовали о рабочем классе, буржуазии и теории перманентной революции. Я горд, что был не только его сыном, но и учеником. Интересная деталь: пятьдесят лет назад, то есть в конце 1967 года, на пороге его дома появился молодой человек, который по-русски представился как второй секретарь советского посольства в Вашингтоне. Он сказал, что в Кремле знают правду о его судьбе и осуждают попытки Сталина его убить. Добавил, что они высоко ценят огромный вклад Троцкого в русскую революцию и Гражданскую войну, но по политическим соображениям не хотят об этом говорить публично. Дипломат сказал, что на носу полувековой юбилей создания Красной армии, и от имени правительства пригласил полковника Сандерса приехать в Москву на празднование. Отцу тогда исполнилось уже 88 лет, и он был довольно слаб, но дал согласие, резонно полагая, что времена изменились, и теперь ему нечего бояться. Тем же вечером он позвонил мне и позвал поехать вместе ним в Советскую Россию. Мне это было очень интересно, и я с радостью согласился. Мы прилетели в Москву в феврале, нас принимали в обстановке секретности, но с большими почестями. Поселили в гостинице «Москва», что недалеко от Красной площади. Повели в Мавзолей к Ленину, сделали экскурсию по городу, но отец мало что узнавал, ведь прошло столько лет с его отъезда. Потом на Красной площади был военный парад, мы сидели на гостевой трибуне у Мавзолея. Весьма торжественно в Кремле Брежнев вручил отцу орден Ленина за его заслуги в организации Красной армии. На закрытом банкете в его честь присутствовало все их правительство. Говорили тосты, и было много удивительной еды. Так вкусно я ни до, ни после не ел. Там я впервые услышал, как отец говорит по-русски, и был совершенно этим поражен. Никаких корреспондентов туда не допустили, но у меня был с собой фотоаппарат, и я смог сделать пару снимков. Вот, поглядите. | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика