Главная » 2021 Октябрь 29 » Своя игра. Петр Кулешов
21:51 Своя игра. Петр Кулешов | |
НАЧАЛО ЗДЕСЬ Вы учились в той же школе, где ваша мама работала? Боже упаси! Она преподавала в самых сермяжных школах. Мой дед был директором завода «Станколит». Неподалеку находились бараки, в которых жили рабочие. Этот район почему-то называли Татарбунары (по названию городка в Одесской области. – Ред.). Помню, когда я приходил к маме в школу, там дети разговаривали с изрядным акцентом. Так ведь это же московский Гарлем! Тогда все было именно так. Помню, как-то поздним вечером, коротая время с некой дамой, мы прогуливались по Коптевскому бульвару. И я сказал ей: «Знаешь, тридцать с небольшим лет назад в этом же самом месте после полуночи человеку в очках пройти было невозможно!» А сейчас там гномики на клумбах стоят. Неужели наступили благополучные времена? В смысле подростковой преступности в Москве – это небо и земля! В те времена по поводу салюта в честь 1 мая у кинотеатра «Байкал» сходились огромные массы людей. Они били друг друга так, что никакая милиция не могла их растащить. А все потому, что одни были коптевские, а другие – лихоборские. Вы могли за себя постоять в те смутные времена? Крайне неагрессивно при помощи своей массы и дружеских удушающих приемов. С моей точки зрения, ударить человека в лицо, даже самого отвратительного, подло. Взять его под мышку и по-доброму немножечко придушить куда более гуманно. Вы легко поступили в ГИТИС? Меня взяли сразу на второй курс! Просто ребят оттуда позабирали в армию, и их нужно было кем-то заменить. Поэтому в институт я попал в шестнадцать и окончил его в девятнадцать. В то время в моем понимании режиссер был светочем, человеком с нереальным IQ. По крайней мере, все пьесы он точно должен знать наизусть. Но случай, произошедший со мной еще на первом курсе, мою наивную веру подорвал. Помню, я сидел на репетиции в последнем ряду. Вдруг у режиссера возникла необходимость произнести какую-нибудь реплику из «Гамлета». Он обернулся к моим однокурсникам, которые все были лет на десять старше меня. Все молчат. А я знал много реплик. Вы читали «Гамлета»? Конечно! У меня такое ощущение, что 90 процентов всех книг я прочел к четырнадцати годам. И я сказал: «Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам!» Когда парень на сцене попытался воспроизвести ее, он все напутал. И режиссер закричал на него: «Тебе же студент Кулешов ясно сказал: «Есть многое на свете, друг… Как? Гамбрициус?» Тут я понял, что в театральный вуз не по адресу заехал! Но делать уже было нечего. К тому же учеба мне давалась легко, хотя все прочие студенты себя просто истязали. Я был эдаким Ширвиндтом для бедных. К тому же я неплохо владел инструментом и почему-то в каждом спектакле играл на пианино. Вы скромничаете, а выясняется, что у вас было достаточно насыщенное детство. Вы посещали музыкальную школу. Я не учился в ней никогда, я окончил художественную. Моя бабушка была пианисткой. Она была родом из хорошей дворянской семьи и умела играть на фортепиано. Когда наступили скверные времена, бабушка работала в синематографе тапером. Потом она вышла замуж за большого директора, стала домохозяйкой, родила троих детей и иногда дома музицировала. Играла бабушка очень даже прилично: Бетховена, Шуберта и др. В раннем детстве она пыталась меня научить, но я отлынивал. А когда мне было лет одиннадцать-двенадцать и настала пора чем-то удивлять девочек, я подошел к ней и попросил сыграть что-нибудь попроще. Бабушка показала фокстрот «Джон Грэй». Она повторила три раза, и я с рук научился его воспроизводить. Я гаммы не знал, но мог сыграть фокстрот «Джон Грэй». Впечатление это производило. По большому счету, вы талантливый человек – все схватывали на лету! Я был способным ребенком, но это ни во что толком не вылилось. В детстве умел рисовать. У меня была прекрасная память, хороший слух – с легкостью пародировал чужие языки. Я обладал мелкими способностями, которые пригодились бы мелкому аферисту. Но склонности к аферам у меня никогда не было. Зато у вас обнаружился актерский талант. Да, но стране был нужен русский типаж. Когда я был студентом, моим однокурсником был паренек, похожий на Олега Видова, голубоглазый блондин. Как-то раз мы сидели с ним у института на лавке. К нам подсел мужчина, который на «Мосфильме» набирал массовки. Обращаясь к моему приятелю, он сказал: «Завтра у меня в атаку должны пройти сто хороших русских парней. Ты пойдешь?» Он имел в виду фильм про войну. Приятель ответил: «Только друга моего тоже возьмите!» Мужчина посмотрел на меня скептически и произнес: «Ну, когда у меня в атаку должны будут пойти сто ушастых, толстых, хитрых греков, я тебе скажу!» Как после окончания вуза вас занесло в Ленинград? Это была ссылка из столицы? Просто одна моя однокурсница поехала туда показываться в Малом драматическом театре. Она же не могла играть без партнера, поэтому повезла с собой меня. И вдруг неожиданно руководитель театра Лев Додин, обращаясь ко мне, сказал, что у них через три недели премьера спектакля «Повелитель мух» и что он предлагает мне в нем роль. Я остолбенел: «Какую?» – «Мальчика Хрюшу». Я не читал произведения Уильяма Голдинга и подумал, что вряд ли персонаж с таким именем может быть значительным. Но когда мне показали пьесу, оказалось, что это одна из главных ролей. Я прекрасно знал, что каждый свой спектакль Додин репетирует по три года. А над «Повелителем мух» он вообще работал, по-моему, лет пять. Мне же надо было сделать роль за три недели! На тот момент, да и на нынешний, Театр Додина – один их лучших театров нашей страны. Я испугался и… убежал. И правильно сделал! А вдруг судьба вам давала шанс, который бы перевернул всю вашу жизнь? Я был настолько к этому не готов! Я просто не ожидал. А как вы оказались в Московской государственной филармонии? Просто при советской власти там можно было раз в пять, а то и в десять больше заработать, чем в театре, выступая на разных концертах: от Колонного зала Дома Союзов до детских утренников. Вот я и устроился в чтецкий отдел. В Театр песни Пугачевой вы тоже пошли, чтобы подзаработать? К Алле Борисовне эта история не имела никакого отношения. В те времена некие предприимчивые люди открыли под ее имя фирму и пригласили под «крышу» Театра Пугачевой энное количество актерских коллективов. Я оказался в музыкально-пародийной группе «Зигзаг», проработал там года два. Чуть с ума не сошел! Мы ездили по всему Советскому Союзу, выступали в основном в цирках и в ледовых дворцах спорта. Представляете, какое это безумие – гастроли? Немудрено, что в своих упражнениях со спиртным я уже перекатил на вторую стадию алкоголизма. Я ведь ездил не только с группой «Зигзаг», но и с суперзвездами: с Жанной Агузаровой, с Михаилом Муромовым и другими – разбивающим. Такой человек нужен в момент, когда артисту необходимо сделать в концерте паузу. А как это провернуть, когда в ледовом дворце собралось десять тысяч не вполне трезвых людей? Надо выпустить на сцену «самоубийцу», который будет десять минут их не отпускать. Я ничего не пел, у меня точно так же была записана фонограмма, под которую я открывал рот. Это было полным безобразием, но за него платили деньги. Со временем я начал замечать, что стал смертельно бояться выходить на сцену, под которой ревет толпа. Помню, мы выступали на одном стадионе. Я сказал что-то смешное, и весь стадион отозвался. Это было страшно! Я стал пить успокаивающие таблетки, был близок к помешательству. В результате завязал с алкоголем на восемь лет и за это время не выпил ни грамма. Если ваша профессия – выходить на сцену, а вы боитесь это делать, как вам дальше жить? Я бросил Театр Пугачевой и пошел работать в Московский театр «Модернъ». Почему туда? Да просто в то время его большая сцена была на ремонте. Все спектакли игрались на малой, где меньше ста зрительских мест. Таким способом я лечился. Как вас занесло в Московскую консерваторию? Тогда я был уже взрослым дядькой, мне стукнул 21 год. Мои музыкально образованные родственники по линии папы во главе с бабушкой не могли понять, почему человек, у которого есть голос, им не пользуется. И они стали внушать мне, что, если я поступлю в консерваторию, увижу «небо в алмазах». По социалистическим, конечно, меркам. И я снова стал студентом. Мое обучение в консерватории вообще было очень странным. Поскольку у меня уже было высшее гуманитарное образование, мне нужно было посещать только специальные предметы: музыкальную литературу, вокал, фортепиано. Но вы окончили консерваторию? Нет. Знаете, что такое вокализ? Это когда вы поете ноты и одновременно называете их. На выпускном экзамене я стал петь вокализ, но перепутал названия нот. А в первом ряду экзаменационной комиссии сидели теоретики… …которые вас раскусили? Просто для них моя ошибка была смешной и глупой. Они начали смеяться, и это меня очень разозлило. Вторым номером я должен был петь романс, где были такие слова: «Улетела пташечка в дальние края. Унеслася молодость ясная моя!» В мои двадцать два года у меня еще не было жизненного опыта. Чтобы придать произведению нужного драматизма, я стал плакать. К середине романса передо мной на полу была лужа слез. Экзаменаторы хохотали уже все поголовно, до последнего ряда. Евгений Нестеренко стал кричать мне, что я паяц. А я ответил ему: «Можно подумать, что вы нет!» Евгений Евгеньевич был выдающимся оперным певцом, но при этом еще и прекрасным драматическим артистом. Когда Нестеренко выходил в роли Бориса Годунова, перед началом финальной арии он падал с лестницы спиной вниз, приземлялся на четвереньки и тут же начинал петь. Этого бы не смог сделать даже Дмитрий Певцов, самый спортивный артист современности. Евгений Нестеренко вас все-таки выгнал? Нет, я повернулся и ушел сам. Кстати, мой диплом об окончании ГИТИСа до сих пор лежит в Московской консерватории. С конца 80-х! Как вы попали в ведущие «Своей игры»? Престранным образом! В то время уже были отсняты первые десять выпусков программы, которые доверили вести одному из самых приятных игроков «Что? Где? Когда?». Не буду называть его имени, чтобы не обижать или дискредитировать, но могу сказать, что он чудовищно похож на молодого Иосифа Бродского. Этот игрок – удивительно умный человек, но совсем не артист. В результате руководство канала НТВ сказало: мол, программа хорошая, только поменяйте ведущего. Производители передачи в аварийном порядке искали замену, был устроен кастинг. Я просто сидел в соседней комнате в «Останкино» и писал рекламу. Заодно со всеми претендентами схватили и привели на кастинг меня. В нем принимали участие профессиональные конферансье, настоящие мастера жанра – к примеру, Олег Марусев. Почему взяли меня, я не знаю до сих пор! Как-то раз ко мне на интервью приехал журналист. Я был предупрежден, что хотя он и гомосексуалист, но остроумный и очень хороший. Парень извинился за заведомо острый вопрос и спросил меня, с кем мне пришлось переспать, чтобы попасть на ТВ. И я ответил: «В связи с тем, что к тому моменту, когда я попал на телевидение, я уже переспал со всеми, кому именно я обязан, я не знаю!» (Смеется) Судя по вашим рассказам, на какое бы место работы ни заносила вас судьба, вы везде чувствовали себя не в своей тарелке. А в «Своей игре» вам уютно? Мне нормально. У нас чудный коллектив, честные, нормальные, простые люди, которые не норовят грубо друг друга съесть. Недавно я с восторгом смотрел интервью с Леонидом Парфеновым. Вот уж человек наделал программ! И ни за что не стыдно! Просто мы с ним практически ровесники. Но он много чего успел, я же почти ничего. Однако я никогда не испытывал неловкости за то, что я делаю. Никогда! Во всяком случае, когда я оказался в толпе людей, готовых побить любого, кто причастен к телевидению, мне не стыдно было смотреть им в лицо. Кстати, они взглянули на меня и решили: да вроде бы этого бить не за что! Большинство телепрограмм существует год-два, не больше. Вам же посчастливилось попасть в ту, которой была уготована долгая жизнь. Вы просто динозавр телевидения! Я перескажу вам историю из записных книжек Довлатова. Как-то раз литераторы Вайль и Генис ехали в Нью-Йорке в метро, пили виски и не заметили, как заехали далеко в Гарлем. Вдруг Вайль огляделся и говорит Генису: «Сашка, обрати внимание! Мы здесь страшнее всех!» Так вот: когда отмечали еще пятнадцатилетие НТВ (в 2008 году. – Ред.), я с ужасом понял, что из людей, появляющихся на экране, я на канале – самый старый. У меня в трудовой книжке есть запись, ни у кого другого такой нет: «ведущий программы «Своя игра». Более того, за свою жизнь я вел десятка два передач в самых разных жанрах. Но я искренне убежден, что профессии телеведущий просто не существует. Понравилось? Окончание завтра, подпишись на наш канал! Наталья Южина, Москва, специально для «Лилит» | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика