Главная » 2025 Январь 19 » Фаина Раневская
17:02 Фаина Раневская | |
Настоящее имя Фаины Раневской – Фаня Фельдман. Она родилась 15 (27) августа 1896 года в Таганроге, в богатой еврейской семье. Её отец Гирш Фельдман был владельцем фабрики сухих и масляных красок, нескольких домов, магазина строительных материалов и парохода «Святой Николай». У Фаины было 2 брата и старшая сестра- красавица Белла. Однако несмотря на достаток семьи, детство Фани Фельдман нельзя назвать счастливым: «Мне вспоминается горькая моя обида на всех окружавших меня в моем одиноком детстве», – говорила она. Одиночество Фани было не физическим, а психологическим – ее тонкая чувствительная натура не находила по духу людей среди тех, кто окружал девочку. В детстве она заикалась, и поэтому маленькая Фаня достаточно хлебнула насмешек от одноклассниц. Учителя в гимназии также не отличались терпением и деликатностью. Девочка нигде не чувствовала себя защищённой и счастливой. К тому же Фаня считала себя очень некрасивой в отличии от старшей сестры. В гимназии девочка проучилась недолго – вскоре ее исключили за плохую успеваемость, и родители перевели ее на домашнее воспитание. Дом, в котором когда-то жили Фельдманы, сохранился, а в 2008 году возле него был установлен памятник Фаине Раневской в роли Ляли из фильма «Подкидыш». Впрочем, сама она покинула отчий дом еще до революции и потом больше ни разу туда не приезжала. Фанни Фельдман всегда мечтала стать актрисой и потому не упустила возможности в 1910 году познакомиться с Алисой Коонен, известной актрисой того времени. А уже в 1913 году молоденькая Фаина Фельдман сделала первую попытку покорить Москву. Она выпросила у родителей немного денег, поехала в первопрестольную и стала обходить театры, в надежде найти там работу. Но увы, попытка провалилась. Желающих стать актрисами как всегда было много, а будущая великая Раневская в то время еще не могла ничего особенного предъявить, чтобы ее заметили. Опыта у нее не было, приличного образования тоже, и к тому же она так переволновалась, что вновь начала заикаться. Дошло до того, что ей уже прямо говорили, что для театра у нее профессиональная непригодность, лучше ей бросить эту затею и заняться чем-нибудь другим, не тратить зря ни свое, ни чужое время. Будущей Фаине Раневской пришлось вернуться в Таганрог и поступить на курсы актёрского мастерства, где её научили правильно говорить и двигаться на сцене. Она принимала участие в любительских спектаклях и была там весьма успешна, но целью её была профессиональная сцена. В 1915 году Фаня Фельдман вновь предпринимает попытку покорить Москву. Столица вновь встретила её неласково, но на этот раз девушке помог его величество случай. Фанни участвовала в цирковой массовке, но работа эта была нерегулярной и малооплачиваемой. И вот когда работы не было, а платить за жильё и уроки актёрского мастерства стало нечем, Фанни впала в отчаяние. На рыдающую у колонн Большого театра девушку обратила внимание знаменитая балерина Екатерина Васильевна Гельцер и пригласила переночевать. Эта судьбоносная встреча стала началом сорокалетней дружбы. Своей прямотой и эксцентричностью они были очень друг на друга похожи. «Гельцер показала мне всю Москву тех лет, – вспоминала потом Раневская. – Это были „Мои университеты“». А чем юная провинциалка так покорила знаменитую балерину? Вероятно, своей яркостью, молодостью и целеустремленностью. Екатерина Гельцер искренне восхищалась своей протеже и любила говорить: «…Какая вы фэномэнально молодая, как вам фэномэнально везет!» Первую приличную работу в Москве Раневской нашла все та же Екатерина Гельцер – она порекомендовала ее в Летний театр в Малаховке. Работа в этом театре стала для нее прекрасной школой, там она училась сценическому мастерству у лучших русских актеров. В октябре 1917 года у руля Советской России встали большевики, и сразу после этого вся семья Фаины Раневской эмигрировала за границу. Родители предлагали ей уехать с ними, но она отказалась. Почему? Она сама это сформулировала, сказав много лет спустя: «Я точно знала, что не могу без России, без русского театра». Известной нам Фаиной Раневской Фаня Фельдман стала благодаря другой наставнице - известной актрисе Павле Вульф. Страшный это был год. Голод, террор, разруха, Гражданская война и интервенция… Фаина дождалась ее утром около театра и попросту попросилась к ней в ученицы. И Павла Вульф согласилась. По той старой традиции учительница взяла ученицу в свою семью. Как-то так вышло, что обе женщины сразу почувствовали друг к другу огромную симпатию, подружились, и эта дружба продолжалась у них до самой смерти. Сама Раневская вспоминала об этом времени так: «Крым, голод, тиф, холера, власти меняются, террор: играли в Севастополе, зимой театр не отапливался, по дороге в театр на улице опухшие, умирающие, умершие… зловоние… Иду в театр, держусь за стены домов, ноги ватные, мучает голод…» Но зато там Раневская училась у Павлы Вульф, жила в ее доме, в ее семье – можно сказать, что она стала своей обожаемой учительнице ближе, чем родная дочь. В симферопольском театре Фаина Фельдман стала Фаиной Раневской. Новая фамилия стала для нее не просто сценическим псевдонимом, как это было у большинства артистов. Она ничего не любила делать наполовину, поэтому вскоре стала Раневской и по всем документам. В паспорте ее полное имя гласило Фаина Григорьевна Раневская. Хотя многие, кто знал актрису лично, звали ее Фуфа. О том, как она стала Фуфой рассказал названный внук Фаины Георгиевны Алексей Щеглов: «В 1942 году она курила в постели и загорелся матрас, было много дыма и он, будучи маленьким мальчиком, сказал фу-фу, и вот с тех пор она стала Фуфой». Почему она решила взять псевдоним? Возможно, просто ради благозвучности – это могла посоветовать ей Павла Вульф, немало натерпевшаяся из-за своей немецкой фамилии. А может быть из-за того, что быть родственницей эмигрировавших Фельдманов стало слишком опасно. По поводу происхождения ее псевдонима существует несколько версий. Сама она писала: «Раневской я стала прежде всего потому, что все роняла. У меня все валилось из рук». Некоторые ее знакомые рассказывали, что дело было в любви к Чехову и в том, что она чувствовала себя его землячкой и почти родственницей. Кстати, свой первый сезон в Крыму новоиспеченная Фаина Раневская открыла ролью гувернантки Шарлотты Ивановны в пьесе Чехова «Вишневый сад» И именно эта роль стала ее первым большим успехом. В голодном разоренном Симферополе Фаина Раневская и Павла Вульф сумели выжить во многом благодаря Максимилиану Волошину. Именно он спасал их от голодной смерти. Раневская вспоминала: «С утра он появлялся с рюкзаком за спиной. В рюкзаке находились завернутые в газету маленькие рыбешки, называемые хамсой. Был там и хлеб, если это месиво можно было назвать хлебом. Была и бутылочка с касторовым маслом, с трудом раздобытая им в аптеке. Рыбешек жарили в касторке…» Однажды вечером 21 апреля 1921 года, когда Волошин был у них, на улице началась стрельба, и перепуганные женщины уговорили его остаться с ними на ночь. За эту ночь он написал одно из самых знаменитых и страшных своих стихотворений «Красная Пасха», прочитав которое, можно составить представление, что тогда творилось в Крыму, и в каких условиях жила Раневская. Зимою вдоль дорог валялись трупы Людей и лошадей. И стаи псов Въедались им в живот и рвали мясо. Восточный ветер выл в разбитых окнах. А по ночам стучали пулеметы. Свистя, как бич, по мясу обнаженных Мужских и женских тел… Сама Раневская о себе и революции писала так: «Не подумайте, что я тогда исповедовала революционные убеждения. Боже упаси. Просто я была из тех восторженных девиц, которые на вечерах с побледневшими лицами декламировали горьковского «Буревестника», и любила повторять слова нашего земляка Чехова, что наступит время, когда придет иная жизнь, красивая, и люди в ней тоже будут красивыми. И тогда мы думали, что эта красивая жизнь наступит уже завтра». Увы, довольно скоро она поняла, что новый мир такой же мещанский, как и прежний… До переезда в столицу Раневская 10 лет служила в провинциальных театрах, количество сыгранных ею образов перевалило за 200, но эти роли она называла братской могилой. Летом 1931 года она вернулась в Москву, где проработала на сцене московских театров 38 лет, а будучи народной артисткой СССР сыграла только 16 ролей. В 1938 году она поссорилась с руководством театра, и заслуженная артистка Фаина Раневская осталась без работы и без жилья. Говорила про себя: «Я жила со многими театрами, но так и не получила удовольствия». Она впала в депрессию, избегала людей, не хотела ни с кем говорить. Жила на деньги, выручаемые с продажи своих вещей. Но однажды она решила, что, если одна дверь для нее закрыта, надо стучаться в другую. И на несколько лет ушла в кино, где ее талант оказался востребован и принес ей уже всесоюзную славу. Про свои работы в кино она говорила: «Деньги съедены, а позор остался». В кино она снималась только из-за денег, главным для нее были всегда театр, и зрители, которые ей давали энергию.. Но, наверное, даже если бы Раневская заранее знала, что профессия разлучит ее с родителями, не даст ей желанных ролей и не позволит создать ей семью, она навсегда выбрала бы искусство. В августе 1938 года умер Константин Сергеевич Станиславский. Для Фаины Георгиевны это было страшное потрясение. Станиславского она обожала, называла его «божественным» и считала, что Станиславский для театра – это то же, что Пушкин для поэзии. А это высший комплимент из ее уст. «Буду умирать, – говорила она, – и в каждом глазу у меня будет Станиславский – Крутицкий в спектакле «На всякого мудреца довольно простоты». Так вышло, что они даже ни разу не встречались. Только однажды в Леонтьевском переулке Раневская увидела пролетку, в которой он проезжал. «От радости, что вижу его седую голову, стала плакать и закричала: «Мальчик мой дорогой!» Он стал смеяться, поднялся и помахал мне шляпой, а я бежала рядом и кричала: «Мальчик мой дорогой!..» Эту встречу Раневская вспоминала всю жизнь. И вот в 1938 году, когда она лечила в Железноводске больную печень, она купила утром газету и увидела в ней извещение о смерти Станиславского. По ее собственному признанию она не просто плакала – а лаяла от слез. А спустя много лет написала: «Я счастлива, что жила в «эпоху Станиславского», ушедшую вместе с ним…» Однажды на репетиции её увидел режиссёр Михаил Ромм, планировавший тогда снять фильм по новелле Ги де Мопассана «Пышка», и пригласил в свою кинокартину на роль госпожи Луазо. Несмотря на то, что работа в кино очень сильно отличалась от работы в театре, Раневская быстро освоилась перед камерой и в первом же своем фильме выглядела органичнее всех остальных актеров. Фильм «Пышка» был немым, а ведь Раневская как раз славилась тем, что блестяще умела передавать характер персонажа через голос и интонации. И яркую индивидуальность госпожи Луазо она вынуждена была показать через выразительную мимику, жесты и французскую артикуляцию. Она даже перечла новеллу в подлиннике и выучила несколько фраз своей героини на французском. Когда в Советский Союз приехал Ромен Роллан, Горький, у которого он гостил, решил показать ему фильм «Пышка», справедливо рассудив, что французскому гостю будет интересно посмотреть, как в СССР экранизируют их классику. Когда дошли до эпизода, где госпожа Луазо ругает Пышку, Роллан даже на стуле подпрыгнул от восторга. Раневская так выразительно произнесла по-французски слово, близкое к слову «проститутка», что он прочитал это по ее губам. Можно сказать, она сумела «озвучить» немой фильм. Роллан так расхвалил «Пышку» во Франции, что ее закупили для проката, и она прошла во французских кинотеатрах с большим успехом. Раневская обожала Ахматову. Об этой дружбе в ее дневниках написано множество страниц. Кажется, ни о чем больше она не готова была говорить так много и с таким воодушевлением. Их дружба по-настоящему началась в Ташкенте, во время Великой Отечественной войны, но познакомились они гораздо раньше. Раневская тогда, по ее собственным воспоминаниям, еще была Фаиной Фельдман и жила в Таганроге. Она прочла стихи Ахматовой, влюбилась в них и твердо решила познакомиться с поэтессой. Поехала в Петербург, нашла квартиру Ахматовой и позвонила в дверь. «Открыла мне сама Анна Андреевна, – вспоминала она. – Я, кажется, сказала: «Вы – мой поэт», – извинилась за нахальство. Она пригласила меня в комнаты. Дарила меня дружбой до конца своих дней». Ахматова тогда поинтересовалась у Фаины: «Вы пишете?» Но та ответила: «Никогда не пыталась. Поэтов не может быть много». Возможно, с этой фразы Ахматова и присмотрелась к ней получше, выделив необычную девушку из числа своих многочисленных почитательниц. Ахматова делилась с Раневской такими воспоминаниями, о которых не рассказывала больше никому. О том, как жила, кого любила, о чем сожалела. «Проклинаю себя за то, что не записывала за ней все, что от нее слышала, что узнала!» – сокрушалась потом Раневская в своем дневнике. Они встречались почти каждый день, гуляли по городу. Но спокойно побеседовать им не давали – Раневскую узнавали на улицах, и за ней бежали мальчишки с криками «Муля, не нервируй меня!». В дневнике она вспоминала, как злилась и ненавидела эту роль: «Я сказала об этом Анне Андреевне. «Сжала руки под темной вуалью» – это тоже мои Мули», – ответила она. Я закричала: «Не кощунствуйте!» Ахматова полностью доверяла Раневской и отдала ей на хранение толстую папку с бумагами. «Я была менее „культурной“, чем молодежь сейчас, и не догадалась заглянуть в нее, – вспоминала Раневская. Потом, когда у Ахматовой арестовали сына второй раз, она сожгла эту папку. "Это были, как теперь принято называть, „сожженные стихи“. Видимо, надо было заглянуть и переписать все, но я была, по теперешним понятиям, „необразованной“». Вскоре после окончания войны Фаина Раневская приехала в Тбилиси, где познакомилась с маршалом Федором Ивановичем Толбухиным. Это был кадровый военный, бывший еще в царской армии штабс-капитаном, а потом сделавший карьеру уже при советской власти. После Великой Отечественной войны он был главнокомандующим Южной группой войск, на территории Румынии и Болгарии, но потом почему-то впал в немилость и был отправлен командовать не слишком значительным Закавказским военным округом. Там они с Раневской и познакомились. Они сразу почувствовали очень сильную взаимную симпатию, ну а потом у них нашлось много общих интересов, и приятельские отношения скоро переросли в крепкую дружбу, а может быть и не только… Раневская говорила о нем: «Я никогда не влюблялась в военных, но Федор Иванович был офицер той, старой закалки…» Из Тбилиси она скоро уехала, но ее отношения с Толбухиным продолжались – они периодически встречались то в Москве, то в Грузии. Дружба их связывала или любовь? Уже никто не узнает… Среди людей, к которым Раневская питала искреннюю дружбу, была Елена Булгакова, вдова Михаила Булгакова. Фаина Георгиевна очень возмущалась, слушая о препятствиях, которые власти чинили изданию произведений Булгакова. Еще когда она только вернулась в Москву из Ташкента, она сразу обратилась к нескольким известным писателям и артистам с просьбой помочь вдове Булгакова издать его произведения. И ей даже удалось привлечь к этому делу Святослава Рихтера, Арама Хачатуряна, Галину Уланову и Романа Кармена. А вот Ахматова в ходатайстве не участвовала – после постановления 1946 года она сама попала в «черный список» и уже никому не могла помочь. Очень трогательно сложились отношения между Раневской и Василием Ивановичем Качаловым. Она рассказывала: «Услышав его голос, упала в обморок неудачно и расшиблась сильно. Прошло несколько лет, я уже стала начинающей актрисой, работала в провинции и по окончании сезона приехала в Москву. Видела днем и в ночное время длинные очереди за билетами в Художественный театр. Расхрабрилась и написала ему письмо. «Пишет Вам та, которая в Столешниковом переулке однажды, услышав Ваш голос, упала в обморок. Я уже актриса — начинающая. Приехала в Москву с единственной целью — попасть в театр, когда вы будете играть. Другой цели в жизни у меня теперь нет и не будет». Ответ пришел очень скоро: «Дорогая Фаина, пожалуйста, обратитесь к администратору, у которого на Ваше имя будет два билета. Ваш В. Качалов». С этого вечера и до конца жизни этого изумительного артиста и замечательного человека длилась их дружба, которой Фаина Георгиевна очень гордилась. В 1960 году из Парижа приехала старшая сестра Фаины. Когда Раневская завела её в свою малогабаритную двухкомнатную квартирку на Котельнической набережной, сестра удивлённо спросила: — Фаиночка, почему ты живёшь в мастерской, а не на вилле? Находчивая Фаина Георгиевна объяснила: — Моя вилла ремонтируется. Бедность в ее квартире была необычайная – стертый паркет, наполовину ободранные обои, к которым булавками были прикреплены фотографии великих людей того времени с автографами. Сестры прожили вместе 3 года. Они с удовольствием общались, вместе хохотали над смешными ситуациями, в которые постоянно попадала Изабелла, не в силах привыкнуть к новому укладу жизни. Но Изабелла тяжело заболела и умерла, оставив опять Фаину в одиночестве, и та очень переживала что мало уделяла сестре внимания. За одно десятилетие она потеряла сестру, подругу Анну Ахматову и учителя Павлу Вульф. Про себя говорила: «Я как старая пальма на вокзале — никому не нужна, а выбросить жалко». Тогда она и перестанет сниматься в кино. В ее жизни остался только театр. Последние несколько лет одиночество Раневской скрашивал Мальчик – бездомная дворняжка, которого ей когда-то принесли с перебитой лапой. Назвала она его Мальчиком, как когда-то в порыве чувств Станиславского. Она не просто заботилась о нем, а можно сказать – носилась с ним, сдувая пылинки. Каждый гость был обязан погладить Мальчика, ему доставались лучшие куски от обеда, а выгуливала его специально нанятая женщина. Была у Мальчика и «обязанность»: дверь в квартиру Раневской никогда не запиралась, а он лежал у входа и облаивал всех входящих, предупреждая хозяйку о гостях. Ей он был предан абсолютно и обожал ее не меньше, чем она его. Коллектив театра на юбилей подарил ей предмет роскоши-ковер, и этот пес лежал на ковре, а Раневская говорила: «Когда Мальчик лежит на ковре, я вспоминаю Горького на Капри». В архиве Раневской — огромное количество телеграмм по любому поводу от Любови Орловой. Переписка между Орловой и Раневской длится с 1946-го по 1974 год. То есть со времени, когда они вместе снимались в фильме «Весна», и почти до смерти Орловой. Орлову Фаина Георгиевна не щадила и жестоко острословила на ее счет. Именно она рассекретила возраст Орловой. («При смене паспортов Любочка себе скостила целых десять лет, а я, дура, всего два года!») А чего стоит знаменитое выражение Раневской о том, как Любочка поет: «Будто кто-то писает в медный таз». Но Любовь Петровна почему-то не обижалась. Она обожала свою озорную подругу и в письмах обращалась к ней не иначе как «Любимый Фей». Личность Фаины Георгиевны окутана множеством заблуждений и парадоксов. Один из них связан с её образом в кино и в жизни. Её остроумные фразы, яркие и запоминающие роли в кино создают образ эксцентричной и уверенной в себе женщины. Однако мало кто знает, что настоящая Фаина Раневская была невероятно скромной и необычайно застенчивой. Ее образ в кино – это маска, с которой Фаина Георгиевна под конец жизни срослась. Но на самом деле Фаина Георгиевна не могла за себя постоять. Может быть, застенчивость ее была причиной любовных неудач. Раневская не рассказывала о них, хотя и признавала, что молодость ее была бурной. Ее крылатое выражение: «В молодости я только и думала о любви, а сейчас я люблю только думать». Она так и не вышла замуж, так и не родила ребенка. Своим внуком она считала внука Павлы Вульф, своей учительницы- в доме которой прожила многие годы. А названным сыном Раневская считала журналиста Глеба Скороходова, которого представляла так: «Я его усыновила, а он меня уматерил». Она считала себя слишком некрасивой. Рассказывала: «Я влюблялась, конечно, но меня всегда меняли на женщин с маленькими носиками. Вроде уже роман, уже любовь, а потом — раз, появляется соперница, и меня сразу отодвигают в сторону». Вспоминает Татьяна Исаева, жена «приемного внука» Раневской: «На самом деле Фаина Георгиевна умела выглядеть по-королевски. Когда я ее первый раз увидела, меня поразило, во-первых, что она такая высокая, прямая, с белыми, холеными, молодыми руками, а ей тогда уже стукнуло 75 лет! Во-вторых, у нее была длинная аристократичная шея и очень красивые густые волосы, они лежали изысканной высокой волной — ни у кого другого я такой прически не видела. Облик Раневской был царственным. И в-третьих, она хорошо одевалась». Кроме того, она всегда хорошо пахла дорогими французскими духами. Раневская говорила: «Стареть скучно, но это единственный способ жить долго». Большинство романов Фаины Георгиевны так и оставались платоническими. Настолько она боготворила тех, в кого была влюблена, что считала себя недостойной парой своим избранникам. Ещё один парадокс в том, что в Англии ее включили в число десяти самых величайших актрис всех времен и народов, а президент США Франклин Рузвельт, говорил о ней, как о самой выдающейся актрисе 20 века. Но в кино она сыграла только 3 главные роли. Ей заказали написать мемуары, она начала писать и не закончила. «Не понимаю, что это? Чувство стыдливости? Писать о себе. Неловко как-то. Точно я моюсь в бане, пришла экскурсия и рассматривает со всех сторон, а сложена я неважно. Три года писала книгу воспоминаний, польстившись на аванс две тысячи рублей, с целью приобрести теплое пальто… Было много такого страшного, чего нельзя забыть до смертного часа и о чем писать не хочется. А если не сказать всего, значит, не сказать ничего. Потому и порвала книгу... Фаина Григорьевна написала в конце жизни «…Я поняла, в чем мое несчастье. Я не актриса, а скорее поэт, доморощенный философ, «бытовая дура» — не лажу с бытом! Деньги мешают, и когда их нет, и когда они есть. У всех есть «приятельницы», у меня же нет и не может быть. Вещи покупаю, чтобы их дарить. Одежду ношу старую, всегда неудачную. Урод я… О себе говорить нет охоты. Живется трудно, одиноко, до полного отчаяния… В моей трудной жизни одна радость — заставить человека улыбнуться. Я очень хорошо знаю, что талантлива, а что я создала? Пропищала — и только. Я бегала из театра в театр, искала и не находила. И это все. Личная жизнь тоже не состоялась. В общем, жизнь прошла и не поклонилась, как сердитая соседка». | |
|
| |
| Всего комментариев: 0 | |
Юрины песни
Случайное фото
Наш опрос
Мини-чат
Статистика